Падди Кларк в школе и дома - Родди Дойл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне нравились индейцы, нравилось индейское оружие. Я сам смастерил апачскую палицу: положил в носок мраморный шарик, гвоздём прибил носок к палке и сверху воткнул пёрышко. Оно забавно жужжало, когда я вращал палицу, но довольно скоро выпало. Я лупил палицей стену; откололся немаленький кусок штукатурки. Забыл выкинуть носок, оставшийся без пары. Маманя нашла его и сказала:
— Значит и второй далеко не ушёл. Посмотри под кроватью.
Я добросовестно пошёл наверх и искал под кроватью, хотя знал, что искать нечего, а мамы в комнате не было. И всё-таки полез под кровать искать этот носок. Нашёл солдатика времён Первой Мировой, в заострённом шлеме.
Ещё я читал про Вильяма. Все тома прочёл, а их было тридцать четыре. У меня на полке стояло всего восемь, остальное пришлось брать в библиотеке. Самая лучшая оказалась «Вильям-пират». Эх, скажу я вам! — вздохнул Вильям. Впервые вижу такого умного пса. Эх, скажу я вам! — вздохнул Вильям, — чудо что за собака. Тоби, ко мне! Тоби! Ко мне, мой хороший! Охотно прибегал. Ласковый, дружелюбный пёсик. Подбегал к Вильяму, играл с ним, притворно рыча, будто хотел укусить любимого хозяина, и весело перекатывался с боку на бок.
— Ну подарите мне собачку на день рождения.
— Нет.
— А на Рождество?
— Нет.
— А и на день рождения, и на Рождество?
— Нет.
— Я рождественского подарка не попрошу!
— Ты что, напрашиваешься, чтобы я тебя отшлёпал?
— Нет.
С тем же вопросом я пристал к мамане. Она сначала тоже всё нет да нет, но когда я сказал «на два дня рождения и два Рождества», ответила: «посмотрим».
Уже что-то.
Вильямова компашка — сам Вильям, Рыжий, Даглас и Генри, — именовала себя «Беглецы». Настала очередь Рыжего толкать тележку, и он предался этому занятию с новым рвением и мощью.
— Мощь, — повторял я на разные лады. Слово понравилось.
— Мощь!
— Мощь, мощь, мощь!
Однажды мы придумали, что мы племя Мощи. Синдбадовым фломастером написали каждому прямо на груди заглавную букву слова «мощь». Было зябко. Фломастер щекотался. Крупные чёрные буквы М. От бока к титьке, оттуда — вниз к пупку, к другой титьке и вниз к боку.
— Мощь!
Кевин с берега кинул колпачок Синдбадова фломастера в самую грязь. Первым делом мы пошли к Тутси и по команде задрали футболки:
— Раз-два-три…
— Мощь!
Она даже не обратила внимания. Или обратила, но ничего не сказала. Мы выскочили из магазина. Кевин нарисовал на кирнановском столбе громадный хрен. Мы убежали, но потом вернулись за Кевином: он восторженно дорисовывал фонтан из самой верхушки хрена. Мы убежали второй раз.
— Мощь!
Кирнанов было только двое — мистер Кирнан и миссис Кирнан.
— У них что, умерли дети? — расспрашивал я маманю.
— Нет, что ты, нет! Просто нет у них детей.
— А почему?
— Бог знает, Патрик.
— Дураки они, наверное.
Кирнаны были не старые, оба ездили на работу. В машине. Миссис Кирнан сама водила. А пока они были на работе, мы лазили к ним на задний двор. Дом был угловой, стена выше обычного, поэтому в заднем дворе Кирнанов можно было хоть что лет веселиться. Самый большой риск и самый блеск было вылезать. Особенно здорово было вылезать вторым, первым — страшновато всё-таки. Вылезаешь, а там твоя же маманя гуляет с коляской. Выглядывать запрещалось; такое было правило. Нет уж, перелезаем через забор, не выглядывая, идёт кто, не идёт, а то прощай, весь интерес. Ни разу нас не поймали. На бельевой верёвке висели трусики миссис Кирнан. Я выдернул шест, на котором держалась веревка, и она повисла. Схватив Эйдана, мы молча скрутили его и стали тыкать мордой в трусики. Судя по звукам, его тошнило.
— Ещё радуйся, что они не грязные.
Я забрал шест. Мы бегали и прыгали, по очереди размахивая трусами. Блеск. Сто лет мы так развлекались. Даже с верёвки их не сняли.
Маманя увидела букву М, когда мы мылись в субботу после ужина. Мы с Синдбадом мылись вместе, и маманя всегда разрешала нам пять минут поплескаться. Вот маманя и увидела у нас обоих полустёртые «М».
— Это ещё что?
— Буквы М, — буркнул я.
— Зачем вы себя изрисовали? — вздохнула маманя.
— Просто так, — пробубнил я.
Маманя густо-густо намылила мочалку, и, крепко держа меня за плечо, стирала М, пока не стёрла. Аж заболело.
Я покупал в лавке мистера Фица полбрикета мороженого. Было воскресенье. Поверхность мороженого была точно в маленьких волнах. Мне было велено, сказать мистеру Фицу, чтобы записал покупки за маманей, что означало: в пятницу маманя сама заплатит. Мистер Фиц упаковал мороженое в такую же бумагу, в какую заворачивал венские рулеты. Бумага моментально подмокла.
— Пожалуйте.
— Большое спасибо.
И вдруг входит миссис Кирнан! Вдруг — очертания её фигуры в дверях! Щёки у меня сразу загорелись. Хочет опознать меня по красным щекам и схватить. Она знает.
Я миновал миссис Кирнан. Сейчас схватит за плечо, остановит. Около магазина стоит куча народу, разговаривают. С газетами, со стаканчиками мороженого. Посмотреть пришли на мой позор. Кевина папаня с маманей стоят. И девочки. Сейчас она сграбастает за шиворот и заорёт.
Я перебежал улицу и вернулся домой по другой стороне. Знала. Кто-то ей сказал. Как пить дать знала. Специально ждала. Забежала за мной в магазин, чтобы проверить, покраснею или не покраснею. А я покраснел. И до сих пор багровый, аж щёки жжёт. Волосы у миссис Кирнан были длиннее маманиных, да и пышнее, гуще. Каштановые волосы. Она никогда не говорила «привет». Никогда не ходила в магазин. Кирнаны ездили только на машине. Они жили на нашей улице, почти-почти рядом с нами. Мистер Кирнан был единственный взрослый дядька в Барритауне, носивший кудри. Мало кудрей, он ещё и усы отрастил.
Я оглянулся — фу! Не пошла за мной — и перебежал на нашу сторону улицы. Какая она была красивая. Просто бесподобная! В воскресенье — и в джинсах. Наверное, сидит в засаде и сейчас меня цап-царап.
Я мешал мороженое ложкой, пока оно не растаяло. Сделал горочки, потому что волны уже растаяли. Мороженое сплошь порозовело. Обычно я ел маленькой ложечкой, чтобы растянуть удовольствие. Щёки загорелись, но не так сильно как первый раз. Кровь бухала в висках. Прямо перед глазами стояло, как выхожу, а там поджидает миссис Кирнан; обратится к мамане, расскажет ей про трусики, и папаня узнает. Мне мерещились её шаги. Я ждал звонка.
Если я доем мороженое, а звонка всё ещё не будет, миссис Кирнан не придёт. Надо побороть искушение сглотнуть мороженое одним махом, есть спокойно, как обычно. Я всегда додал последний. Лизать стаканчик разрешалось. Звонка всё не давали и не давали. Я почувствовал, что дело сделано, задание выполнено, и щёки уже не горели. Стало очень тихо. За столиками остались одни мы. Я не смел глаз поднять на родителей.
— А можно носить джинсы в воскресенье?
— Нет, — ответил папаня.
— Когда как, — ответила мама, — Сразу после мессы нельзя, а вечером можно.
— А я говорю, нельзя!
Маманя глянула на него, как глядела на нас, застав за каким-нибудь хулиганством: даже печальнее.
— Да у ребенка и нет никаких джинсов, — проговорила она. — Он просто так спросил.
Папаня не ответил. И маманя ничего больше не сказала.
Маманя читала книжки. Обычно ночью. Мусолила пальцы, когда перелистывала, и мокрые отпечатки оставались в уголках страниц. Загибала уголки. Поутру я находил её закладку — клочок газеты — и отсчитывал, сколько страниц маманя прочла за ночь. Рекорд был сорок две.
Парты в нашей школе пахли церковью. Хенно велит уснуть — сложишь руки, уткнёшься лицом в ладони, и пахнет совсем как от церковных сидений. Приятно. Пряно и немножко вроде земли под деревьями. Я даже лизнул парту. Надо же, пахнет вкусно, а вкус на редкость противный.
Однажды Иэн Макэвой натурально уснул, когда учитель скомандовал «Усните!». Наш Хенно болтал в дверях класса с мистером Арнолдом, и велел нам сложить руки, уткнуться в них и уснуть. Он всегда так делал, если хотел было перекинуться с кем-то словцом или почитать газету. Мистер Арнолд носил локоны аж ниже подбородка. Однажды его показывали по телевизору в передаче «Концерт для полуночников»; он с двумя дамами и ещё с одним мужчиной играл на гитаре и пел. Мне разрешили посмотреть, хотя было уже поздно. Одна дама тоже играла на гитаре. Она с мистером Арнолдом стояла чуть позади, а другая пара — посередине. Рубашки у дам и мужчин были одинаковые, только мужчины все при галстуках, а дамы без галстуков, само собой.
— Да, недурная прибавка к учительскому жалованью, — сказал папаня.
Маманя сказала ему ш-ш.
Джеймс О'Киф двинул ногой по моему сиденью. Я успел приподнять голову и быстро обернулся к нему.
— Поджопничек, — ухмылялся Джеймс О'Киф. — передай дальше.
И уткнулся физиономией в руки.