Стихотворения и поэмы - Ярослав Смеляков

135. ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Татьяне

Не надо роскошных нарядов,в каких щеголять на балах, —пусть зимний снежок Ленинградатебя одевает впотьмах.

Я радуюсь вовсе недаромусталой улыбке твоей,когда по ночным тротуарамидем мы из поздних гостей.

И, падая с темного неба,в тишайших державных ночахкристальные звездочки снегаблестят у тебя на плечах.

Я ночью спокойней и строже,и радостно мне потому,что ты в этих блестках похожана русскую зиму-зиму́.

Как будто по стежке-дорожке,идем по проспекту домой.Тебе бы еще бы сапожкида белый платок пуховой.

Я, словно родную науку,себе осторожно твержу,что я твою белую рукупокорно и властно держу…

Когда открываются рынки,у запертых на ночь дверейс тебя я снимаю снежинки,как Пушкин снимал соболей.

136. КОСОВОРОТКА

В музейных залах Ленинградая оглядел спокойно их —утехи бала и парада,изделья тщательных портных.

Я с безразличием веселымсмотрел на прошлое житье:полуистлевшие камзолыи потемневшее шитье.

Но там же, как свою находку,среди паркета и зеркаля русскую косоворотку,едва не ахнув, увидал.

Подружка заводского быта,краса булыжной мостовой,была ты скроена и сшитав какой-то малой мастерской.

Ты, покидая пыльный город,взаймы у сельской красотысама себе взяла на воротлужаек праздничных цветы.

В лесу маевки созывая,ты стала с этих самых портакою же приметой мая,как соловьиный перебор.

О русская косоворотка,рубаха питерской среды,ты пахнешь песнею и сходкой,ты знаешь пляску и труды!

Ты храбро шла путем богатым —через крамольные кружки,через трактиры и трактатыи сквозь конвойные штыки.

Ты не с прошением, а с боем,свергая ту, чужую власть,сюда, в дворцовые покои,осенней ночью ворвалась.

Сюда отчаянно пришла тыпод большевистскою звездойс бушлатом, как с матросским братом,и с гимнастеркою солдата —своей окопною сестрой.

137. ПАРОВОЗ

Посвящается Я. М. Кондратьеву, бывшему комиссару паровозных бригад, машинисту депо станции Москва-Сортировочная, участнику первого коммунистического субботника

Смену всю отработав,в полусумерках мглистыхне пошли в ту субботупо домам коммунисты.

Снова, с новою силойвсё депо загудело:так ячейка решила,обстановка велела.

Поскорее под небовыводи из ремонтапаровозы для хлеба,паровозы для фронта!

Пусть живительным жаромтопки вновь запылают,их давно комиссарына путях ожидают.

Повезут они вскореКрасной гвардии части —колчаковцам на горе,партизанам на счастье.

Вот он стронул вагоны,засвистел, заработал,паровоз, воскрешенныйв ту большую субботу.

Ну, а те, что свершилиэтот подвиг немалый,из депо уходили,улыбаясь устало.

И совсем не гадали —так уж сроду ведется, —что в народах и даляхэтот день отзовется.

Что внедолге их делостанет общею славой…

Сорок лет пролетело,словно сорок составов.

На путях леспромхоза,там, где лес вырубали,след того паровозав наши дни отыскали.

Всё пыхтел он, работник,всё свистел и старался,словно вечный субботнику него продолжался.

Был доставлен любовноон из той лесосекии в депо подмосковномустановлен навеки.

Мы стоим в этом зданье,слов напрасно не тратя:я — с газетным заданьеми товарищ Кондратьев.

Всё в нем очень приятно,всё мне нравится вроде:кителек аккуратныйи картуз не по моде.

В паровозную будкупо ступенькам влезаем:я — сначала, как будтогость, и старый хозяин.

Это он в ту субботу,отощавший, небритый,возвратил на работупаровоз знаменитый.

В этой дружбе стариннойникакого изъяна,человек и машина —наших дней ветераны.

Всё узнать по порядкуне хватало тут свету.Из кармана, с догадкой,мы достали газету.

Чтобы всё, до детали,рассмотреть по привычке,не спеша ее смяли,засветили от спички.

Пусть в остынувшей топке,что открылась пред нами,из нее неторопкоразгорается пламя.

От Москвы к Ленинградудоберешься не скоро,но в сознании — рядомпаровоз и «Аврора».

Не ушедшие тени,не седые останки:тот — на вечном храненье,та — на вечной стоянке.

Возле славных и схожихдвух реликвий Россииголоса молодежии дела молодые…

138. КЕТМЕНЬ

Я отрицать того не стану,что у калитки глупо стал,когда сады Узбекистанавпервые в жизни увидал.

Глядел я с детским изумленьем,не находя сначала слов,на то роскошное скопленьерастений, ягод и плодов.

А вы, прекрасные базары,где под людской нестройный гудсо всех сторон почти задаромурюк и дыни продают!

Толкался я в торговой давке,шалел от красок золотыхвблизи киосков и прилавкови ос над сладостями их.

Но под конец — хочу признаться,к чему таиться и скрывать? —устал я шумно восхищатьсяи потихоньку стал вздыхать.

Моя душа не утихала,я и грустил и ликовал,как Золушка, что вдруг попалаиз бедной кухоньки на бал.

Мне было больно и обидносредь изобилия всегоза свой район, такой невидный,и земли скудные его.

За тот подзол и супесчаник,за край подлесков и болот,что у своих отцов и нянектак много сил себе берет.

И где не только в день вчерашний,а и сейчас, чтоб лучше жить,за каждым садиком и пашнейнемало надо походить.

Я думал, губы сжав с усильем,от мест родительских вдали,что здесь-то лезет изобильесамо собою из земли.

Сияло солнце величаво,насытив светом новый день,когда у начатой канавыя натолкнулся на кетмень.

Железом сточенным сияя,он тут валялся в стороне,как землекоп, что, отдыхая,лежит устало на спине.

Я взял кетмень почтенный в рукии кверху поднял для того,чтоб ради собственной наукив труде испробовать его.

Случалось ведь и мне когда-тодержать в руках — была пора —и черенок большой лопаты,и топорище топора.

Но этот — я не пожалеюсознаться в том, товарищ мой,—не легче был, а тяжелее,сноровки требовал иной.

Я сделал несколько движений,вложивши в них немало сил,и, как работник, с уваженьемего обратно положил.

Так я узнал через усталость,кромсая глину и пыля,что здешним людям доставаласьне даром все-таки земля.

Она взяла немало силы,немало заняла труда.И это сразу усмириломои сомненья навсегда.

Покинув вскоре край богатый,я вспоминаю всякий деньтебя, железный брат лопаты,тебя, трудящийся кетмень!

139. БЕЛАЯ ВЕЖА