Падди Кларк в школе и дома - Родди Дойл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я завернул плавки в полотенце — большущее, мягкое банное полотенце. Хотя у нас и не полагалось приносить полотенце.
Я бежал всю дорогу по Барритаун-роуд, мимо коттеджей, где обитали привидение и страшная вонючая старуха без зубов, мимо магазинов; за три дома до нашего я расплакался. На задний двор скорее и шмыг на кухню.
Маманя кормила ребёночка.
— Что с тобой, Патрик, солнышко? — и сразу смотрит мне на ноги — где порезался. Я задрал футболку — вот, мол, полюбуйся, волдырь какой, и сразу заревел: хотелось, чтобы помазали мазью, и обняли, и бинтиком завязали.
— Медуза ужалила. То есть этот… португальский военный кораблик, — захныкал я.
Маманя пощупала мне бок:
— Здесь?
— Ой! Нет, не здесь, вот, видишь. Ужасно ядовитый кораблик, зараза.
— Не вижу. Ох, вижу.
Я одёрнул футболку, заправил её в штаны.
— И что ж теперь делать? — обратилась ко мне маманя, — Хочешь, к соседям сбегаю, вызову скорую помощь?
— Ой, не надо скорую помощь, давай лучше мазью…
— Мазью так мазью, мазью должно помочь. Дейрдре и Кейти докормить успею, потерпишь?
— Докармливай, что ж делать. Я терплю.
— Ну, слава Богу.
Я прижал руку к боку и растёр ожог, чтобы он как следует покраснел.
На побережье была насосная станция, а за ней — площадка с лестницами, ведущими к воде. Весной во время прилива вода заливала площадку полностью. С обеих сторон к морю вели ступеньки, но с другой стороны всегда было холоднее, а войти в воду трудно из-за крупных, острых камней. Взлётная полоса, конечно, была совсем не взлётная полоса, а жёлоб, залитый цементом. Причём цемент получился какой-то неровный, с торчащими каменными осколками. Галопом не побежишь. Всё время следи, куда ступаешь, не торопись, не прыгай. Вообще на побережье трудно было играть как следует. Полно водорослей, ила и камней, если уж заходишь в воду, заходи осторожно. Заняться там было нечем, разве что плавать.
А плавал я здорово.
Вот Синдбад даже с маманей боялся в воду сунуться.
Кевин однажды нырял со взлётной полосы и разбил голову. Его маманя и сестра повезли его в такси на Джервис-стрит накладывать швы.
Не всем разрешали купаться на побережье. Порежешь, мол, ногу о камень, и пожалуйста — полиомиелит. Один парень с Барритаун-драйв, Шон Рикард, умер, как трепались, от того, что наглотался воды, поплавав там. А кто-то рассказывал, что Шон Рикард проглотил леденец и насмерть поперхнулся.
— Он один сидел в спальне, — объяснял Эйдан, — некому было по спине похлопать.
— Чего ж он в кухню не спустился?
— В какую тут кухню, если дышать не можешь?
— А я запросто могу себя по спине похлопать, смотрите.
Мы долго, вдумчиво разглядывали Кевина, хлопавшего себя по спине.
— Слабовато, — высказался наконец Эйдан, и мы все принялись лупить себя по спине для тренировки.
— Вот нагородят, вот наплетут, слушай их больше, — возмутилась мама, и уже мягче добавила:
— Лейкемия была у бедного мальчика.
— Как это лейкемия?
— Такая болезнь.
— От того, что воды наглотался?
— Нет.
— А от чего?
— Не от воды.
— От морской воды?
— Говорят тебе, вообще не от воды.
Вода, как утверждал мой папаня, была на самом деле великолепная. Эксперты Корпорации изучили её всесторонне и оценили на отлично.
— Вот так вот, — сказала маманя.
Дедушка Финнеган, маманин папаня, работал в Корпорации.
Мисс Уоткинс, учительница, которая была у нас до Хенно, однажды принесла вымпел с вышитой Декларацией Независимости. Была пятидесятая годовщина революции. В центре текст, а вокруг расписались семеро основателей Ирландской республики. Мисс Уоткинс развернула вымпел на доске, и мы попарно подходили и читали. Кое-кто из мальчиков осенял себя крестом.
— Nach bhfuil sé go h'álainn [1], мальчики? — приговаривала она всякий раз, как мимо неё проходили очередные двое.
— Tá [2] — бросали мы через плечо.
Я рассмотрел подписи. Томас Дж. Кларк — гласила самая первая. Надо же, однофамилец!
Мисс Уоткинс, взяв bata[3], прочла воззвание вслух, указывая на каждое слово:
— В этот высокий час ирландский народ должен отвагой, и солидарностью, и готовностью детей своих пожертвовать собой ради общего блага оказать себя достойным великого предназначения, к которому его призываем. Подписано от имени и по поручению Временного правительства: Томас Дж. Кларк, Шон МакДиармада, Томас МакДонах, Падрайг Пирс, Имон Кент, Джеймс Коннолли, Джозеф Планкетт.
И мисс Уоткинс захлопала в ладоши, а мы захлопали вслед за нею и захохотали. Она зыркнула грозно, мы прекратили хохот и захлопали дальше.
Я обернулся к Джеймсу О'Кифу:
— Томас Дж. Кларк — мой дед родной. Передай дальше.
Мисс Уоткинс постучала bata по доске.
— Seasaígí suas [4].
И мы маршировали на месте, выйдя из-за парт.
— Clé — deas — clé deas — clé — [5]…
И стены сборного домика-времянки дрожали. За школой было несколько сборных домиков. Под ними интересно было ползать. Масляная краска на фасадах домиков облупилась от солнца, и мы слущивали её, как коросту. В нормальной, каменной школе нам не хватило класса. Только когда нас начал учить Хенно, год назад, мы перешли в нормальную школу. Мы обожали маршировать. Половицы под нами аж подпрыгивали. Мы топали с огромной силой, хоть и вразброд. Мисс Уоткинс заставляла нас шагать пару раз в день, когда считала, что мы что-то заленились.
Так мы маршировали, а мисс Уоткинс читала воззвание:
— Ирландцы и ирландки! Во имя Господа и минувших поколений, от которых восприняла древнюю национальную традицию, Ирландия нашими устами призывает детей своих под знамёна и выходит на бой за их вольность.
Марш разладился, мы шагали как попало, и мисс Уоткинс вынуждена была замолчать. Она постучала по доске:
— Suígí síos.[6]
Мина у неё сделалась разочарованная и кислая.
Кевин поднял руку.
— Мисс!
— Sea?[7]
— Мисс, а Падди Кларк говорит, что Томас Кларк, который на вымпеле, ему дедушка, мисс.
— Это он сейчас так сказал?
— Да, мисс.
— Патрик Кларк!
— Я, мисс.
— Встань, чтобы все тебя видели
Целую вечность я неуклюже выкарабкивался из-за парты.
— Томас Кларк — твой дедушка?
Я заулыбался.
Я спрашиваю, Томас Кларк — твой дедушка?
— Да, мисс.
— Который на вымпеле?
Мисс Уоткинс указала на Томаса Кларка, вышитого в углу вымпела. Он и вправду был похож на дедушку.
— Да, мисс.
— А где он живёт?
— В Клонтарфе, мисс.
— Где-где?
— В Клонтарфе, мисс.
— Поди сюда, Патрик Кларк.
За партами стояла гробовая тишина.
Она ткнула указкой в надпись под портретом Томаса Кларка.
— Прочти вслух, Патрик Кларк.
— Рас-рас-расстрелян британскими палачами третьего мая 1916 года…
— Что означает «расстрелян», Дермот Граймс, который ковыряется в носу и считает, что учительница его не замечает?
— Убили, надо понимать, мисс.
— Совершенно верно. И может ли Томас Кларк, расстрелянный в 1916 году, жить в Клонтарфе и быть твоим дедушкой, а, Патрик Кларк?
— Да, мисс.
Я с преувеличенным вниманием уставился на портрет.
— Ещё раз спрашиваю, Патрик Кларк: это твой дедушка?!
— Нет, мисс.
Три удара по каждой руке.
Вернувшись за парту (парты у нас были вроде театральных кресел), я не смог опустить сиденье. Руки прямо отсохли. Джеймс О'Киф пнул моё сиденье. Оно громко стукнуло, и я испугался, что сейчас получу от мисс Уоткинс добавки. Сел себе на руки — проверенное средство. Я не скрючился от боли только потому, что мисс Уоткинс не разрешала. Болело так, будто кисти рук напрочь отхлестнуло; а поскольку ремень был мокрый, через какое-то время разболится ещё хуже. Ладони потели как ненормальные. Ни звука. Я посмотрел на Кевина и осклабился, но застучал зубами. Лайам повернулся к Кевину, ждал его взгляда, его ухмылки.
Я любил дедушку Кларка больше, чем дедушку Финнегана. Бабушки Кларк уже не было в живых.
— Бабушка на небесах, — объяснял дедушка, — вкушает райское блаженство.
Когда мы навещали дедушку Кларка или он заходил к нам, мы всегда получали по полкроны. Однажды он даже приехал на велосипеде.
Раз вечером, когда по телевизору шёл «магазин на диване», я копался в ящиках комода. Нижний ящик так забили фотографиями, что, стоило дверь открыть, как они поползли на пол и рассыпались. Я собрал фотографии. Сверху лежал портрет дедушки Кларка и бабушки Кларк. Сто лет мы не ездили к дедушке в гости.
— Пап, а, пап?
— Что, сын?
— Когда мы поедем к дедушке Кларку?