Заговор генералов - Владимир Понизовский

— О вашем приезде уведомлены, — встретил их главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский. — Прошу, господа! — Он показал перчаткой в сторону императорского поезда.

— Предварительно нам хотелось бы обсудить положение с вами, генерал, оттягивая неотвратимое, сказал Гучков.

— Государь уже ждет вас, — отрицательно качнул головой Рузский.

Им ничего не оставалось, как сразу же приступить к своей миссии, хотя оба они трепетали от мысли о предстоящем: они привезли проект составленного Родзянкой манифеста об отречении Николая II в пользу сына, цесаревича Алексея.

Вот и вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенам. Канделябры. Мебель ампир. Ворсистый ковер. Высокомерный старик в свитском генеральском мундире — дряблые напудренные щеки, склеротические жилки, седой пушок на темени, министр двора и уделов граф Фредерикс, — провозглашает:

— Государь император сейчас соизволят выйти.

В ту же секунду распахивается противоположная дверь. В проеме ее появляется невысокий мужчина в серой черкеске с Георгиевским крестом над гозырями. Холодный взгляд. Расчесанная борода, подстриженные усы. Оригинал миллионно размноженного изображения — на картинах, литографиях, лубках, серебряных рублях, золотых империалах. Царь.

У Шульгина и Гучкова подкашиваются ноги.

Николай молча, жестом приглашает их к маленькому будуарному столу с гнутыми резными ножками.

Первым за столик сел Николай. Рядом с ним — граф Фредерикс, затем генерал-адъютант Рузский и начальник военно-походной канцелярии генерал-майор Нарышкин.

Гучкову и Шульгину указали на стулья у стены. Будто за столиком воссел трибунал, а они подсудимые. Оба опустились на пружинящие сиденья. Но Гучков тут же встал:

— Ваше величество! Мы приехали, чтобы доложить о том, что произошло за эти дни в Петрограде и вместе с тем посоветоваться о тех мерах, которые могли бы спасти положение…

Всю дорогу они готовились к исполнению возложенного поручения. Решили начать издалека. Теперь Гучков нарочито обстоятельно и подробно живописал картины восстания и те опасности, которые угрожают России, если пожар перекинется на фронты.

Наконец, будто очертя голову бросился в омут:

— Спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию можно! Если вы, ваше величество, объявите, что передаете свою власть вашему маленькому сыну, если вы передадите регентство великому князю Михаилу Александровичу и если от вашего имени или от имени регента будет поручено образовать новое правительство… Вот что нам, мне и Шульгину, было поручено вам передать.

Николай обвел взглядом потолок вагона. «Значит, ничего иного не придумал и Родзянко…» В голове, в ритм ударам пульса, зазвучало: «Божиею поспешествующею милостию, Мы, Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский…» Сейчас эта торжественная формула звучала язвящей насмешкой. Но необходимость разом отрешиться от всех этих титулов не вызвала у него особенного огорчения они всегда существовали в его сознании отвлеченно. Большинство своих царств и княжеств он и не видал. Подумал: а что станется с его собственными владениями — Нерчинским горным округом, где в рудниках добывалось для него золото и серебро; с Екатеринбургской алмазной гранильной фабрикой; Шлиссельбургским фарфоровым заводом; охотничьими угодьями в Белой Веже и Гатчине; собственными его дворцами в Петрограде и окрест, в Москве, Киеве, Ливадии… От всего этого ему отказываться было жаль. Но тоже без остроты, без глубокого переживания, с привкусом равнодушия… Все от бога.

Он опустил взгляд с потолка и неторопливо повел его по стенам, не задерживаясь на предметах и лицах, пока не остановился на торчащей перстом фигуре Гучкова.

Все сидели замерев, затаив дыхание.

— Раньше вашего приезда и после разговора по прямому проводу генерал-адъютанта Рузского с председателем Государственной думы я думал в течение утра, — четко и негромко проговорил Николай. — Во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь…

Все, кроме престарелого, так ничего и не понимающего графа Фредерикса, подались вперед.

— …Теперь, еще раз обдумав положение, я пришел к заключению, что ввиду болезненности наследника мне следует отречься одновременно и за себя, и за него, так как разлучиться с ним я не могу.

Это решение было неожиданным для всех.

— Облик маленького Алексея Николаевича был бы смягчающим обстоятельством при передаче власти, — растерянно пробормотал Гучков.

Генерал Рузский нашелся:

— Его величество беспокоится, что если престол будет передан наследнику, то его величество будет с ним разлучен.

— Мы не можем дать на это ответа, — впервые подал голос Шульгин.

Все снова замолчали, словно бы не зная, что делать дальше.

— Давая свое согласие на отречение, — опять произнес Николай, — я должен быть уверенным, что вы подумали о том впечатлении, какое оно произведет на всю остальную Россию. Не отзовется ли это некоторою опасностью?

— Нет, ваше величество, опасность не здесь! — забыв о церемониале, воскликнул Гучков. — Мы опасаемся, что, если объявят республику, тогда возникнет междоусобие.

Ему на подмогу опять пришел Шульгин. Он тоже стал рассказывать об обстановке в столице:

— В Думе ад, это сумасшедший дом. Нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами, а для этого нужна какая-нибудь почва. Относительно вашего проекта разрешите нам подумать хотя бы четверть часа.

— У всех рабочих и солдат, принимавших участие в беспорядках, есть уверенность, что водворение старой власти — это расправа с ними, — начал вторить Шульгину

Гучков. — Поэтому нужна полная перемена. Нужен такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все.

— Хотите еще подумать? — не скрывая иронии, осведомился Николай.

— Нет, — решился Гучков. — Я думаю, что мы сможем сразу принять ваши предложения. Когда бы вы могли совершить самый акт?

Он расстегнул папку темной крокодиловой кожи:

— Вот проект, если бы вы пожелали…

— Проект нами уже составлен, — ответил, поднимаясь, Николай.

Все поспешно вскочили. Даже Шульгин и Гучков, подражая генералам, вытянулись.

Царь вышел из вагона.

Через несколько минут он вернулся. Протянул Гучкову листок размером в четвертушку писчей бумаги. Это был акт об отречении.

Отныне Николай II переставал быть «его величеством императором Всероссийским» и становился гражданином Николаем Александровичем Романовым.

— Надлежит решить еще несколько вопросов, менее значительных, произнес с виноватым видом Шульгин. — Необходим ваш указ о назначении председателем совета министров князя Львова. Желательно, чтобы на указе была проставлена дата раньше часа отречения. Сие нужно, чтобы подчеркнуть преемственность власти.

— Хорошо. На два часа раньше? Оба думца согласно кивнули.

— Кого бы вы хотели видеть верховным главнокомандующим? — продолжил Гучков.

— Мною решено уже раньше: великого князя Николая Николаевича, ответил Николай.

— Остается нерешенным вопрос о главнокомандующем войсками столичного округа… — начал Шульгин. — Генерал Иванов не…

Но его прервал Рузский:

— Когда вы были уже в пути, поступило ходатайство от Родзянки. Михаил Владимирович предложил кандидатуру генерала Корнилова. Государь одобрил и дал указ правительствующему сенату о назначении.

— В таком случае наша миссия исчерпана, — с облегчением проговорил Гучков.

Но его спутник не удержался:

— Разрешите узнать, ваше величество, о ваших личных планах. Вы прямо отсюда поедете в Царское Село?

Романов задумался.

— Нет… Я хочу сначала проехать в Ставку. Может быть, заеду в Киев, чтобы проститься с матушкой… А затем и в Царское.

— Мы приложим все силы, чтобы облегчить вашему величеству выполнение ваших дальнейших намерений! — с жаром воскликнул Шульгин.

Спустя несколько минут, оставив вагон-гостиную, эмиссары отправили в Петроград телеграмму:

«Просим передать председателю Думы Родзянко: государь дал согласие на отречение от престола в пользу великого князя Михаила Александровича с обязательством для него принести присягу конституции. Поручение организовать новое правительство дается князю Львову. Одновременно верховным главнокомандующим назначается великий князь Николай Николаевич. Манифест последует немедленно в Пскове. Как положение в Петрограде. Гучков. Шульгин».

Через час, глубокой ночью, с дубликатом манифеста об отречении посланцы Родзянки отбыли в столицу.