Сезон дождя (сборник) - Стивен Кинг

Дедушка бросил окурок, опустил на него башмак и принялся растирать и хоронить.

– И это только начало. Клайви, сынок, – продолжил дедушка, и мальчик пожалел, что не приходится ему сыном. – Не успеваешь оглянуться, как время уже набирает ход и ты несешься, словно автомобили по скоростной автостраде, так быстро, что с деревьев срывает листья.

– О чем ты?

– Самое худшее – это смена времен года, – задумчиво говорил старик, словно и не услышал вопроса мальчика. – Разные времена года сливаются в одно. Вроде бы только что доставали шапки, шарфы, рукавицы, а уже пора выводить в поле трактор, потому что земля прогрелась и готова к севу. Только ты надел соломенную шляпу, отправляясь на первый летний концерт джаз-оркестра, как тополя уже начали демонстрировать свои chemise [28] .

Дедушка посмотрел на Клайва, иронически изогнув бровь, словно ожидая, что мальчик спросит, а что это такое, но Клайв лишь улыбнулся. Он знал, что такое chemise, потому что иногда мать ходила в них до пяти вечера, в те дни, когда отец уезжал в командировки, продавая бытовую технику, кухонную посуду или страховые полисы. Когда отец уезжал, мать налегала на спиртное, не одеваясь буквально до заката солнца. А потом, случалось, уходила, оставляя его на попечение Пэтти, говоря, что ей надо навестить больную подругу. Как-то он даже спросил Пэтти: «Ты не заметила, что мамины подруги болеют гораздо чаще, когда папа в отъезде»? Пэтти смеялась до слез, а потом ответила, что да, она это заметила, очень даже заметила.

Но дедушка напомнил ему о том, как изменялись тополя, когда занятия в школе с каждым днем становились все ближе. Если дул ветер, нижняя поверхность их листьев становилась того же цвета, что и самая красивая мамина комбинация, и этот серебристый цвет свидетельствовал о том, что казавшееся бесконечным лето вот-вот перейдет в куда более грустную осень.

– А потом ты начинаешь терять связь с прошлым. Не так, чтобы совсем, слава Богу, я говорю не о старческом маразме, как у старика Хейдена, это просто кошмар, но терять. И дело не в забывчивости. Ты помнишь многие события, но теряешь их местонахождение во времени. К примеру, я мог бы поклясться, что сломал руку после того, как мой сын Билли в пятьдесят восьмом погиб в автоаварии. Такое горе. Единственное, которым мне пришлось поделиться с преподобным Чэдбендом. Билли, он ехал следом за грузовиком с гравием, на маленькой скорости, не больше двадцати миль в час, когда маленький камушек, не больше циферблата часов, которые я подарил тебе, вывалился из кузова грузовика, ударился об асфальт, подпрыгнул и разбил ветровое стекло нашего «форда». Осколки полетели Билли в глаза, и доктор сказал, что он бы ослеп на один, а то и на оба глаза, если б остался жив, но Билли умер. Съехал с дороги и врезался в столб. Столб переломился пополам, электропровода упали на автомобиль и поджарили Билли, как одного из убийц, которых сажают в Синг-Синге на Старую Замыкалку [29] . А самое серьезное совершенное им преступление состояло в том, что он сказывался больным, чтобы не окучивать фасоль на огороде.

Но я говорил о том, что сломал руку до похорон. Я в этом абсолютно не сомневался. Я же помнил, что на похоронах рука у меня была в гипсе. И Саре пришлось сначала показать мне семейную Библию, а потом полис с записью о наступлении страхового случая, прежде чем я поверил, что права она, а не я. Руку я сломал за целых два месяца до похорон, и когда мы хоронили Билли, гипс с меня уже сняли. Она обозвала меня старым дураком, а мне ужасно хотелось ей врезать, так я на нее разозлился. Но потом сообразил, что злюсь я скорее на себя, чем на нее, так что оставил ее в покое. Она же обозвала меня потому, что я заставил ее вспомнить Билла. Он был ее любимчиком.

– Ну и ну! – покачал головой Клайв.

– Понимаешь, память-то остается. Чем-то это похоже на тех парней, которые сидят в Нью-Йорке на уличных углах с тремя наперстками и шариком под одним из них. Они уверяют тебя, что ты не сможешь указать, под каким наперстком шарик, ты убежден в обратном, но руки у них такие быстрые, что они всякий раз обдуривают тебя. Ты не успеваешь за ними следить. И ничего не можешь с этим поделать.

Дедушка вздохнул, огляделся, словно запоминая, где они находятся. На лице на мгновение отразилась полнейшая беспомощность, опечалившая и испугавшая мальчика. Он гнал от себя эти чувства, но безо всякого результата. Дедушка словно снял повязку, чтобы показать мальчику язву, симптом какой-то ужасной болезни. Вроде проказы.

– Мне вот кажется, что весна началась только вчера, а ведь завтра, если ветер не успокоится, облетит весь яблоневый цвет. Когда все происходит так быстро, человек не может логично мыслить. Человек не может сказать времени: «Постой минутку-другую, я соберусь с мыслями». Оно его не услышит. Все равно что едешь в автомобиле без водителя. Так что ты из этого понял, Клайви?

– Насчет одного ты прав, дедушка. Такое впечатление, что устроил все это какой-то волшебник.

Он не собирался шутить, но дедушка смеялся, пока его лицо вновь не стало лиловым, и даже положил руку на плечи мальчика, чтобы не упасть. А приступ кашля, в который перешел смех, отпустил дедушку в том самый момент, когда мальчик решил, что кожа на лице дедушки сейчас лопнет от прилива крови.

– Ну ты и шутник. – Дедушка вытер слезы. – Ой, шутник!

– Дедушка? С тобой все в порядке? Может…

– Черт, да нет же, далеко не все. За последние два года у меня было два инфаркта, и никто не удивится больше меня, если я проживу еще два года без третьего. Но для человечества смерть не в диковинку. Я же хочу сказать следующее, старый или молодой, в быстром времени или долгом, ты можешь шагать по прямой, если будешь помнить о пони. Потому что, если считать и между каждыми цифрами говорить: «Мой милый пони», – время будет не чем иным, как только временем. Если ты это делаешь, значит, пони стоит в стойле. Ты не можешь считать все время – в Божий замысел это не входит. Я скоро уйду, и этот сладкоголосый говнюк Чэдбенд произнесет над моей могилой какие-то слова, но ты должен запомнить главное: время тебе не принадлежит. Наоборот, ты принадлежишь времени. Оно бежит вне тебя, с одной и той же скоростью, каждую секунду каждого дня. Ему нет до тебя никакого дела, ему без разницы, есть ли у тебя милый пони. Но, если милый пони у тебя есть, Клайви, ты точно знаешь, какое время реальное, и плевать тебе на всех Олденов Осгудов этого мира. – Он наклонился к Клайву Бэннингу: – Ты это понимаешь?

– Нет, сэр.

– Я знаю, что нет. Ты запомнишь мои слова?

– Да, сэр.

Глаза дедушки Бэннинга так долго изучали его, что мальчику стало не по себе. Наконец, старик кивнул:

– Да, думаю, что запомнишь. Точно, запомнишь.

Мальчик молчал. А что он мог сказать?

– Инструктаж ты прошел.

– Какой же это инструктаж, если я ничего не понял! – Раздражение, выплеснувшееся в голосе мальчика, удивило старика. – Ничего!

– На хрен понимание, – спокойно ответил старик, опять положил руку на плечи мальчика, прижал к себе, прижал к себе в последний раз, потому что месяцем позже дедушка умер в своей постели. Бабушка проснулась утром и увидела, что дедушка лежит холодный как камень. Пони дедушки лягнул его и умчался в холмы вечности.

Злобное сердце, злобное сердце. Милый пони со злобным сердцем.

– Понимание и инструкция – близкие родственники, которые не подают друг другу руки, – сказал дедушка в тот день среди яблонь.

– Тогда что же такое инструкция?

– Запоминание, – отчеканил дедушка. – Ты сможешь запомнить все, что я говорил тебе про пони?

– Да, сэр.

– Как его зовут?

Мальчик задумался.

– Время… наверное.

– Хорошо. Какого он цвета?

Мальчик думал дольше.

– Я не знаю.

– Я тоже. – Старик убрал руку с его плеч. – Я не знаю, есть ли у него цвет, да это и не важно. А что важно, ты узнаешь?

– Да, сэр, – без запинки ответил мальчик. И глаза его блеснули.

–  Как?

– Он будет милым, – с абсолютной уверенностью ответил мальчик.

Дедушка улыбнулся.

– Именно так! Клайви, ты прошел инструктаж и стал мудрее, а я… счастливее. Хочешь кусок персикового пирога?

– Да, сэр!

– Тогда что мы тут делаем? Пошли к бабушке.

И они пошли.

Клайв Бэннинг не забыл, как его зовут (время), какого он цвета (никакого), как выглядит (не уродливый и не красивый… просто милый). Не забыл он и характера (злобное сердце), и тех слов, которые произнес дедушка по пути домой, так тихо, что их едва не унесло ветром: «Лучше иметь пони, чтобы ездить на нем, чем не иметь его вовсе, независимо от того, какое у него сердце».

Извините, правильный номер

[30]

Примечание автора: Сценарные аббревиатуры очень просты и существуют, по мнению автора, для того, чтобы те, кто пишет сценарии, чувствовали себя членами одной большой семьи. В любом случае вы должны знать, что КП означает крупный план, СКП – самый крупный план, СВП – съемка в помещении, СНУ – съемка на улице, Ф – фон, ССП – съемка с позиции. Вероятно, многие из вас это и так знали, не правда ли?