Станция-призрак - Анна Калинкина

тал чистой. На самом деле его куда больше интересовал запах из

котла.

     Все знали, что на врача особо рассчитывать не приходится.

Николай Федорович был противником хирургического вмеша-

тельства. Он объяснял, что предпочитает гомеопатию, хотя мно-

гие подозревали, что на самом деле он просто не умеет опериро-

вать. Зато у него сохранился допотопный прибор для измерения

давления, и лечение он всегда начинал с этой процедуры. Ле-

карств у него все равно почти не было, в основном от головной

боли и от поноса, и то просроченные. Зато он считался непре-

взойденным диагностом. Считалось, что он безошибочно может

установить, от чего умер больной.

     Мимо прошел Верховный в сопровождении двух охранников,

одетых в черное. Был он, как всегда, в плащ-палатке, которая на

нем смотрелась как тога. Милостиво улыбнулся Зое. Нахмурил-

ся, взглянув на Нюту. Крысю даже не удостоил взглядом.

     Зоя шла и чувствовала, как снова наливается бессильным гне-

вом. Эти две девчонки такие хорошенькие. Особенно Нюта. Ког-

да ее нашли в туннеле, это был худенький заморыш, и Зоя вози-

лась с ней, поила отварами — у Нюты еще долго болел живот. Ни-

кто не ожидал, что к восемнадцати она выровняется в светлово-

лосую красавицу, по-прежнему ненормально худую, но с громад-

ными голубыми глазищами.

     «Зачем все это, — тоскливо думала Зоя, — зачем я так возилась

с ней, выхаживала. Пройдет меньше месяца — и ее не станет. Нет,

я пойду сейчас, я скажу ему, что так дальше продолжаться не мо-

жет. Верховный, мать его так! Кому Верховный, а кому просто

Юрка. И кто, кроме меня, может сказать ему правду в лицо. Вот

сейчас и пойду — только глотну чуть-чуть для храбрости».

     Она знала, что никуда она не пойдет. Упущено было то время,

когда он еще подпускал ее к себе, когда до него еще можно было

достучаться.

     Оказавшись в своей ветхой маленькой палатке, она нашарила

заветную пластиковую бутылочку, глотнула из нее и вскоре за-

снула тяжелым, беспокойным сном.

     Девушки, сидя в своей палатке, тихонько разговаривали.

     — Послушай, а откуда она знает, как все будет? — спрашивала

Крыся.

     — Да ведь она наверху жила до Катастрофы — как же ей не

знать.

     — Я не про Солнце. Я про напиток. Откуда она знает, что мы

будем видеть красивые сны?

     — А-а, — махнула рукой Нюта, — так она этот напиток сама

чуть ли не каждый день хлещет, я видела. Это нам с тобой его

просто так никто не даст, а она — другое дело. По-моему, Верхов-

ный ее даже побаивается. А ты разве не догадывалась?

     — Но говорят, что если его часто пить, потом становишься сла-

боумным. Помнишь охранника Гришу? Он же перед смертью

совсем свихнулся.

     — Он не от этого свихнулся. Баба Зоя сказала, что его совесть

замучила. Еще бы — стольких наверх проводил. Помнишь, он си-

дел, все будто руками от кого-то отмахивался, а потом что-то

стряхивал с себя. Она подошла, посмотрела и говорит: «Все, до-

прыгался, упырь. Мальчики кровавые в глазах!» И через пару

дней его мертвым нашли. Сказали — сердечный приступ.

     — При чем здесь кровавые мальчики, если в жертву приносят

только девушек?

     — Не знаю. Баба Зоя часто всякие непонятные вещи говорит.

Их удивляло, что эта женщина, так сердечно к ним относивша-

яся, в то же время не выражает никаких сомнений — по крайней

мере, вслух — в установившемся на станции чудовищном обычае.

Более того — она его как будто поддерживала. Они не понимали,

как все это уживалось в ней. Нюта видела, как, провожая на

смерть девушек, она рисовала в воздухе странные знаки, словно

обереги, и что-то бормотала вслед — то ли молитву, то ли закли-

нание. Это вызывало страшное недовольство Верховного, а кто-

то из охранников однажды прикрикнул: «Опять ложным богам

молишься, старая ведьма!»

     При этом она словно бы с умилением рассказывала им про сам

обряд. Накануне устраивался большой праздник на станции, на-

рядных девушек чествовали, словно принцесс. Веселились чуть

ли не до утра. Потом давали им специальное питье, приносящее

красивые сны, и вели на поверхность. Своего выхода у станции не

было, приходилось какое-то время идти по подземным ходам. Де-

вушек, одетых лишь в красивые белые платья, сопровождали ох-

ранники, Верховный и комендант в защитных комбинезонах. На-

кануне один из охранников поднимался на поверхность, чтобы на

специальной площадке все приготовить — нарвать побольше цве-

тов и уничтожить следы прежних жертв, если такие еще остава-

лись. Часть цветов он приносил вниз, и их угрюмая станция с го-

лыми стенами на короткое время преображалась.

     Девушки, одурманенные сонным напитком, не сопротивля-

лись. Их выводили наружу, вели на жертвенник, огороженный

железной сеткой. Все ждали восхода солнца. И едва лишь первый

луч касался земли, сопровождающие уходили. А одурманенные

девушки оставались наверху и, видимо, быстро умирали среди

цветов под палящими лучами солнца, вряд ли, впрочем, успев

что-либо осознать.

     «А почему бы не убивать их сразу из гуманности?» — мрачно

спросила как-то Крыся. И баба Зоя объяснила ей, что жертва

должна быть бескровной. «На запах свежей крови могут собрать-

ся самые жуткие твари», — загадочно сказала она.

     — Тебе, может, еще повезет, Нютка, — сказала Крыся. — Я слы-

шала краем уха — Игорь отца пытается упросить за тебя.

     Игорь был сын Верховного. Ни для кого не было секретом, что

он давно влюблен в Нюту и что его отцу это очень не нравится.

     — У него все равно ничего не получится. Верховный его и слу-

шать не станет. Нет, нам не на Игоря надо надеяться.

     — А на кого же. Ты все еще ждешь, что в последний момент

явится твоя мамочка и тебя спасет?

     Только Крысе Нюта прощала такие шутки. Только Крыся зна-

ла, как исступленно Нюта ждет до сих пор. Еще малышкой, попав

на станцию, она то и дело просилась к маме, но всегда натыкалась

на уклончивые отговорки взрослых — мол, ей надо сперва окреп-

нуть, да и в туннелях неспокойно, может, со временем что-нибудь

и получится, а пока надо набраться терпения. И она ждала, но ве-

рила, что мать сама ее ищет, не может не искать.

     Но чем дальше, тем меньше оставалось надежды. В первые го-

ды после Катастрофы были заселены почти все станции метро от

Баррикадной чуть ли не до Планерной — так, по крайней мере,

люди говорили. Что там ближе к центру творилось, только слухи

доходили. Вроде бы на Пушкинской фашисты обосновались, на

Китай-городе — бандиты. А у них тут народ был попроще. Так, по

крайней мере, сначала казалось. И челноки еще могли пройти от

кольцевой, с Ганзы, чуть ли не по всей ветке — да только мало кто

в последнее время на это решался. Незачем было — люди тут жи-

ли бедно, и почти не могли ничего ни продать, ни купить. Еще в

первое время, когда удавалось много полезного найти на поверх-

ности, шел активный товарообмен между станциями. Теперь бли-

жайшие окрестности были уже исхожены, многое, что не успели

забрать, сгнило за эти годы. А то, что еще оставалось, все труднее

становилось добывать — у города появились новые хозяева. И лю-

ди интересовали их — как добыча. Немногие отважные сталкеры

еще продолжали подниматься на поверхность, но опасностей бы-

ло все больше, а добыча все скуднее. Пришлось научиться выра-

щивать в туннелях шампиньоны, употреблять в пищу крыс, кото-

рых специально для этой цели разводили. На некоторых станциях

держали свиней, но Верховный был почему-то категорически

против свинофермы на «Спартаке». Возможно, считал, что оту-

певшими от вечного недоедания людьми управлять легче.

Жить в метро тоже становилось все страшнее. Не так давно

случилась какая-то авария на Октябрьском Поле, и все оттуда

разбежались. И совсем недавно дошла весть о резне на Полежаев-

ской. Говорили, что на Беговой даже туннели в ту сторону взорва-

ли. И Нюта поняла, что это конец. В глубине души она, конечно,

упрямо надеялась на чудо, но умом уже понимала — никакого чу-

да не будет. Если мать не нашла ее до сих пор, то теперь этого точ-

но ждать не приходится. И защиты просить не у кого.

     Может, оттого их и выбрали. У Крыси мать умерла несколько

лет назад, и других родственников не было. Нюта заметила — для

жертвоприношения чаще выбирали сирот. Все помнили один