Камо - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

class="p1">За Курой — на Песках, Авлабаре, на Майдане и в Харпухах он в черных широких шароварах, атласной красной рубахе, туго перехваченной толстым серебряным чеканенным поясом. На верхней губе маленькие усики. На щеке курчавится кустик волос. По всем статьям шумливый, задиристый кинто-карачохели — уличный торговец зеленью, фруктами, рыбой. Весь товар легко умещается на деревянном блюде — табахи, непостижимо каким образом прочно пристроенном на голове. В Надзаладеви и Чугуретах он, как все встречные, в рабочих замасленных брюках и косоворотке. В центре города — чинный гимназист. В Немецкой колонии — опрятный питомец реального училища. В любом виде отнюдь не стеснен, уверен в себе.

Достаточно уверен в этом парне и Тифлисский комитет эсдеков. «Камо сумеет… Камо доставит на конспиративные квартиры новые выпуски прокламаций… Камо сообщит об экстренном решении перенести время и место демонстрации».

Теперь в воскресенье, 22 апреля, на Солдатском базаре.

Один из тех, кого навещал Камо в Тифлисе, Баку, —

Сергей Яковлевич Аллилуев[6] напишет десятилетия спустя:

«Настало воскресенье. Утром я вышел на улицу. День выдался теплый, ярко сияло солнце. Я свернул на Кирочную улицу, миновал Верийский мост и поднялся к Головинскому проспекту. В конце проспекта было много гуляющих. Среди них я узнал рабочих мастерских и депо.

Кое-кто из гуляющих был одет не по сезону: в теплые пальто и кавказские овчинные шапки. В таком же одеянии оказался и Вано Стуруа[7].

— Ты что, болен? — поразился я.

Вано приподнял шапку, улыбнулся.

— Здоров.

— Чего же ты оделся так?

Вано придвинулся ко мне и зашептал на ухо:

— Понимаешь, мне и другим товарищам предложено выступить во главе группы… Понимаешь? Значит, первые удары казачьих нагаек примем мы. Пальто и папахи смягчат удар. Понял?

— Понял.

— То-то же, умно ведь?

Это было придумано действительно умно, потому что полиция уже появилась. В каждом дворе Головинского проспекта и Дворцовой улицы были расставлены полицейские наряды.

…Вано Стуруа бросился к группе рабочих, выступавшей посередине проспекта. Послышались дружные возгласы:

— Да здравствует Первое мая!

— Долой самодержавие! Да здравствует свобода!

С пением «Варшавянки» мы двинулись к центру. Откуда-то прискакали казаки. Завязалась борьба. Нашу группу рассеивали в одном месте, мы смешивались с толпой и вмиг появлялись в другом. Так продолжалось несколько минут.

Полиция, казаки и дворники, налетевшие со всех сторон, заполнили проспект. Они стали теснить и избивать демонстрантов. Небольшими группами мы пробивались сквозь цепь и окольными путями направлялись на Солдатский базар, куда по договоренности мы должны были прибыть.

На Солдатском базаре по случаю воскресного дня собралось особенно много народу. Но покупатели в тот день были необычные. Они подходили к лавкам, приценялись и, ничего не купив, отходили. Лишь в полдень торговцы поняли, что за «покупатели» собрались на базаре. Когда с арсенала грянул пушечный выстрел, над площадью раздалось:

— Да здравствует Первое мая! Долой самодержавие!

В ту же минуту полицейские с обнаженными шашками рванулись к знаменосцу… Засвистели казачьи нагайки, засверкали шашки. Рабочие отвечали камнями и палками. Схватка была отчаянная…»

Сила против силы. Впервые в тифлисском небе высоко над головами мастеровых, ремесленников, учащихся красное полотнище с кличем: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Знаменосец — тифлисский рабочий-железнодорожник тридцатишестилетний Аракел Окуашвили; при главном помощнике — девятнадцатилетнем, ликующем, себя вполне определившем Камо.

Три тысячи демонстрантов. В полный голос! «Да здравствует политическая свобода!.. Долой тиранию… Долой царское самодержавие!»

Князь Голицын — министру внутренних дел Российской империи:

«Произведенная рабочими большинства тифлисских заводов демонстрация 22 апреля 1901 года своим характером, совершенно чуждым частных интересов какого бы то ни было промышленного учреждения, вооруженным сопротивлением полиции и войскам и выброшенным демонстрантами красным флагом с призывными словами Коммунистического Манифеста и портретами Маркса, Лассаля и Энгельса вполне точно определила источник брожения рабочих».

Что верно, то верно. В новой прокламации Тифлисского комитета РСДРП:

«Рабочие, герои! 22 апреля вы приобрели сочувствие всего общества, всего народа. 22 апреля вы выросли не только в глазах Кавказа, но и всей России… Вашу храбрость прославляют все! Сила вашего духа приводит в изумление все общество. Ваша решимость поражает правительство!.. Да здравствуют тифлисские рабочие! Да здравствуют герои 22 апреля! Долой тиранию!»

И в ленинской «Искре»:

«С этого дня на Кавказе начинается открытое революционное движение».

И навечно определяется судьба горийского парня Симона Тер-Петросяна. С весны девятьсот первого года он в тесном сообществе единомышленников — член Российской социал-демократической рабочей партии.

Хозяйка конспиративной квартиры, где часто бывает Камо, старушка Айкануш улучает подходящий момент:

— Камо-джан, ты очень смелый, но совсем неосторожный, попадешь в беду. Горе матери и невесте!

— Майрик[8], опасность, как говорят в твоих дорийских горах, придет и уйдет. Сама знаешь, кто боится крутой каменистой тропы над пропастью, тот никогда не достигает перевала. Простор долин за горными кручами.

Разговор на той же квартире в поздние летние сумерки. Камо и высланный «к месту постоянного жительства за организацию беспорядков в Рижском политехническом институте» Степан Шаумян. Тогда, в Гори, на казни крестьян-побратимов, затиснутый в толпу, мальчик в темнозеленом мундирчике ученика реального училища внимания Камо не привлек. Теперь авторитет Шаумяна достаточно высок. И хотя в возрасте разница не велика — Степан старше на неполных четыре года, — Камо считает его весьма опытным и ученым революционером. С нескрываемым интересом посещает кружок пропагандистов Степана. Рад случаю поговорить без помех, с глазу на глаз.

— Степан, скажи, друг, сейчас, что мы должны делать?

— Нужно читать «Что делать?», — серьезно говорит Шаумян.

— Зачем смеешься — читать, делать?

— Нужно читать «Что делать?», — подтверждает Шаумян.

— Это я тебя спрашиваю, что делать? Мне что делать?! — раздражается Камо.

Степан спохватывается.

— Ты читал роман Чернышевского «Что делать?»?

— Нет.

— Обязательно прочти. Там ты найдешь ответы на многие вопросы и познакомишься с одной обаятельной женщиной, Верой Павловной. Ты влюбишься в нее и долгое время среди женщин твоего окружения невольно будешь искать ее.

Вскоре от общих знакомых Шаумян узнает, что Камо достал книгу.

— Ну как, читаешь, нравится?

— Очень! Прочел два раза.

— Как, обаятельна ли Вера Павловна?

— Да, наверное. Но лучше Рахметов, это как раз тот, кого я искал. Мужчина настоящий! Не знаю, как он со стороны ума, ты это знаешь лучше, но для воли, для революционного дела настоящий!

— Я так и знал, — подтвердил Шаумян, — хотя Вера Павловна действительно пленительный образ.

После этого Шаумян нет-нет называл Камо Рахметовым, а тот улыбался. Порой добавлял:

— Да, это сильный человек!

На долю Камо испытаний выпадет куда больше. Будут они несравненно мучительней, чем ночь Рахметова на войлоке с сотней «мелких гвоздей шляпками с-исподи, остриями вверх,