Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго

в меру деспотичное существо; напротив, «Гаэтан» – необыкновенно звучное, стремительное имя; «Бертран» – имя простое и достойное, вполне «историческое», человеческое, что и соответствует облику героя в драме; «Алиса» и «Алискан» – это одно имя, стоящее в женском и мужском роде, в нем проворотливость, «сила» бездуховно-житейского («Алиса» = «Сила»); звучание имени «Изора», красивого, но не зовущего, как «Гаэтан», вполне совпадает со звучанием слова «роза» («Изор– а» = «Рози», т. е. по-русски – «Роза»). Эта, как в детстве, игра в перевертывание слов в данном случае серьезна: имя сохраняет звучание того, что обозначает сущность персонажа.

Музыка «Розы и Креста» звучит не только в песнях, которые вступают между собой в полифонические отношения, но и в самом тексте стиха, который тоже звучит, как песня:

…За то же святой Гвеннолэ

Превратил ее в фею морскую…

И, когда шумит океан,

Влажным гребнем чешет злая Моргана

Золото бледных кудрей.

Она поет, но голос ее

Печален, как плеск волны…

(IV, 197)

На музыкальность стиха в пьесе Блок обращал самое серьезное внимание; готовясь объяснить драму в Художественном театре, он записал: «некоторые аллитерации: «Бх/лг/сь вы, как храбрый вог/н» (значение их)»88. Но музыкальность стиха – это, конечно, не только аллитерации, т. е. его тембральный рисунок, это и метрическая организация, и характер рифмы, и, может быть, самое главное – общая динамика его звучания. Последнее, т. е. звук, звучащий человеческий голос, и есть то, что реально объединяет поэзию и музыку и что дает основание всякому стремлению к их синтезу. «Проследим теперь за литературной драмой, куда с такой пуританской суровостью наши эстетики заградили доступ прелестному дыханию музыки /…/, – писал Вагнер в «Опере и драме». – Что же мы увидим? Мы приходим к живому человеческому разговорному звуку, являющемуся в конце тем же самым, что и звук пения, без которого мы не знали бы ни фортепиано, ни литературной драмы»89. Эта мысль тем более плодотворна, что применительно к «Розе и Кресту» речь идет не только о «разговорном звуке», но и о звуке, ритмически организованном, т. е. о поэзии.

Рассмотрим с этой точки зрения сам лейтмотив «Розы и Креста», который звучит и в первом монологе Бертрана, открывающем драму, и в первых словах Изоры, и в каждом действии, пока не прозвучит полностью в устах Гаэтана; короткое эхо его отзовется потом во вздохе очнувшейся после обморока Изоры, чтобы в последний раз повториться в устах умирающего Бертрана.

Гаэтан (поет)

Ревет ураган,

Поет океан,

Кружится снег,

Мчится мгновенный век,

Снится блаженный брег!

В темных расселинах ночи

Прялка жужжит и поет.

Пряха незримая в очи

Смотрит и судьбы прядет.

Смотрит чертой огневою

Рыцарю в очи закат,

Да над судьбой роковою

Звездные ночи горят.

Мира восторг беспредельный

Сердцу певучему дан.

В путь роковой и бесцельный

Шумный зовет океан.

Сдайся мечте невозможной,

Сбудется, что суждено.

Сердцу закон непреложный

Радость – Страданье одно!

Путь твой грядущий – скитанье,

Шумный поет океан.

Радость, о, Радость-Страданье —

Боль неизведанных ран!

Всюду – беда и утраты,

Что тебя ждет впереди?

Ставь же свой парус косматый,

Меть свои крепкие латы

Знаком креста на груди!

Ревет ураган,

Поет океан,

Кружится снег,

Мчится мгновенный век,

Снится блаженный брег!

(IV, 232–233)

Совершенство звуковой организации стиха проявляет себя уже на метрическом уровне, где мы встречаемся с удивительной четкостью и законченностью рисунка каждой строфы. Во всех тридцати пяти строках стихотворения лишь однажды появляется облегченная стопа, в остальных случаях закономерность чередования ударных и безударных слогов не допускает никаких исключений. Впрочем, и эта облегченность стопы (в стихе: «Да над судьбой роковою») тут же компенсируется словоупотреблением: сочинительный союз «и» заменен его энергичным синонимом «да».

Однако вся эта жесткая закономерность ни в коей мере не сводится к однообразно– статичной чеканке марша, четкость здесь не исключает разнообразия:

В темных расселинах ночи

Прялка жужжит и ноет.

Пряха незримая в очи

Смотрит и судьбы прядет.

Перед нами – сочетание хорея, амфибрахия и ямба: хорей энергично (прямо с ударения) начинает строку, амфибрахий развивает это начало в своей трехсложной и уравновешенной длительности, а ямб, появляющийся в каждой второй строке, придает этому развитию энергичное завершение90. Причем, ямб здесь не только завершает каждую вторую строку, он всегда также завершает законченное предложение. Так внутри каждой строфы образуются метрически и синтаксически организованные двустишия; перекрестная рифма и тематическое единство объединяют их в строфы. Однако и эта закономерность не сводится к статическому однообразию: последняя перед рефреном строфа (с которой, кстати, начинается вся драма) состоит не из четырех, а из пяти строк, что уничтожает ощущение абсолютной симметрии в строфической организации стихотворения.

Особо следует сказать о двух первых строфах, которыми и начинается, и заканчивается песня Гаэтана. Их метрическая организация созвучна остальному тексту и в то же время совершенно самостоятельна:

Ревет ураган,

Поет океан,

Кружится снег…

Первые две строки представляют собой знакомые нам уже сочетание амфибрахия и ямба, третья – сочетание хорея и ямба («хореямб»); в этой строфе, следовательно, потенциально заключен метрический рисунок всей песни.

Роль ямба и здесь – в энергичной законченности каждого стиха. Но опять симметрия строфы разрушается ее последней строкой, единственной в первых двух строфах, которая лишена внутренней жесткой рифмы. Она прихотливо меняет метр строфы и неожиданно рифмуется со следующей строфой. Оказывается, однако, что эта «стихийная» рифма – важное связующее звено следующих двух строк с остальным текстом песни:

Мчится мгновенный век,

Снится блаженный брег!

Метрически – это сочетание хорея и ямба.

Как видим, размер этих стихов также перекликается с размером следующих строф, но отсутствие здесь всякой живописной образности («полный аниконизм» стиха91) оставляет нас наедине с мощной музыкальной энергией, напором, не допускающим даже «описательной» плавности амфибрахия последующих строк. Сквозная рифмовка всех без исключения слов, обилие сонорных, интонация восклицания, смысловая насыщенность, – все это ставит строку в исключительное положение, значение которого открывается в контексте звучания всей песни Гаэтана.

Метрический анализ лейтмотива драмы «Роза и