Сопровождающие лица - Фоззі

Следовало говорить, что товар нашел и решил продать, чтобы прокормить семью. А то, что ты его нашел в третий раз с начала года, так это никого не волновало – все понимали условность происходящего. Барыги переживали о другом: как бы менты чего не отвернули под шум вокзала, а то с Рыжего станется, повесит пропавший товар на тебя – и добро пожаловать в рабство.

– А шо за кипиш, командир? – Цыпа приподнял сержанта до офицера, надеясь с такого ласкового захода прояснить ситуацию.

– Не положено.

Филиппыч с легкой ухмылкой подключился к дискуссии:

– Чего это тебе не положено?

Мент медленно повернулся и сфокусировался на профессоре, провернув в перчатке резиновую дубинку:

– Сильно умный?

– Сильно. Ваши данные, причины задержания, пожалуйста.

– Щас переебу.

Разговор стремительно удалялся от задуманного русла, так что Цыпа счел необходимым срочно вмешаться, поднял с лотка открытую пачку синего «Ротманса» и, повернувшись к менту, предложил:

– Да ладно, командир, свои ж люди, покурим?

Мент молча захапал пачку, не размениваясь на поштучные мелочи, и демонстративно положил ее в карман.

К местам вернулся радостный капитан Орлов, напевая: «А ты опять сегодня не пришел». Он толкал перед собой коляску с безногим бомжом Кузей, который косил под ветеранов всех существующих войн.

Сдав его на попечение оцепления, Орлов ткнул пальцем в Цыпу с Филиппычем:

– Этих – в автобус. Товар оформить.

Их повели, Цыпа крикнул:

– Погоди! – И, вернувшись к лотку, выдернул из поштучной пачки длинную «кэмэлину», за восемь бед – один ответ.

В автобусе плотно штыняло потняками и перегаром: людей набили под завязку и только через час наконец тронулись. Привезли аж в горотдел, что тоже было странно – обычно в районном быстренько оформляли, где-то там договаривались, и через час все были уже на местах. Но только не в этот раз: практически всех приличных барыг упаковали, привезли и записали.

Народу было столько, что в обезьянник все бы не поместились, поэтому сразу погнали в актовый зал, но даже там не всем хватило сидячих мест. Цыпа быстро оценил ситуацию и залез на сцену, где в углу стояло старое пианино «Украина» с недостающими клавишами, и стал от нечего делать подбирать вступление из «Show Must Go On». Партия левой руки все никак не давалась, но времени, судя по всему, было много.

Филиппыч постоял, послушал, потом сказал, что это чересчур даже для него, и пошел по залу прояснять ситуацию. Цыпа слышал, как профессор рассуждал о гражданских правах, но не отвлекался от «квиновской» партии и собственных мыслей, в которых он стал выдающимся музыкальным критиком и уже был приглашен в телепередачу «Акулы пера», осталось только придумать яркий псевдоним, потому что с фамилией Цыпердюк не то что в акулы, в камбалы не берут.

Наконец явился Орлов. Капитан, не скрывая, носил на поясе рядом с кобурой здоровенный сотовый телефон, так что, в принципе, первым следовало бы оформить его и задать вопрос: «Откуда дровишки, дядя?» Но такие глупости, очевидно, приходили в голову исключительно Цыпе, остальным радиотелефон на поясе у милиционера внушал ужас.

Подошел Филиппыч, закрыл пианино и уселся сверху, чтобы гарантированно избежать Цыпиных неумелых пассажей. Орлов оглядел актовый зал, поморщился, отметив взглядом неработающие лампочки под потолком, и неожиданно начал хлопать в ладоши.

– Он че, на бис нас зовет? – шепотом обозначил Цыпа свое игривое настроение.

Орлов наконец прекратил персональную овацию и приступил к делу:

– Так, бродяги, але! Всем слышно? Значит, хватит, поцаревали, пора вас легализовывать, родные.

Барыги молчали, Орлов еще раз окинул всех взглядом и продолжил:

– Значит, было бы куда вас садить, вы бы все уже сидели, ясно? Потому что налоги надо платить, и не те, шо вы подумали, а нормальные.

Во как.

– Значит, теперь стоять на базаре можно только с книгами.

Цыпа тихонько засмеялся и толкнул профессора локтем:

– Слышь, ты понял, книги. Те, шо я думаю?

Филиппыч покосился сверху, явно не понимая:

– Какие книги? Запрещенные?

Профессор был на что башковитый мужик, но в некоторых вопросах был темен, шо антрацит. Цыпа разъяснил:

– Да траву книгами называют, ганджубас, понял? Ну, «траву курить» пацаны называют «книги читать».

Орлов тем временем достал откуда-то здоровенную тетрадку и поднял ее к лицу.

– Вот это, значит, товарно-кассовая книга, отныне у кого ее не будет, того тоже не будет, понятно?

Цыпа – то ли после спасительной сигареты, то ли просто в кураже – выкрикнул с места:

– Пожалуйста, помедленнее, я записую.

Орлов явно обозлился.

– Цыпа, ты, как говорится, еще за то дело не отсидел, а опять умничаешь!

Филиппыч цыкнул: тише, мол, нарвешься, но сегодня Цыпа уже настрадался, и душа требовала компенсации:

– Я, как представитель прессы, имею полное право поинтересоваться.

– Чего-о-о? – скривился Орлов.

– Повторяю, я журналист, статью вот пишу. – Цыпа встал из-за пианино и указал за пазуху, где в районе сердца грелась картонка с первой колонкой. Доставать не рискнул – доказательство товарного вида не имело.

Орлов отмахнулся.

– Так, всем пройти на стойку, оформиться и расписаться в ознакомлении. Это было по-хорошему, кто не поймет, начнем по-плохому.

Затем повернулся к Цыпе и уточнил:

– А этого умника – ко мне в кабинет.

Кураж и тут держал – Цыпа отвесил реверанс, как тот д’Артаньян, и показушно покорно сложил руки на груди: мол, делайте, дорогие товарищи, что хотите, вверяю себя вашей заботе.

Цыпу сначала подержали в коридоре, потом явился Орлов, и его завели в кабинет, оставив рассматривать окрестности. В кабинете был целый иконостас из портретов: тут тебе и Кучма; и только что снятый Мешков[13]; маленький бюстик Дзержинского; детский рисунок с папой, держащим по пистолету в каждой руке; и импортный календарь с Аль Пачино, стреляющим из автомата с балкона в «Лице со шрамом».

Орлов снял кобуру, положил ствол в сейф, потом присоединил телефон к какому-то проводу, поправил детский рисунок и наконец уселся беседовать. Цыпа отвернул улыбающееся лицо от календаря, где значился «April», и соизволил сфокусироваться на капитане.

– Так шо?

– А как шо, так шо? – парировал Орлов, но не зло, по-свойски. – Мультика давно видел?

– Та хер знает когда.

– А то говорят, он опять чудить начал.

Орлов поправил какие-то бумажки на столе и закурил красное «Мальборо», не предложив.

– Так это, ты про жито говорил?

Цыпа искренне не понял.

– Какое жито?

– Та газета ж эта новая.

– А, «Житие мое».

– Ну, житие, жито – один хер. Так шо ты, там?

Цыпа загадочно покосился на «Мальборо» и как бы нехотя ответил:

– Та такое, запускаемся потихоньку… А шо?

– Та можем посотрудничать, на взаимовыгодных, так сказать.

Цыпа оцепенел и от неожиданности не знал, что сказать. Пауза несколько затянулась, и Орлов продолжил:

– Газета новая, дело нужное. Так что смотри, есть моменты, при которых ты нужен мне, а я тебе. Мы эти моменты найдем, тут я гарантирую.

Цыпа только и нашелся, что кивнуть.

– Вот и хорошо, вот и хо-ро-шо. – Орлов встал, давая понять, что можно идти. – Ты подумай и завтра ближе к вечеру давай ко мне. Я в районе шести буду или здесь, или напротив – в шашлычной у Ашота. Понял?

Цыпа опять кивнул и решил напоследок снагличать:

– Я угощусь?

– Да пожалуйста, – капитан подвинул пачку и заулыбался.

На том и порешили.

Цыпа вышел из горотдела, сладко потянулся, прикурил у постового «мальборину» и пошел уверенной походкой домой. И если бы вы случайно встретили его в тот день дважды, утром и вечером, то могли бы и не узнать: теперь по улице шел совсем другой человек, чья новая жизнь только что началась и обещала быть гораздо ярче старой. И, кстати, даже не пришлось бросать курить. Таки да.

Известная в Европе российская группа «АукцЫон» в своем новом альбоме «Птица» продолжила избавляться от репутации группы, поющей о гомосексуалистах. Один из ярчайших представителей Ленинградского рок-клуба, было дело, пел о любви к мужчинам: «Зачем звонишь жене, ябеда?» Однако с крахом Советского Союза экстравагантные рокеры решили сменить имидж и теперь поют: «Спи, солдат» – уже без всякой пикантной подоплеки. Спи, солдат, умаялся, небось, на посту? Тогда послушай колыбельную в стиле рок.

«АукцЫон» продолжает шаманить, будучи откровенно непонятым широкой публикой, но делает при этом шаги навстречу социуму: песни «Седьмой», «Все вертится», «Спи, солдат» уже не так пугают неподготовленного слушателя, как «Старый пионер» и «Нэпман». Если так и дальше пойдет, то Вике Цыгановой придется разучивать песни еще тупее нынешних, потому что на свято место в хит-парадах можно добраться как снизу, так и сверху. А гомосексуалистам можно особо не печалиться – у них ведь останется группа «На-На».