Меченый и другие рассказы - Мануэль Угарте

– Теперь сыпь землю лопатой, – приказал он, – необходимо скорее закончить… – Дьявол не хочет, чтоб они просыпались… Сегодня это было бы опаснее, чем когда-либо.

– Почему? – заикаясь, пробормотал Суг.

– Разве ты не видишь, что нас опять тринадцать?

Невольная дрожь готова была выдать меня.

– В таком случае нам нужно приготовить другое ложе? – спросил негр, утаптывая землю каблуками.

– Да, – ответил Линч со звериным блеском в глазах, – пока нас не оставят в покое… Когда одновременно прибудут несколько и мы сразу спасемся от этой цифры, все пойдет хорошо… Но пока прибывают так… Понимаешь?. Всегда будет одно и то же число… и последний должен исчезнуть… Потому что нужно избежать несчастья… Помнишь, что произошло недавно?

– Пронесшаяся над равниной буря, оставившая нас без крова и лошадей? – спросил Суг.

– Да, – подтвердил сержант, – надо с этим покончить без замедления, сегодня же ночью… Тогда я понял, почему даже деревья, казалось, хотели убежать из этого проклятого места.

3

То, что я только что услышал, было моим смертным приговором. Все страстные желания моего существа слились в единственном слове: бежать. Но как? Пешком идти невозможно. А заполучить лошадь, в этом сборище преступников всех мастей, где каждый жил с постоянной мыслью о побеге, было нереально. Одна лишь попытка приближения к лошади сразу каралась смертью. Однако выбора у меня не было. Скрываясь в тени, я опять добрался до маленького лагеря.

Против всех моих ожиданий, охранявший лошадей часовой не спал. Должно быть, Линч, возвращаясь, разбудил его несколькими ударами хлыста. Жизненный инстинкт был настолько силен, что я готов был обнажить саблю и убить неизвестного солдата. Но я понял, что это лишь ускорило бы мою неизбежную смерть. На шум борьбы поднялись бы все, и Линч воспользовался бы этим случаем, чтобы наказать меня здесь же, открыто, как дезертира. Казалось все было против меня.

Величественный раскат грома раздался вдалеке, и порыв влажного ветра хлестнул меня по лицу. Гроза надвигалась на нас. Через несколько минут зигзагами засверкали молнии и полил дождь; разразилась одна из бурь, столь частых в этих областях, когда дикие стихии уничтожают все. Гроза внесла беспокойство в крепостцу. В то время, как лошади жалобно ржали, а солдаты спешили укрыться в жилище, сержант, стоя посреди равнины, поднял руки к небу, словно отдавая приказания буре. Я понял, что у меня исчезала последняя возможность спасения. Как бежать, когда все бодрствуют? Рассказать солдатам о том, что произошло? Но кто мне поверит? И, кроме того, чего я мог ожидать от этих суеверных и кровожадных людей?

Но тут Линч прервал мои размышления.

– Оседлай двух хороших коней! – крикнул он Сугу.

И как только они были готовы, он вскочил на одного из них, а мне указал на другого.

– Поедем осмотреть окрестности, – приказал он, – я не хочу, чтоб индейцы воспользовались бурей и напали на нас.

Я сразу понял, что этот маневр был лишь предлогом, чтобы вывести меня в открытое поле и там избавиться от меня. Но выбора у меня не было, и я предпочел повиноваться, приготовившись защищаться, если смогу, несмотря на то, что вряд ли мое сопротивление этому безумцу могло быть успешным. Линч был более силен, более ловок и более отважен. Я испытывал перед ним чувство страха, но все же ожидал схватки, держа руку на эфесе сабли.

Помню, что наши лошади мчались галопом так близко, что мы касались друг друга коленями. Линч как будто сначала не замечал моего присутствия, занятый возносимыми проклятиями буре. Я готов был даже поверить, что он забыл обо мне. Но бессмысленность этой поездки свидетельствовала о том, что должно было случиться то, что задумано. Сержант, уверенный в том, что я ничего не знаю о его намерениях, рассчитывал принести меня в жертву внезапно и неожиданно для меня.

Когда мы доехали до деревьев, молнии стали ослепительными и гром раздавался в пустыне, словно рушилось небо. Линч остановил коня и притворился, что что-то рассматривает в траве, в этот момент начали падать крупные как орех первые капли дождя.

– Посмотри, – сказал он мне, – мне кажется, кто-то недавно проходил здесь…

Это был роковой момент. Он хотел, чтобы я наклонился пониже, чтобы прикончить меня. Тогда я решил играть «ва-банк». И в то время, как он нагнул голову, чтобы показать мне место, я мгновенно выхватил саблю и нанес ему удар в затылок. Потом закрыл глаза, ожидая своей смерти.

Но, к моему великому изумлению, Линч рухнул с лошади. Рана оказалась смертельной… «Тигр из Макуса» раскинул руки и испустил дыхание. Тогда под проливным дождем, все еще сжимая в руках обнаженную саблю, я пустил своего коня безумным галопом.

И вот теперь, пережив много опасных приключений, уже десять лет, как я в Европе. Но образ сержанта Линча все еще продолжает преследовать меня.

И наш друг провел рукой по глазам, словно желая отогнать зловещий призрак.

Росита Гутьеррес

Это не значит, что девушки из Тандиля были в те времена менее строги и менее скромны, чем теперь; но мы должны признать, что они гораздо легче поддавались очарованию разговора у решетки балкона. Господствовавший тогда андалусский обычай снисходительно смотрел на шалости влюбленных. И даже религия умела их оправдывать, считая, может быть, что словесные грехи – это грехи не настоящие. Поэтому среди открытых большую часть времени окон славилось окно Роситы Гутьеррес, около которого часто видели влюбленного всадника, и никто никогда не упрекал ее в легкомыслии. Так естественно иметь влюбленного, говорить с ним, выделять его между другими всадниками, скакавшими в сумерках по этой уединенной улице.

Дом, где жила Росита Гутьеррес, находился почти на окраине и был одним из типичных жилищ Южной Америки. Около окон с балконами открывалась большая дверь, ведшая в длинный коридор и открывавшая вид на прямоугольный двор, полный цветов. На этот двор выходили две маленьких комнаты и потом одна большая, почти замыкавшая квадрат, кроме прохода против стены для второго сагуана, который вел на задний двор. Постройка, естественно состоявшая только из одного этажа, относилась к колониальным временам и имела жалкий вид. Отец Роситы, наживший небольшие деньги, управляя имением, вел там тихую и спокойную жизнь. Он занимал только две первых комнаты и сдавал остальные. Семья состояла из трех человек: дона Педро Гутьеррес, его жены и Роситы. Росита жила в комнате, выходившей на улицу и служившей в остальное время столовой и гостиной; дон Педро и его жена спали в