Его самое темное желание - Тиффани Робертс

вкус железа, уловила запах дождя и земли, и услышала слабый шепот, приближающийся сквозь шум бури.

Синий свет осветил черноту под ее веками, но она не могла их открыть.

Бессознательное вцепилось в Кинсли, утягивая ее все ниже, ниже, ниже. Она не сопротивлялась.

Потом она вообще ничего не видела, не слышала, не чувствовала запахов и вообще ничего не ощущала.



Раскат грома заставил Кинсли проснуться. Ее глаза распахнулись. Яркое, неземное голубое свечение наполнило все вокруг. Сфера сфокусировалась перед ней, колеблясь из стороны в сторону, затем приблизилась. Кинсли медленно моргнула, пытаясь избавиться от мутной пелены перед глазами.

Звуки постепенно вернулись в ее сознание: тяжелые капли дождя, бьющие по машине; ветер, свистящий среди листьев и ветвей; скрип металла; затяжные отголоски грома, который ее разбудил.

И шепот. Теперь звуки доносились не из динамиков, а из парящего шара. Они были мягче, почти успокаивали, уговаривая ее проснуться.

Запахи дождя, влажной земли, дерева и едкого дыма наполнили ее легкие. На языке остался горьковатый привкус железа. Она сглотнула, но это не избавило ее от неприятного привкуса. Это была… кровь? Ее тело задрожало, но не просто холодный воздух снаружи заставил ее вздрогнуть. Это был глубоко укоренившийся холод, сковывающий изнутри.

Она подняла пульсирующую от боли голову. Свет шара осветил разбитое лобовое стекло и смятую приборную панель, и погнутую раму лобового стекла, а также зеркало заднего вида, болтающееся на оборванном проводе.

Кинсли попыталась откинуться назад, но вскрикнула от боли, пронзившей ее изнутри. Она посмотрела вниз.

Ее взгляд упал на что-то, торчащее из приборной панели, — ветку дерева. Она торчала из щели в рулевом колесе и была… была…

Кошмар. Я застряла в кошмаре.

Этого… этого не может быть.

Она судорожно втягивала воздух, поднимая дрожащие пальцы к ветке. Кора была шершавой и твердой. Словно во сне, она провела пальцами по ветке до того места, где та вонзилась ей в живот. Они оказались мокрыми и липкими от крови.

— О Боже, — прохрипела она, и эти слова вызвали еще одну волну боли. — О Боже, о Боже, о Боже…

Каждый ее вдох был новой агонией, нарастающей и нарастающей. Она закричала.

Звук перешел во всхлипывания и тихий, жалобный скулеж, когда Кинсли закрыла глаза и слабо ухватилась за ветку.

— Этого не может быть…

Слезы текли по ее щекам. Она была совсем одна, посреди глуши, пронзенная и пригвожденная на месте веткой.

Она умрет здесь.

Мой телефон!

Она открыла глаза и посмотрела на пассажирское сиденье. Сумочка исчезла, ее место заняли разбитое лобовое стекло, лесной мусор и сгущающийся туман. Она перевела взгляд на пол. В полумраке едва виднелась перевернутая сумка. Дрожащими пальцами она расстегнула ремень безопасности. Ветка помешала ему полностью втянуться, но это освободило ее плечо.

Кинсли потянулась за сумочкой, и крик сорвался с ее губ, когда тело дернулось на ветке. Теплая жидкость потекла по животу.

Ты не должна двигаться!

Но какой у нее был выбор? Другого способа позвать на помощь не было.

Учащенно дыша, Кинсли осмотрелась в поисках чего-то полезного, чего угодно.

Движение справа привлекло ее внимание к окну со стороны водителя. Только зазубренные осколки треснувшего стекла остались по краям. Светящаяся синяя сфера кружила вокруг тонкой маленькой палочки, свисавшей снаружи.

Оно… помогало ей?

Она просунула руку в отверстие, схватила палочку и выломала ее. Втащив ее в машину, она повернулась к своей сумочке, вытянув руку как можно дальше. Но палочка была слишком короткой.

Стиснув зубы, она наклонилась еще немного вперед. Жгучая боль охватила ее, когда ветка воспротивилась. У нее перехватило дыхание, перед глазами заплясали черные точки, из-за чего она едва не выронила палку, пытаясь остаться в сознании. Она издала мучительный рык и заставила себя еще немного передвинуться по ветке.

Палочка зацепилась за ремень сумки, и Кинсли всхлипнула, осторожно подтягивая ее к себе.

Но как только вес сумки натянул лямку, палочка прогнулась от напряжения.

— Пожалуйста… Нет…

Она сломалась. Сердце Кинсли остановилось, и время замерло.

— Нет! Нет, нет, нет, нет!

Она отбросила сломанную палочку и обеими руками ухватилась за проткнувшую ее ветку. Впившись ногтями в дерево, она попыталась вытащить его, одновременно упираясь спиной в сиденье. Ее мучительный вопль перекрыл шум дождя. Головокружительная волна боли пронзила ее, и из живота хлынул поток горячей крови, когда тело соскользнуло по ветке.

Но сама ветка не сдвинулась с места, и она только причинила себе еще больший вред.

Она ускоряла неизбежное.

Стоп, стоп, стоп!

Побежденная, Кинсли опустила руки и уронила голову на спинку. Слезы текли по ее щекам, а плечи сотрясались от мучительных криков. Но ее боль была заглушена штормом. Она была в ловушке, и никто не придет. Помощи ждать было неоткуда.

И она умирала.

Светящаяся сфера приблизилась к ней. Она потускнела, и ее неразборчивый шепот приобрел, несомненно, печальный оттенок. Даже находясь так близко, она не могла понять, что это было, не могла понять, было ли что-то излучающим свет, или это был сам свет. В любом случае, это было все, что у нее оставалось. Ее последняя надежда.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Помоги мне.

Сфера исчезла, оставив Кинсли одну в темноте.

Она закрыла глаза.

— Я не хочу умирать.

Еще больше слез потекли по ее щекам и подбородку. Она подумала о своей семье, о том, как они будут огорчены, когда не смогут связаться с ней, об их опустошении, когда они в конце концов узнают, что произошло. Она подумала о местах, которые все еще мечтала увидеть, о вещах, которые все еще хотела сделать. Она подумала о Лиаме и о жизни, о которой они мечтали. О жизни, которую они пытались построить.

Она думала о жизни, которую у нее отнимали снова, и снова, и снова.

Она подумала о жизни, которой у нее никогда не будет.

Лед расползался внутри Кинсли, проникая в каждую вену, сковывая каждую мышцу, пропитывая каждую кость. Он вытеснял все воспоминания о тепле и уюте. Промежутки между ударами сердца растягивались, приближаясь к вечности. Она чувствовала, как угасает. Как падает в темноту, что смыкается вокруг.

Звук дождя приглушился, словно и его поглощала эта тьма.

— Ты говорила правду, — раздался голос прямо за дверью машины — низкий, бархатистый, мужской. Что-то теплое коснулось ее щеки, уверенно, но бережно, и повернуло ее лицо к окну.

Этот голос обвил Кинсли, остановив ее падение, а прикосновение влило в нее ровно столько тепла, чтобы она могла бороться.

— Этого не может быть, — прохрипел незнакомец. — Ее не может быть.