Беглый - Азк

полей, тяжелых облаков и непривычного ощущения, будто я впервые вижу этот мир. Каждую мелочь. Глину у края дороги. Запах солярки. Эти ощущения как капли дождя, что скатываются по стеклу и преломляют свет.

Сознание было как будто двухслойным: я — солдат, ефрейтор Борисенок. И я — некто другой. Тот, кто умеет считывать структуру металлов по отраженным волнам, видеть спектры, чувствовать магнитные поля и — самое странное — считать чужую боль по электрическим колебаниям в голосе.

* * *

Минск. Военный госпиталь.

В Минск въехали под вечер. Город был для меня непривычно крупным, широким, гудящим, пахнущим асфальтом и ранним отоплением.

Госпиталь — как остров среди сосен. Краснокирпичный, с четкой планировкой корпусов и вымощенными дорожками. Все пахло медицинским спиртом, листвой и мокрыми шинелями.

Поставили диагноз — «реактивное состояние неуточненной природы». Подозрение на последствия ЧМТ, но никаких видимых травм не нашли. А я сидел на койке, пил липкий компот из сушеных яблок и смотрел на свои руки. Чужие. Точные. Не мои, но способные на невероятное.

И в голове звенело:

— Пора собирать себя заново.

* * *

Я стоял у окна палаты, смотрел, как на фонарный свет садятся ночные мотыльки. Госпитальный двор дышал влажной прохладой — сентябрь. И вечер опустился резко, будто кто-то выдернул солнце из розетки. Где-то шуршал медбрат с каталкой, плеснула вода в тазике, и все. Тишина.

И тогда «Друг» заговорил.

«Хочешь понять, почему именно ты? Почему — именно это тело?»

Голос звучал будто изнутри головы, не громче мысли, но четко. Без интонаций, как хорошо отлаженный голос навигатора.

— Давай, жги, — устало бросил я, глядя на отражение в оконном стекле. Мое лицо — но чуть-чуть чужое.

«Резонансная биосовместимость», — начал он.

«Каждое сознание излучает уникальный когерентный паттерн. его можно сравнить с частотой, на которой оно „поет“. Но тело — не просто сосуд. Оно тоже „звучит“, и важно, чтобы эти две мелодии не диссонировали. У человека, умершего во время учений, мозговая активность прекратилась, но ткань была интактна. Как скрипка, струны которой еще можно настроить.»

Я не перебивал. В голове возник образ — пустой концертный зал, в котором дрожит одинокая струна.

«Ты звучал почти в унисон. Почти. А потому — было больно. И тебе, и ему. Вот почему в первые часы у тебя шли сбои: тошнота, потеря ориентации, кратковременные провалы памяти. Тело сопротивлялось. Но потом… синхронизация пошла по экспоненте. Мы подключили хроно-якорь.»

— Чего подключили?

«Хроно-якорную синхронизацию. Ты не просто „внутри“ тела — ты „в моменте“. В твоей новой биологии заложен временной маркер, который не дает тебе „выпасть“ из локального времени этой эпохи. В противном случае твоя когнитивная структура просто расплавилась бы от несовпадения временных слоев. Мы удерживаем тебя в реальности через имплант в стволе мозга. Пока — работает.»

Я сел на подоконник. Голова гудела. Я услышал гудок поезда. Дальний, тягучий — такой, как слышится только в сельской глубинке, когда ночь еще не знает, что наступила.

И вдруг… Сердце пропустило удар. Перед глазами — вспышка. Женщина с короткими волосами, сидит у окна, что-то шьет. На коленях — серый кот. Где-то вдалеке — тот самый гудок. Рядом — мужик в рабочей робе, с инструментальным ящиком. Запах газа. Смех. Потом — крик.

Я дернулся, отшатнулся от подоконника, будто обжегся.

— Что это было?.. — прошептал я. — Черт, «Друг», это… это чья память?

«Фрагменты.» Голос пришел сразу, будто и не уходил.

«Ты получил не только тело, но и часть долгосрочной нейропамяти осталась. Сейчас некоторые ее кластеры неактивны, но всплывает на ассоциативных триггерах. Такие, как запах, звук, ритм или образ. Это нормально. Так и должно быть. Особенно в первые месяцы после переноса.»

— Это были его родители?.. — мой голос предательски дрогнул.

«Вероятно. Но ты не обязан помнить. Это их отпечаток, не твоя боль.»

Я снова сел на подоконник. Глаза щипало.

Печаль — чужая, но плотная, как будто твоя.

— А я могу это забыть?.. Или наоборот — вспомнить все?

«Ты можешь выбрать. Но делай это осторожно. если начнешь впитывать чужие воспоминания в себя сразу— можешь потерять себя, или как тут говорят „сойдешь с ума“. Сознание — не только набор фактов, которые вокруг тебя но и выбор, с чем себя соотносить. Помни: ты — это ты.»

— А он?.. — спросил я тихо. — Парень, в которого я… ну, ты понял.

«Он умер. Ты не отнял его жизнь. Ты просто стал ее продолжением. Без тебя — она бы остановилась на сорок второй секунде падения. Вместе — вы выжили. Но теперь это твоя история.»

* * *

Меня отпустило. Разговор с «Другом» задал внутренний вектор. Я больше не метался между «я» и «не я». Просто принял. Это тело — теперь моё. А с воспоминаниями разберёмся. Со временем.

Ночь была тёмная и тёплая. За окном шелестела листва, и по ветру, как колокольчики на нитке, перекатывались отдельные звуки: храп в соседней палате, чьи-то шаги в коридоре, щелчок выключателя.

Я уснул, как камень, и впервые за долгое время — без снов, без сбоев, без тревожных пробуждений с пульсом под двести. Тело дышало глубоко и ровно. Организм, наконец, перестал сопротивляться — и, похоже, впервые за последние сутки я стал собой.

Утро началось с завтрака. Тарелка гремучей каши, два куска чёрного хлеба, яйцо всмятку и, чёрт подери… настоящая, крепкая, ароматная ячменная кофейная суррогатка из металлического чайника. С паром, с дымком.

Мимо пронесли поднос с запеканкой — и я даже сглотнул.

— Эй, — шепнул парень напротив, с перевязанным плечом, — ты чего еду гипнотизируешь?

— Забавно… — я покачал головой, — я ел такую в прошлой жизни.

— В армии у всех прошлые жизни, — ухмыльнулся тот и отправил в рот половину варёного яйца.

Но я-то знал, что это не метафора.

Глава 3

Обход начался в девять. В палату вошёл капитан медицинской службы в аккуратно отутюженной форме и с выражением скуки на лице. За ним — фельдшер и санитарка, перекладывавшая истории болезни.

— Борисенок… Константин Витальевич? — холодный взгляд скользнул по списку.

— Я.

— Поступил с жалобами на нарушение сна, эпизодами дезориентации, перемежающимся тахикардическим синдромом, гипотонией.

Объективно — давление в пределах нормы, анализ крови без отклонений. ЭЭГ — с очаговой активностью в височно-теменной зоне. Это откуда?

— Возможно, от жизни, товарищ лейтенант.

Тот хмыкнул.

—