Станция-призрак - Анна Калинкина

жертвоприношения чаще выбирали сирот. Все помнили один

случай, когда увели наверх слабоумную дочь пьяницы Тамары.

Тамара еще со времен Катастрофы повредилась в уме и готова

была пить все, что горит. Оттого и дочь у нее получилась не впол-

не нормальной. Верховный убедил Тамару отдать дочь для жерт-

вы — мол, все равно она не жилица, это и врач Николай Федоро-

вич подтвердил. И Тамара вроде сама согласилась, но потом сов-

сем спилась и стала нести что-то вовсе несуразное и непотребное,

говорить крамольные речи. Через несколько дней ее нашли в уг-

лу станции — скрюченную, совсем синюю, но, как объявили по-

том, «без признаков насильственной смерти». Николай Федоро-

вич сказал — выпила что-то техническое, перепутала. Никто осо-

бо не удивился — в таком состоянии Тамара что угодно выпить

могла. Но уж больно своевременно эта смерть случилась.

     А им с Крысей вместо матери стала баба Зоя. И заботилась о

них, учила, лечила. Вот только спасти не могла.

     Баба Зоя по памяти рассказывала им сказки. В этих сказках

принцессы попадали в беду, но в последний момент их спасали

какие-нибудь дураки или рыцари, а может, рыцари-дураки, кото-

рым не жилось спокойно, которые предпочитали искать опаснос-

тей и приключений себе на все места. Нюта точно знала — на

станции спасать их с Крысей дураков не найдется.

     — Крыся, — спросила Нюта, — а что баба Зоя про Тушинскую

рассказывает? Там ведь тоже люди живут?

     С Тушинской изредка приходили торговцы, впрочем, с ними

старались все вопросы решить побыстрее. И не вести досужих

разговоров — за этим следили люди Верховного.

     — Баба Зоя про это почти не говорит. Сказала, что всякий

сброд там живет, с которым людям и знаться ни к чему. А вот

Галка, повариха, рассказывала, что там республика, правит там

бургомистр Гришка, и будто бы жить там можно совсем неплохо.

К ней приходил один, оттуда, нравилась она ему, вроде даже с со-

бой звал.

     — А она что ж?

     — Да она тут привыкла. А потом — боится она.

     — Что Верховный не отпустит?

     — Верховный-то, может, и отпустит, он открыто возражать не

любит. Поулыбается, согласится, а потом, — Крыся понизила го-

лос, — ее мертвой найдут, как Тамару. И скажут — сердечный при-

ступ. А кому охота доискиваться? Не любит он людей выпускать

со станции, чтоб лишнего не растрепали.

     — Никто не выйдет отсюда живым, — машинально сказала

Нюта.

     — Вот-вот.

     Сказанное было похоже на правду. Не зря же Верховный даже

надписи на стенах не стал переделывать, оставил в прежнем виде.

Чтобы все выглядело как обычно — ну, живут себе люди, молят-

ся своим богам, как умеют, кому какое дело. Видно, понимал —

если вскроется то, что он тут вытворяет, по головке его не погла-

дят. Впрочем, вмешиваться было некому, на соседних станциях у

всех своих проблем хватало по горло, не до того было, чтобы

лезть в чужие. Если и дальше так пойдет, скоро они и подавно

окажутся в изоляции и у Верховного будут развязаны руки. А с

внутренними врагами он управляться умеет. Впрочем, что им с

Крысей до этого? Для них все кончится в ближайшие дни.

     — А правда, что станцию назвали в честь предводителя рабов?

     — Баба Зоя говорит, что станцию назвали в честь стадиона на-

верху, а стадион этот в самом деле назвали в честь раба, который

повел других рабов в бой против хозяев.

     — И что с ним случилось?

     — Не помню. Кажется, разгромили, схватили и казнили, —

равнодушно сказала Крыся.

     Нюта вздохнула.

     — Ладно, давай спать. Несколько дней у нас в запасе еще есть.

     * * *

     Шатер Верховного снаружи был неказистым, а от других пала-

ток внешне отличался разве что размером, зато внутри был убран

затейливо. На роскошных, но замусоленных от времени покрыва-

лах тут и там валялись пестрые подушки в шелковых наволочках,

явно принесенные в свое время из какой-нибудь новорусской

квартиры, но теперь тоже потрепанные. «Да уж, — любил размы-

шлять иногда Верховный, глядя на эти подушки, — как бы ни был

богат их прежний хозяин, это не спасло ему жизнь. Небось, давно

уже и кости его сгнили где-нибудь там, наверху. Возможно, гро-

бом ему стал навороченный джип. Не увез от смерти».

     Зато он, бывший завлаб в дышавшем на ладан НИИ, может те-

перь валяться на этих подушках, раздумывая о превратностях

судьбы. А все вокруг только и ждут знака, чтобы тут же испол-

нить его желания.

     Убранство дополнялось парочкой бронзовых светильников,

которые зажигались только в торжественных случаях — электри-

чество приходилось экономить, старенький генератор не мог

обеспечивать все потребности. С потолка свисали несколько ки-

тайских вееров, в углу стояла статуя собакоголового бога. Не сов-

сем подходящий антураж, конечно, но приходилось довольство-

ваться тем, что удавалось найти сталкерам.

     Звякнул бронзовый колокольчик у входа — робко, неуверенно.

     — Да, входите, кто там есть, — сказал Верховный. — А, это ты,

Миша.

     В шатер протиснулся худенький лысоватый человечек в потер-

том свитере и защитного цвета брюках. Верховный молчал, ждал.

Пришедший, присев на корточки, тоскливо оглядел веера и све-

тильники, покосился на профиль Верховного — хоть на медали

выбивай, добавить еще лавровый венок — будет вылитый Юлий

Цезарь. Верховный был одет по-домашнему, в сером махровом

халате, позаимствованном, скорее всего, там же, где и подушки.

     — Чего ты хотел, Миша? — мягко спросил Верховный.

     — Да я-то ничего... — неуверенно начал вошедший. — Меня

Зоя просила поговорить с тобой, Юра.

     — Ах, Зоя, Зоя, — с ласковой укоризной произнес Верхов-

ный. — Что-то много она стала позволять себе в последнее время.

     — Хоть ее-то не трогай, Юра! — тоскливо вскричал челове-

чек. — Ладно, считай, что я и сам поговорить хотел. Ведь так не

может дальше продолжаться.

     Верховный изобразил недоумение.

     — О чем ты? Я что-то не пойму.

     — Ты прекрасно все понимаешь, Юра. Эти девочки... зачем они

умирают? Ведь ты сам не знаешь, что делать, Юра, ты так же ни в

чем не уверен, как все мы, только скрываешь это. Прекрати эти

ненужные жертвы, эти бессмысленные убийства, а то...

     — А то — что? — переспросил Верховный. — Ты угрожаешь

мне, Миша? Не думал я, что у нас до этого дойдет. Ты же зна-

ешь — стоит мне крикнуть, и охрана от тебя мокрого места не ос-

тавит.

     — Не пугай, Юра. Если ты хочешь, если ты посмеешь меня

убить — убивай, мне все равно. Я скажу тебе, почему ты не мо-

жешь остановиться. Если сейчас ты посмеешь признаться людям,

что столько девочек угробил напрасно, они тебя разорвут в кло-

чья. Это тупик, Юра. Мы не можем остановиться, но и жить так

дальше невозможно.

     Верховный молчал. Когда он заговорил, тон его был совсем

другим.

     — Миша, Миша, ты просто устал. И я тебя прекрасно понимаю.

Вспомни, сколько лет мы знаем друг друга, и ты всегда мне верил.

Почему же сомневаешься теперь? Ведь мы с тобой сто раз уже об-

суждали и пришли к выводу — правильно предсказать дату конца

света удалось лишь индейцам. Значит, и в остальном они были пра-

вы. Конечно, у нас масштаб не тот, но мы ведь делаем все, что в на-

ших скромных силах. Как говорится, чем богаты... И ты ведь согла-

шался со мной, что нужно отказаться от прежних богов, которые

все равно не сумели спасти человечество. И что наша религия все-

сильна, потому что она — единственно верная. Синтез верований

индейцев и древних славян — ведь и они поклонялись Солнцу. Ведь

только мы, Миша, мы одни во всем метро еще и задаемся глобаль-

ными вопросами о судьбах мира, мы здесь последний оплот духов-

ности. Только мы в состоянии еще как-то поддерживать мировую

гармонию. Все эти красные, синие, зеленые, коричневые — им не до

того, они только между собой грызутся, самолюбие свое тешат. Да-

же в Полисе заняты не тем, хотя могли бы все проанализировать и

сделать те же выводы, это ведь на поверхности лежит. Не напрасны

наши жертвы, Миша, поверь. Помнишь, как ты восхищался моей

гениальностью, когда я доказал, что через сорок два года после Ка-

тастрофы наступит уже полный и окончательный... конец света.

И спасутся лишь избранные. Те, кто правильно понял происходя-

щее, сумел верно истолковать знамения свыше. То есть мы.