Станция-призрак - Анна Калинкина

щее, сумел верно истолковать знамения свыше. То есть мы.

     — Да как это можно доказать? А вдруг не наступит?

     — Ну, если не наступит, тогда я лично перед тобой извинюсь.

     — Столько не живут, Юра, — вздохнул человечек.

Но видно было, что он уже сдается. Верховный, как всегда, су-

мел найти нужные слова.

     — Значит, Зоя, говоришь, жалуется? — спросил он.

     — Только не трогай ее, Юра, прошу тебя.

     — Ну что ты. Я понимаю — ей тоже непросто. Она девчонок

растила, привязалась к ним. А кому сейчас легко, Миша? Но мы

должны уметь поступаться личным ради общественного. Да, сда-

ла она за последнее время, сильно сдала. А ведь какая женщина

была, Миша. Доконала ее подземка.

     — Это не подземка ее доконала. Это ты ее доконал, Юра. Она

извелась уже вся, вот-вот нервный срыв будет.

     — Да? Ну спасибо, что предупредил. Я с ней поговорю, — успо-

каивающим тоном произнес Верховный. — Пойми, это исключи-

тельный случай, что приходится использовать в церемонии дево-

чек со станции. Но, в конце концов, Зое не следовало бы прини-

мать все так близко к сердцу. Она ведь им все-таки не родная мать.

     «Плохо, — подумал он, когда посетитель ушел. — Даже старый,

преданный друг уже начал во мне сомневаться. И Зоя что-то чудит».

До остальных ему дела не было — толпа, стадо баранов. Они

покорно позволят вытворять с собой все, что ему вздумается. Как

говорится, каждый народ заслуживает то правительство, которое

его имеет. А вот с Зоей теперь, как ни жалко ее, придется что-то

решать. Миша-то не предаст его, несмотря ни на что: понимает,

что они в одной связке. А вот у женщин нервы слабее, даже у та-

ких мужественных, как Зоя. У них эмоции на первом месте, по-

этому никогда не знаешь, чего от них ждать.

     Второй визитер явился к нему через полчаса, когда Верхов-

ный все еще был погружен в невеселые размышления. Вошел без

спросу, опустился на подушки. Широкоплечий, коренастый, ли-

цо измученное, щеки заросли щетиной, короткие светлые волосы

будто дыбом стоят. Камуфляжный комбинезон выглядит так,

будто пришедший три ночи спал прямо в нем, не раздеваясь.

Впрочем, возможно, так оно и было. И перегаром вроде попахи-

вает слегка — Верховный даже носом покрутил.

     Вот вам пожалуйста — сын и наследник. Радость и гордость.

Надежда и опора.

     — Игорь, ты опять пьешь, — вместо приветствия сказал Вер-

ховный. Тон был не вопросительным, а утвердительным.

     — Отец, я хотел тебя попросить...

     — Не надо, — усталым жестом остановил его Верховный, — я и

так знаю, о чем ты будешь говорить. Ну скажи мне — разве мало

девушек на станции? Разве на ней свет клином сошелся? Ты мо-

жешь гулять с любой, и ни одна не посмеет тебе отказать. А со

временем мы найдем тебе хорошую жену — я позабочусь об этом.

     — С любой, только не с ней? — уточнил Игорь.

Верховный неопределенно пожал плечами. Игорь понял это

так, что отец своего решения насчет судьбы Нюты не изменит, но

до назначенного дня Игорь волен поступать с ней как угодно —

отец вникать в это не собирается.

     — Но я не хочу так. Почему ее нельзя оставить в живых?

Я только смотрю на нее — у меня на душе легче делается.

     — Потому-то и нельзя. Она тебя словно околдовала — тебя,

Зою. А что ты знаешь о ней? Ты знаешь, как ее нашли? Среди рас-

терзанных останков. Взрослых, которые шли с ней, сожрали у нее

на глазах. Она, единственная, осталась в живых, сидела одна в

туннеле, среди монстров, как Маугли. Почему они ее не тронули?

Что она там делала? Чем питалась? Может, она только выглядит

как человек, а внутри у нее... Да кто знает, что там прячется? Мо-

жет, это бомба замедленного действия? А если завтра вдруг меха-

низм сработает и она начнет убивать? Я не могу доверить единст-

венного сына такому созданию. Откуда ты знаешь, какие ин-

стинкты в ней проснутся, — возьмет да загрызет тебя в первую

ночь!

     — Кто такой Маугли? — спросил Игорь.

     — Это все, что тебя интересует?

     — Нет, не все. Не убедил! Почему ей надо умирать именно сей-

час? Если уж вы не убили ее сразу, как только нашли в туннеле.

Ты главный, отец, тебе все можно. Замени ее кем-нибудь, никто

не возразит. Не посмеет!

     — Уж лучше бы убили, — в сердцах сказал Верховный. — Хло-

пот сейчас было бы куда меньше. Но мне нравится ход твоих

мыслей. Ты не просишь совсем отменить казнь, ты согласен по-

жертвовать другой девушкой ради нее. Это хороший знак. Когда

ты одумаешься, ты можешь стать моим достойным наследником.

     — Так ты спасешь ее?

     — Нет, — коротко ответил Верховный и откинулся на подуш-

ки, давая понять, что разговор окончен.

     — Ну, отец, — процедил Игорь. — Раз в жизни тебя как челове-

ка попросил. Этого я тебе не забуду!

     И, не сказав больше ни слова, он выскочил вон из шатра.

«А я даже не помню, когда он в последний раз звал меня па-

пой, — тупо подумал Верховный. — Наверное, когда еще совсем

маленький был».

     * * *

     В центре станции собралась толпа. Здесь были почти все ее

обитатели, кроме тех, кто оставался на постах. Мужчины в потре-

панном камуфляже, женщины в убогой разномастной одежонке

слушали речь Верховного.

     — Она была нашим верным соратником, самоотверженным и

преданным. Светлая память о ней навсегда останется в наших

сердцах.

     «Умеет Юрка загнуть», — с тоской подумал низенький лысо-

ватый человечек.

     Он отчетливо понимал, что теперь уж точно все кончено. С тех

пор, как в тот жуткий день, когда рушился мир, их привел сюда

старший сын Юрки, Славик, по ему одному известным подзем-

ным ходам, они всегда держались вместе — он, Юрка, Зоя. Сла-

вик знал это место, потому что они не раз забирались в эти подзе-

мелья с друзьями. Играли тут в какие_то свои игры. По ночам, ко-

нечно, — днем через эту станцию на большой скорости пролетали

поезда метро, идущие от Щукинской до Тушинской.

     «Дети в подвале играли в гестапо, зверски замучен сантехник

Потапов», — произнес человечек вслух. На него покосились. Ему

было все равно.

     Юркина жена в тот день с утра ушла на рынок. Смешно, от ка-

кой ерунды зависит жизнь человека. Зоин муж был на даче. Там

он, видно, навсегда и остался.

     Когда стало ясно, что наверх уже не вернуться, они стали как-то

приспосабливаться к новой жизни. Он до сих пор не понимал, как

Юрке постепенно удалось подчинить себе весь этот разномастный

сброд, который собрался на станции. Внушить им, что лишь он зна-

ет, что надо делать, чтобы уцелеть. Он подсознательно понял, в чем

больше всего в тот момент нуждались люди, чей привычный уклад

жизни вдруг рухнул. Люди, в одночасье потерявшие все. Страшно

было даже не отсутствие еды — ее в первое время хватало. Доволь-

но быстро отдельные смельчаки стали выбираться на поверхность

и обшаривать ближайшие магазины. Но люди отчаянно нуждались

в духовном лидере, который сумел бы объяснить им весь этот ужас.

Убедить, что он был вызван не их собственной беспечностью, а ка-

кими-то космическими причинами. Что, в сущности, он был неиз-

бежен, заранее предсказан — такие вещи всегда успокаивают. Люди

готовы свалить все на богов, на стихии, только не на самих себя.

И Юрка со своими бредовыми теориями пришелся тогда как нель-

зя кстати. Подвел, так сказать, теоретическую базу. Лишь потом

Михаил стал понимать — перемудрил что-то Юрка насчет индейцев.

Он и сам-то был не великий знаток древних религий, но смутно

припомнил, что вроде бы человеческие жертвоприношения практи-

ковало одно племя, а конец света предсказало другое, мирное.

Но к тому времени было уже поздно. Они все были повязаны

этими жертвами, скованы одной цепью.

     Да, это были уже совсем другие игры. Бывший завлаб и мел-

кий интриган нашел себе здесь обширное поле для деятельности.

     Славика, его старшего, который привел их сюда, давно уже нет—

какая-то тварь сожрала в туннеле. А Игорек, который попал в мет-

ро годовалым, вырос в сильного, широкоплечего, угрюмого парня.

Вон он стоит чуть позади отца и ищет глазами в толпе Нюту.

     Нюта и Крыся стояли чуть поодаль. Крыся тихо всхлипывала,

у Нюты глаза были сухими.

     — Этого я ему не прощу. Она мне как вторая мать была.

     — Да что ты можешь сделать?

     — Сейчас — ничего. Уходить надо отсюда. Потом поговорим, —