Глиняный бог - Анатолий Днепров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, нисколько, — сказал Котонаев. — Откровенно говоря, в первый момент мне действительно стало обидно. А после я пришел к выводу, что так даже лучше. За всякой прикладной белибердой и техническими расчетами я начал забывать настоящую, большую физику.
— И вы занялись общей теорией поля?
— Да, общей теорией поля.
— По–вашему, это согласуется с вашими обязанностями перед обществом?
— Вполне. Общая теория поля — сегодня задача номер один.
Соколов подошел к портрету Эйнштейна и, показав на него, сказал:
— Он тоже занимался общей теорией поля. Не год и не два, а сорок лет. А когда в воздухе запахло войной, он написал президенту Соединенных Штатов Америки, что нужно немедленно заниматься атомной бомбой, или, говоря вашим языком, прикладной белибердой.
— Он не писал письма, ему предложили его подписать. Писали другие.
— Его подпись стоит многих томов некоторых сочинений. Он был стар и слаб. Но он был за то, чтобы атомная бомба не попала в злые руки. Это был вопрос его совести.
— Бомба все равно попала в злые руки.
Соколов вздрогнул.
— Мне не нравится ваша аналогия, Валерий Антонович.
— Мне не нравится ваша. Вы рассматриваете только первую половину истории. А я — всю историю в целом.
Соколов и Котонаев уставились друг на друга. Для Соколова сейчас раскрылось еще что‑то новое и более глубокое, чем он предполагал. Обычно живое и моложавое лицо Котонаева стало морщинистым и каменным. Нет, он не был таким молодым, как казался! Скорее, он был стар, слишком стар…
— Жизнь устраивает нам экзамены, Валерий Антонович. Жестокие, беспощадные экзамены. На самом первом вы провалились. Вы не знаете, что такое личное и что такое общественное. И вы не понимаете роли ученого в современном обществе, у нас и там…
— Куда ж мне, я ведь беспартийный.
Соколов лихорадочно застучал вальцами по столу и сдавленным голосом произнес:
— Это чувствуется. Во всем. Впрочем… — Он подошел к Котонаеву вплотную. — Об этом разговоре знаем только мы с вами. Я не верю, что вы так думаете. В вас говорит личная обида, мелкая и ненужная. Подумайте хорошенько, как вы себя будете чувствовать, если первыми это сделают они. Если народ узнает, что в наше поражение вы внесли хоть микроскопическую толику, вас забросают камнями. “Рассвет” касается всего человечества, и камней может оказаться очень много… Я вас жду в институте. До свидания.
3
— Николка! Молчальник! — воскликнула Нонна и бросилась ему навстречу. — Наконец‑то прибыл. Без тебя все остановилось. От безделья онемели мозги. Скукота, как на лекции о любви и дружбе. В камерах ускорителей летают мухи. Их называют космомухи!
Он осторожно освободился от ее объятий.
— Неужели все правда?
— Ну, может быть, мухи в камерах и не летают и даже не дохнут. Но, честно говоря, Николка, в атмосфере идейный вакуум. Я никогда не думала, что физики, как лакмусовая бумажка. Стоит гениальным руководителям скиснуть, как все начинают синеть.
— Ну, а чем все это время занималась ты? Между прочим, лакмус от кислоты краснеет, — поправил ее Молчанов.
Она подошла к какой‑то развороченной ламповой схеме и небрежно ткнула в нее пальцем.
— Вот. Смонтировала новый логарифмический усилитель. И вот еще привела в порядок счетчик, не знаю, пригодится ли… И еще…
— Что еще?
— Думала о тебе…
Николай пропустил это мимо ушей. Она всегда такая, эта Нонна…
Он посидел за своим столом, поднялся и подошел к окну. Волейбольная площадка была засыпана грязным снегом, за ней виднелись черные кустарники. Унылый, безжизненный пейзаж… У самой ограды возвышалось здание механического корпуса и высокая башня, в которой были водокачка и трансформаторная станция. Ограда проходила по кромке глубокого оврага. Летом его склоны зарастали дикой малиной, ежевикой и крапивой. Во время обеденного перерыва девчонки ходили туда собирать малину.
Он посмотрел внимательно на Нонну. Она немного похудела, лицо не выглядело таким круглым, как раньше, а глаза… Действительно, как это раньше он не замечал ее глаз? Большие, светло–серые и честные–пречестные… Как у совсем маленького ребенка.
— Можно, я теперь буду работать с тобой?
— Это необходимо согласовать с директором, ты ведь другую работу ведешь.
— Очхор!
И она убежала.
Молчанов задумался и не заметил, как возвратилась Нонна.
— Пляши! Львов разрешил мне работать с тобой даже вечером.
— Разрешил? Зачем?
— Чтобы тебя развлекать. Чтобы ты не засыпал. Чтобы тебе было приятно!
Николай схватился за телефонную трубку, но девушка прямо перед его глазами развернула зеленую книжицу, ночной пропуск точь–в–точь, как у него.
— Вот так, товарищ научный руководитель. Прошу дать мне задание. К вашим экспериментам я допущена.
“Ну и девчонка! Вот настырная! Представляю, как она насела на беднягу Львова”.
— Сейчас никаких заданий. Рабочий день кончился. А завтра…
— Нет. Я решила начать с сегодняшнего дня. Так сказать, втягиваться постепенно.
Он пожал плечами.
— Тогда заканчивай свой логарифмический усилитель.
— А ты?
— Господи! Я пойду в фотолабораторию. Испытаю новые эмульсии.
— Очхор!
Из фотолаборатории он вышел в десятом часу вечера, когда за окнами было совсем темно. Как он и думал, Нонна сидела за своей схемой и, уткнув нос в пуховый платок, дремала. Николай подошел к шкафу и начал потихоньку одеваться. Нонна вздрогнула и подняла голову.
— Коль, ты куда?
— Пойду, пройдусь. Подышу свежим воздухом…
— Можно мне с тобой?
— Знаешь, дорогая, сиди. Я хочу побродить один…
— А–а–а, — сказала она. — Только не задерживайся, а то мне одной страшно!
Николай резко хлопнул дверью.
В лицо ударил холодный ветер. Он бросил в лицо сухую пыль вперемешку с мелким снегом.
Асфальтовая дорожка обрывалась сразу за волейбольным полем, и дальше тянулась тропинка, едва заметная среди кустарников. Она была засыпана снегом, и на нее падал свет сильных фонарей, установленных на крыше.
Сухие ветки кустов раскачивались на ветру и терлись друг о друга, где‑то о лист бумаги ударяли песчинки.
Тишина, беспокойная, ветреная тишина…
Он прошел мимо водокачки и дальше вдоль ограды туда, где стояли складские помещения. Ограда была из колючей проволоки, и прямо за ней темнел глубокий овраг.
Здесь тоже было тихо, но в шорохе веток и в шелесте ветра Николай уловил еще какой‑то звук. Да, он вспомнил, что на — дне оврага протекал небольшой ручеек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});