Падди Кларк в школе и дома - Родди Дойл

Папаня стал странный, как будто бы потерял что-то, потом нашёл, а это оказалось совсем не нужно. Сел, вгляделся мне в лицо.

— Так дедушка Кларк же умер! Разве ты не помнишь?

— Не-а.

Я и правда не помнил.

Папаня взял меня на руки.

Руки у папани были огромные, пальцы длинные, но не толстые: можно было легко нащупать косточку. Одной рукой он барабанил по столу, а другой — держал, допустим, книжечку. Какие чистые, белые ногти! Только один грязный, а ведь у папани ногти длинней моих. На костяшках пальцев — морщины, от которых кожа вроде цемента, которым скрепляют кирпичи. Из каждой кожной поры, похожей на ямку, росла волосинка. Особенно густые тёмные волосы высовывались из-под манжет рубашки.

«Нагие и мёртвые» — так называлась книга. Но солдат на обложке был вполне живой и одетый в форму. Физиономия чумазая-чумазая. Американский солдат.

— Про что книга?

Папаня рассмотрел обложку:

— Про войну.

— Хорошая?

— Хорошая. Очень хорошая.

Я кивнул на картинку с солдатом.

— Про него?

— Ага.

— И какой он?

— Пока не понятно. Пойму — расскажу.

Третья мировая война у ворот.

Я покупал «Вечернюю газету» каждый будний день, чтобы папаня, придя с работы, мог почитать. И в субботу тоже покупал. Деньги мне давала маманя. И вот однажды…

Третья мировая война у ворот.

— У ворот — это значит вот-вот придёт? — обратился я за разъяснениями к мамане.

— Наверное, так. К чему ты спрашиваешь?

— Третья мировая война вот-вот придёт, — объявил я, — Вот посмотри.

Маманя прочла заголовок и отмахнулась:

— Ой, ну это ж газета. Журналисты вечно преувеличивают.

— Так воевать-то будем? — не отставал я.

— Нет, — отрезала мама.

— А почему нет?

— Потому что война не начнётся.

— А ты жила во Вторую мировую войну? — полюбопытствовал я.

— Жила, конечно.

Маманя варила обед и напускала на себя вид «уйди-я-занята».

— И как оно?

— Не конец света, — пожала плечами маманя, — Разочарую тебя, Патрик, но Ирландия вообще в войну не вступала.

— А почему не вступала?

— Ну, это сложно; не воевали мы, и всё. Иди к папочке, папочка тебе объяснит.

Я дождался папани возле задней двери.

— Вот смотри, Третья мировая война у ворот.

— Третья мировая война у ворот, — прочёл папаня вслух, — Во как, у ворот, значит.

Он даже не удивился.

— Ружьё-то пробочное почистил, Патрик?

— Маманя говорит, войны не будет, — заметил я.

— Дело говорит маманя.

— Почему же дело?

Папане то нравились подобные «почему», то совсем не нравились. Если нравились, он скрещивал ноги (если сидел, конечно) и слегка откидывался в кресле. Вот и сейчас откинулся. Сначала я даже не слышал папаниных слов, — достаточно было, что скрестил ноги и откинулся в кресле — значит, случилось по моему хотенью.

— Я слышал, воюют евреи с арабами.

— А почему?

— Ну, не в восторге они друг от друга, — изрёк папаня, — притом изначально. Старая история, видишь ли.

— А зачем тогда в газете пишут, что всё, Третья мировая у ворот? — задал я закономерный вопрос.

— Во-первых, чтоб газеты продавались, — улыбнулся папаня, — С таким заглавием расхватают как горячие пирожки. И потом, американцы за евреев, а русские — за арабов.

— Евреи и израильтяне — это одно и то же.

— Представь себе, я в курсе.

— А кто такие арабы?

— А арабы — это все остальные. В смысле, соседние страны: Иордания, Сирия…

— Египет.

— Молодец, разбираешься.

— Святое Семейство скрывалось от царя Ирода в Египте.

— И это правильно. На юге всегда плотник найдёт халтурку.

Мне было невдогад, к чему папаня сказал про халтурку, но наверняка мамане эта фраза пришлась бы не по душе. Впрочем, мамани с нами не было, и я спокойно посмеялся.

— Евреи побеждают, — продолжал папаня, — В хвост и в гриву бьют этих мусульман. Удачи им.

— Евреи, они ходят к мессе по субботам, — сообщил я папане.

— Ну да, в синагогу.

— И во Христа не верят.

— Ну да.

— А почему они во Христа не верят?

— Э-э…

Я подождал.

— Ну, люди в разное верят.

Хотелось более развёрнутого ответа.

— Кто-то верит в Бога, кто-то нет.

— Коммунисты в Бога не верят, — блеснул я познаниями.

— Точно, — удивился папаня, — А кто тебе рассказал?

— Мистер Хеннесси.

— Молодец этот ваш мистер Хеннесси, — сказал папаня. Я догадывался, что сейчас он прочтёт какие-нибудь стихи; папаня часто обращался к поэзии.

— И вся толпа в молчании дивилась, сколь много в малой голове вместилось. Кто-то верит в то, что Иисус — сын Божий, кто-то не верит.

— Ты-то веришь?

— Я-то? — переспросил папаня. — Верю. А к чему ты спрашиваешь? Мистер Хеннесси поручил разузнать?

— Что ты, нет, — сказал я.

Лицо папани изменилось.

— Израильтяне — народ великий и удивительный, — проговорил он, — Гитлер истреблял их и почти ведь истребил, а посмотри, как сейчас живут. Расстреливали их, жгли, газом травили. И всё равно они победители. Иногда думается: не переехать ли в Израиль? Хочешь, Патрик, в Израиль?

— Не знаю, папаня. Почему бы и не в Израиль?

Я не только знал, где расположен Израиль, но и помнил его очертания на карте. Израиль был похож на стрелу.

— Там жарища, — опять проявил я познания.

— Угу.

— А зимой всё равно снег.

— Вот! Красота в разнообразии. А здесь зимой дождь, летом дождь, тьфу…

— Они без ботинок ходят.

— Новое дело, а в чём же они носят?

— В сандаликах.

— Как этот… Как его?

— Теренс Лонг.

— Во-во, Теренс Лонг.

Мы оба засмеялись.

— Теренс Лонг — дурачок,

Как китаец, без носок.

— Бедняга Теренс, — сказал папаня, — Ехал бы в Израиль, там сандалии в порядке вещей.

— Вторая Мировая — какая она? — спросил я.

— Долгая, — ответил папаня.

Даты я знал.

— Когда началось, я был совсем младенец, — сказал папаня, — А в сорок пятом я уже школу заканчивал.

— Шесть лет.

— Вот именно. Шесть долгих лет.

— Мистер Хеннесси рассказывал: впервые в жизни бананы увидел, когда ему было лет восемнадцать.

— И знаешь, я ему верю.

— Люк Кэссиди жутко опозорился. Спрашивает: «Мистер Хеннесси, а если бананов не было, что же всю войну обезьянки кушали?»

— И что мистер Хеннесси? — заинтересовался папаня, отсмеявшись.

— Побил он Люка-то.

Отец молчал.

— Шесть ударов.

— Сурово.

— Люк сам бы не додумался. Это Кевин Конрой его подучил.

— Да-а, оказал товарищу услугу.

— Люк аж плакал.

— Вот тебе и бананы.

— Кевинов брат поступил в FCA[8].

— Серьёзно? Научат его там по струнке ходить.

Я не понял, что папаня имел в виду. Не в канатоходцы же Кевинов брат записался.

— А ты служил там?

— Где, в FCA?

— Ну?

— Нет же.

— Во время…

— Отец мой служил в ВМО.

— А что значит?

— Войска местного ополчения.

— А ружьё у него было?

— Было, надо думать. Но домой он его не носил. Кажется.

— Вот вырасту и поступлю туда. Можно?

— В FCA?

— Ага. Можно?

— Естественно, можно.

— А Ирландия воевала?

— Никогда.

— А как же битва при Клонтарфе?

Я терпеливо ждал, пока папаня отсмеётся.

— Какая же это война?

— Не война, так что ж?

— Сам же говоришь — битва.

— А чем они отличаются?

— Ну, как бы тебе объяснить? Войны — они долгие.

— А битвы — они короткие.

— Ага.

— А зачем Брайан Бору сидел в шатре?

— Богу молился.

— А зачем в шатре? Ты же вот не ставишь шатёр Богу молиться.

— Жрать охота, — сказал вдруг папаня, — А тебе?

— И мне охота.

— Что на обед-то сегодня?

— Рубленое мясо.

— В точку.

— Как умирают от газа?

— Травятся.

— Как это травятся?

— Вдохнуть нельзя, лёгкие не справляются. К чему ты спрашиваешь?

— Насчёт евреев, — напомнил я.

— А, точно.

— А вдруг война? Ты пойдёшь воевать?

— Да не будет никакой войны.

— А вдруг? — упрямился я.

— Нет, никаких вдруг.

— Третья мировая война у ворот, — протянул я.

— Повоюем, значит.

— Пойдёшь на войну?!

— Пойду…

— Ну, тогда и я пойду.

— Молодчина. И Фрэнсис пойдёт.

— Куда ему? — отмахнулся я — Молод ещё.

— Да ты не боись, войны не будет.

— Да я и не боюсь.

— Молодец.

— Папаня! А ведь воевала Ирландия-то! С англичанами? Правда?

— Правда

— И это была не какая-нибудь там битва, — сказал я, — Это война была.

— Ну, думаю, да. Война настоящая.

— И мы победили.

— Победили. Прогнали их в шею. Задали перцу, век не забудут.