Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская

понять, что из легенд и историй правда, или моё любопытство к тем, чью ки ты надеваешь?

— Меня не… Что ты о себе возомнил, птиц?

— Ты злишься.

— Всё из-за твоих глупых вопросов.

— Знаешь, Норико, может, мои вопросы и глупые, но они открытые и честные.

Стало ясно, что речь шла уже не о вопросах. Хотэку ступил на лезвие и хотел, чтобы она последовала за ним.

— Если тебя интересуют легенды и история — обратись к Киоко, — проворчала Норико, уводя разговор подальше от опасного для неё поля. Она вернула кошачий облик, уже жалея о своём вызывающем поведении. Было бы славно позлиться на Хотэку, но она знала, на кого эта злость направлена на самом деле.

— Боюсь, на вопрос, который меня интересует больше прочих, у Киоко-хэики не найдётся ответа, — улыбнулся он, и улыбка эта вызвала у Норико зудящую тоску.

Она проворчала в ответ что-то невнятное и бросилась прочь.

* * *

Чо вдыхала аромат жареного тофу и улыбалась. Никогда Юномачи ещё не был таким свежим, прохладным и приятным. Пыльный каменистый город стал цветущим садом, как и вся область, и она чувствовала, как сама зацвела. Где-то в душе пробивались ростки веры в то, что и здесь можно жить, и в Шинджу можно обрести покой и счастье.

— А это что? — Ёширо с совершенно детским писком бросился к прилавку и подхватил простую деревянную кандзаси с не слишком искусно выточенной и разрисованной лисичкой.

— Заколки для волос, — улыбнулась Чо.

— С лисой!

Она усмехнулась:

— Да, на Западе такие чаще встречаются. В других областях вас любят меньше.

Он обернулся, и глаза его удивлённо расширились.

— Почему?

— А почему людей недолюбливают в Шику?

— Справедливо.

Он покрутил заколку в руках, а затем обратился к торговке:

— Сколько стоит?

Та насторожённо посмотрела на его неряшливо торчащие рыжие пряди, которые Ёширо продолжал усердно подрезать, и робко ответила:

— Медяк.

— Так мало?

— Ёширо, это не мало, — шикнула Чо. — И зачем тебе кандзаси?

Он улыбнулся одними глазами и, бросив монету на прилавок, приблизился к Чо со спины.

— Стой смирно!

— Что ты делаешь? — Она попыталась обернуться, но он не дал. Чо почувствовала, как пальцы коснулись шеи и, пробежав по затылку, поднялись выше, к собранному пучку.

— Точно, у тебя такая же.

— Ёширо, что ты делаешь? — повторила она свой вопрос.

— Чш-ш-ш, подожди. — Он чуть подвигал пучок в стороны. — Ага, понял!

Пряди тут же рассыпались по плечам.

— Ну и зачем?

— Терпение.

Он собрал рассыпавшиеся пряди и, судя по всему, заново сооружал Чо причёску.

— Ты ведь знаешь, что трогать волосы женщины считается неприличным? Особенно вот так, при всех. Да ещё и не своей супруги.

— Нет, не знал. — Он развернул Чо лицом к себе и улыбнулся. — Больше не трогаю.

Торговка на немой вопрос девушки подала малюсенькое бронзовое зеркальце. Чо повернулась боком и постаралась рассмотреть пучок. Он вышел на удивление аккуратным.

— Ты как будто всю жизнь волосы собирал, хорошо получилось, — одобрительно заметила она.

— Тебе нравится?

У пучка сидел кицунэ.

— Пусть остаётся. — Она взяла у Ёширо свою старую кандзаси, поклонилась торговке и пошла вперёд. Ёширо поспешил за ней:

— Знаешь, ты была бы немного счастливее, если бы позволяла себе радоваться.

— Я позволяю.

— А вот и нет.

— С чего бы нет?

— Так тебе нравится?

— Я же сказала.

— Ты сказала, пусть будет.

— Если бы мне не понравилась заколка, я бы её просто не приняла.

— Там кицунэ.

— Я знаю.

— У него три хвоста.

— Три? — удивилась Чо. — Я подумала, два.

— Кончик третьего виден из-за спины, но нужно присмотреться.

— Вот как. Тогда почему ты её взял? Я решила, что как раз из-за двух хвостов.

— Это на вырост, — усмехнулся он. — Но вообще я вспомнил о Кайто.

Кайто… Конечно.

— Прости, я не подумала…

Внезапно стало неуютно. Чо не умела утешать даже себя, что уж говорить о других.

— Да ты и не знала, сколько у него хвостов. Всё хорошо, — заверил Ёширо, и в голосе его правда не слышалось грусти. — Я принял его смерть, как и он сам. Кайто всю жизнь искал свободу — и наконец обрёл её.

То, что в свои слова Ёширо безоговорочно верил, было заметно и по его полуулыбке, и по его сверкающим изумрудами глазам. Он не был опечален. А если и был, это была светлая печаль. Печаль того, кто расстаётся с близкими навсегда, но знает, что тех ждёт впереди лучшая жизнь. Или посмертие, которое лучше жизни.

Чо осторожно коснулась заколки и нащупала кончик каждого хвоста.

— Может, пришло время отрастить волосы, чтобы украшать этой кандзаси свои? — спросила она.

Ёширо только покачал головой:

— Длинные волосы — привилегия тех, кто не обращается больше в лисьи ки. Это ещё и признак статуса, такие положены лишь осё и дайси. А меня, как ты понимаешь, так уже никто и никогда не назовёт.

— Но ты больше не в Шику. И тем более не в монастыре. Разве всё ещё обязательно следовать этим правилам?

— Милая Чо. — Он погладил её по щеке, и Чо от неожиданности замерла. — Согя долгое время была смыслом моей жизни, а вера ею и осталась. Если я предам то, во что верю, отрекусь от правил — что от меня останется?

— Ты, — только и смогла выдавить она. — Ты останешься.

Ёширо не согласился:

— Каждому нужна опора. У тебя тоже есть что-то, во что ты веришь, ради чего просыпаешься по утрам и живёшь. У обычных кицунэ, как, наверное, и у людей, это цели. Но цели состоят из желаний и рано или поздно иссякают. Наверное, за человеческую жизнь не успевают, но дай людям хотя бы пару веков — и они устанут от погони. Что тогда заставит их подниматься с постели каждое утро?

Она замялась, не зная, что ответить.

— Я просто храню верность выборам, которые совершил. Ушло время сомнений.

— Но Инари лишила тебя ки, — попробовала возразить Чо. — Это недостаточный повод отказаться от её почитания?

— И она же вернула мне её.

— После смерти твоего брата.

— Который стал ногицунэ, сам избрал такой путь.

Зелёные глаза устремились к небу, и Чо почувствовала облегчение, освободившись от слишком близкого взгляда.

— Я признаюсь: на какой-то миг моя вера пошатнулась. И всё же богам известно куда больше, чем нам, на всё есть причины. Если Кайто отдал жизнь, чтобы мёртвые земли возродились, значит, он погиб лучшей из смертей.

— Тогда почему я? — всё ещё не понимала Чо.

— Что ты имеешь в виду?

— Почему ты отдал кандзаси мне? Почему не Киоко-хэике? Она ведь была рядом в тот миг. Деревянные украшения, конечно, не для императриц, но как память…

— Я отдал её тебе