Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В коммерческом училище тоже лучше всего, интереснее и талантливее преподавали естественные науки. Или ему так казалось из-за собственного увлечения? Особенно биологией. Нет-нет, профессора Я. Я. Никитинский, А. Н. Реформатский, С. Ф. Нагибин — преподаватели училища — тоже давали пытливому уму немало пищи для размышления.
Сколько себя Николай помнил, в их доме всегда было много книг о природе и путешествиях, а также по физике, химии и другим естественным наукам. Гербарии, пакетики с семенами, лупы, микроскопы, словари, географические карты, атласы, разного рода справочники, коллекции — все это создавало ту «поисковую» атмосферу, которую Николай воспринял как жизненную позицию. А ко времени окончания училища успел так много прочитать, посмотреть и запомнить, столь глубоко заглянуть в область исследований, особенно в сфере биологии, что увидел здесь не только единичные «белые пятна» неисследованного, а пустыню, где с трудом просматривались лишь робкие и редкие человеческие следы. Николай понял, где прежде всего требуется приложить свои силы. Но в какой именно области биологии? Он этого еще точно не знал. Поэтому и на вопрос отца конкретно ответить не мог.
Из всего, что нас окружает, согласитесь, самое загадочное — это сама жизнь. Жизнь как явление. Как способ существования материи. Она казалось человеку необъяснимой и таинственной настолько, что на протяжении тысячелетий он не пытался вникнуть в законы ее развития, особенности существования. Намного проще было придумать мистические силы — разных богов и религии, мысленно присвоить им верховную власть над жизнью всего сущего. Человек долго не осмеливался изучать биологическую природу жизни, пытаться научно расшифровать ее феномен.
Николай начал искать ответы на свои вопросы в книгах и журналах — и не находил их. Профессора в своих лекциях тоже не могли ответить на них по существу. Куда же идти учиться? Спустя годы Николай Иванович вспоминал о тех непростых днях выбора: «В 1905–1906 гг. пишущему эти строки, кончавшему в то время среднюю школу пришлось решать, куда идти. Медицина, естествознание, агрономия — к ним влекло больше всего.
В 1905–1906 гг. в Московском политехническом музее шли замечательные курсы лекций, посещавшихся нашими учителями, а по их совету и нами. Морозов, Муромцев, Хвостов, Реформатский, Вагнер, Кулагин, Худяков — один сменял другого. Из них особенно ярки были выступления Н. Н. Худякова. Задачи науки, ее цели, ее содержание редко выражались с таким блеском. Афоризмы Н. Н. Худякова врезывались в память. Основы бактериологии, физиологии растений превращались в философию бытия. Блестящие опыты дополняли чары слова. И стар и млад заслушивались этими лекциями.
Горячую пропаганду за Петровскую академию вели Я. Я. Никитинский-старший и С. Ф. Нагибин — наши учителя в средней школе. Лекции Н. Н. Худякова, незабываемая первая экскурсия в Разумовское, агитация Я. Я. Никитинского решили выбор».
Будоражили душу и жаждущий знаний ум лекции Н. А. Морозова в Политехническом музее, с которыми он выступал после освобождения из заключения в связи с революционными событиями 1905 года. Народоволец, четверть века просидевший в казематах Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей, приговоренный к пожизненному пребыванию «в каменном мешке» без какой-либо надежды выйти оттуда, Морозов, несмотря ни на что, писал книги по истории, физике, астрономии, математике, а также стихи — свои «Звездные песни».
Для юного Вавилова он был впечатляющим примером того, каким надо быть человеку целеустремленному, как следует служить науке и собственной идее. Симпатии к ученому-народовольцу Николай Иванович в письмах 1934 и 1939 годов охарактеризовал так: «Вы показали своим примером, как надо жить, как надо работать, как, невзирая ни на какие трудности, на казалось бы совершенно невозможные условия, надо идти вперед, нужно работать над собой, надо двигать науку…» И у брата Сергея, с которым они вместе слушали Н. А. Морозова, мысли были те же. Сергей Иванович потом писал: «Я помню вдохновенные доклады Н. А. Морозова… Его двадцатипятилетнее заключение в Шлиссельбурге — это одна из страниц истории науки, которая должна быть поставлена наряду с преследованием Галилея инквизицией и другими фактами из истории мучеников науки…»
И сердце, и разум молодых людей наполнялись духом борьбы и революции, науку они рассматривали как поле битвы за истину, поэтому попытка отца Ивана Ильича сделать Николая коммерсантом отклика в душе сына не нашла. Николай поступил в Петровку — Петровскую сельскохозяйственную академию, которую, правда, к тому времени переименовали в Московский сельскохозяйственный институт (МСХИ).
Но и здесь «поиск себя» продолжался у молодого исследователя еще несколько лет: на первом курсе, как он говорил, его больше всего увлекали «философия бытия», постижение сущности жизни как природного явления, гармония ее разнообразных форм. Этот интерес постепенно перерастал в настойчивое желание глубже проникнуть в суть явлений жизни: в ее зарождение и развитие, «механизм» передачи наследственности от поколения к поколению и ее изменчивости, наследование тех или иных свойств и признаков — то есть изучить все то, что с легкой руки английского биолога У. Бэтсона стали называть генетикой.
Преподавание в МСХИ велось по так называемой предметной системе: студенты могли сами выбирать порядок прохождения курсов лекций и практических занятий, поэтому Вавилов, чувствуя себя неплохо подготовленным по ботанике и химии, уже на первом курсе слушал лекции для студентов 2-3-го курсов профессора Н. Н. Худякова по физиологии растений, а также лекции профессора В. Р. Вильямса по общему земледелию и почвоведению. По физиологии растений Николай быстро и успешно сдал свой первый экзамен. Самому Худякову.
«Не занимаясь особенно студентом, — как отмечал впоследствии Вавилов, — он влек к себе своим талантом, широкой душой, открытым сердцем и свободомыслием… Даже среди всего ареопага имен, каждое из которых вспоминается с признательностью… Н. Н. Худяков выделяется как исключительно блестящий оригинальный лектор. В лекциях его особенно памятен исторический подход к проблемам, к выработке обобщений…»
Занятия по бактериологии, проводившиеся его ассистентом А. В. Генерозовым, тоже «были поставлены превосходно. Пройдя самостоятельно с десяток занятий, мы выходили маленькими бактериологами… То была пора кружков любителей естествознания, общественной агрономии, дополнявших и без того прекрасную школу. Студент ловил идеи у профессуры и сам быстро превращался в исследователя. От профессора не требовалось натаскивания студента. Единственное условие, правда беспощадное, к которому был чувствителен студент, — требование, чтобы профессор был на уровне мировой науки».
Способность заниматься много и увлеченно, нисколько не уставая, не снижая темпов и не теряя времени впустую, отличала Николая Вавилова с самого начала занятий в МСХИ и выделяла среди всех. Это стремление к познанию,
