Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Нет, не оглядываться. Иначе я начну бояться. Может быть, так сильно, что уже не смогу пойти туда…

…Через десять минут, после двух поворотов тропки, я вышел на росчисть. Она ко-льцом окружала высившийся на холме частокол — плотный, с воротами, которые были заперты и в которые тропка упиралась. Из-за частокола поднимались два дымка, но ни за ним, ни вокруг никого не было видно. И звуков никаких не раздавалось тоже.

Страх, появившийся было, когда я делал первые шаги от оружия, сейчас пропал, стёрся. Абсолютное, холодное спокойствие снизошло на меня.

Я сделал по тропинке три или четыре шага и, остановившись, пошире расставил ноги, меряя взглядом частокол. И на нём, и вокруг него было пустынно. Меня не могли не видеть, несмотря на это — не может быть, чтобы "замок" не охранялся. А раз видят и не спешат открывать…

Я улыбнулся. Я заставил себя улыбнуться. Я постарался, чтобы моя улыбка выгля-дела максимально спокойной, наглой и вызывающей. Чтобы её увидели все, кто там есть и кто решил подержать меня у частокола, желая унизить и заставить поволноваться. Чтобы улыбка поджарила их, сволочей.

Потом я сел на пенёк и начал насвистывать сквозь зубы.

Наверное, они этого не ожидали. Через какую-то минуту глухо застучало — ага, это засовы снимают… Потом ворота с деревянным скрежетом распахнулись. Я не смо-трел туда, но боковым зрением увидел, что выходят человек восемь, все — с оружием. Ка-жется, их задело, что я не обращаю на них внимания.

Если бы они знали, чего мне это стоило! Нет, у меня не было страха — ни капельки, ни крошки, нисколько. Но была злость — настолько сильная, что тряслись руки, а во рту и горле пересохло.

Если бы речь шла обо мне, я бы боялся. Конечно, боялся бы. Но речь шла не обо мне.

Я не встал, когда прибалты подошли вплотную и окружили меня кольцом. До кон-чиков их мечей было можно достать вытянутой рукой — и я вдруг подумал, что я дурак, что они сейчас просто проткнут меня… и всё.

Но вместо этого меня подняли — двое, за локти, сильно схватившись. Третий начал обшаривать меня, и я невольно скривился:

— У меня ничего нет. Я всё оставил.

— А это? — рыжеволосый мальчишка — тот самый — сдёрнул у меня с пояса большой нож. Он говорил сейчас с сильным акцентом.

— А это не моё. Вашего человека.

Рыжий передал нож другому парню. Тот осмотрел ножны, подвыдернул и с лязгом вогнал назад лезвие. Сказал своему соседу:

— Нож Яниса.

— Что ж по-русски? — спросил я, одёргивая одежду. — Позабыли свой язык?

Они рассмеялись. Тот, который рассматривал нож, холодно посмотрел на меня:

— Я литовец, а Велло — эстонец.

— Значит, без русского — никуда, — понимающе сказал я.

Похоже, они разозлились. Да не похоже, а так явственно, что я ещё раз решил —

103.

убьют. Но вместо этого меня просто толкнули в спину — и расступились.

Оказывается, пока мы беседовали о лингвистике, из ворот вышел ещё один персо-наж. И теперь стоял вне круга, разглядывая меня.

Это был мальчишка постарше меня — и повыше, с длинными светлыми волосами, перехваченными кожаной лентой. Одна прядь словно бы специально падала на правую сторону лица до самого подбородка. Из "земной" одежды на нём оставались только шнурованные сапоги. А меч он держал на локте — длинный и узкий клинок без ножен вен-чала рогатая рукоять.

Видимый синий глаз мальчишки изучал меня пристально и невозмутимо.

— Марюс Гедрайтис, — сказал он. — Я вождь этих людей. Это я хотел, чтобы ты пришёл.

— Я пришёл, — ответил я, — и без оружия. Отпусти девчонку.

— Ты русский? — вместо ответа спросил он.

— Да.

— Откуда?

— Ты не знаешь, это маленький город… Отпусти девчонку.

— Я не люблю русских, — он словно не слышал меня. — Они из моих мест живыми не ухо-дят.

— Послушай, — я внезапно ощутил сильную усталость и захотел спать, — я бы мог прид-ти сюда не один. Я мог бы сжечь вашу хибару. И устроить бойню. Но мы не хотим дра-ться с вами или задерживаться на ваших, — я выделил это слово, — землях. Янис — тот па-рень, которого я убил — напал на нас первым. Мы вам ничего не делали. Отдай девчонку, и мы уйдём.

За моей спиной засмеялись. Синий глаз обратился туда — смех отрезало, как ножом. Мальчишка вновь неспешно перевёл взгляд на меня.

Неприятный взгляд. Взгляд…

Да, понял я. Он ненормальный. Из тех шизиков, которые способны подчинять себе волю других людей и лепить из неё, что им угодно.

— Ты хочешь меня убить? — прямо спросил я. — Тогда ты получишь войну. Уверен, что сможешь её выиграть? Лучше отпусти девчонку, и мы уйдём.

Марюс улыбнулся. Хорошо так, по-доброму.

Страшно.

— Её отпущу. Как обещал. Но тебя убью.

Краем глаза я увидел, что в воротах стоят несколько девчонок — тоже с оружием. Безоружной среди них была одна Танька — светловолосая девчонка, такая же рослая, как и моя подружка, держала у её бока широкий нож.

Татьяна глядела на меня остановившимися от ужаса глазами. Я ободряюще кивнул ей и вновь повернулся к Марюсу:

— Убить? Мою жизнь в обмен на её? — Марюс кивнул. Я пожал плечами: — Хорошо. Я со-гласен.

— Олег! — закричала Танюшка. — Не смей! Не смей, слышишь?! — блондинка дёрнула её об-ратно и быстрым движением приставила нож к горлу. Танюшка закрыла глаза и оскали-лась зубы в гримасе отчаянья.

У меня перехватило дыхание, и Марюс поймал мой взгляд это было плохо — его глаз коротко сверкнул, и он, не поворачиваясь, скомандовал:

— Райна, убей её. И его — убейте.

Он понял, что меня нельзя оставлять в живых — и Танюшку нельзя отпускать то-же. Прочёл по глазам.

А я подумал, что, даже если меня сейчас ударят в спину несколько клинков, если Марюс выставит навстречу свой (а он успеет!) — я всё равно успею добраться до него. И напружинился, чтобы сделать это — последнее в моей жизни дело…

104.

Владимир Бутусов

Будем друг друга любить —

Завтра нас расстреляют.

Не пытайся понять — зачем,

Не пытайся понять — за что.

Поскользнёмся на влаге ночной

И на скользких тенях, что мелькают,

Бросая тревожный свет

На золотое пятно.

Встань, встань в проёме двери —

Как медное изваянье,

Как бронзовое распятье —

Встань, встань в проёме двери…

Когда-то я был королём,

А ты была королевой,

Но тень легла на струну —

И оборвалась струна.

И от святой стороны

Нам ничего не осталось —

Кроме последней любви

И золотого пятна…

* * *

Сергей даже не пытался никого оставить в лагере — ни раненыех Саню и Олега Крыгина, ни девчонок. Только морщился, когда Андрей Альхимович орал на Арниса и Коль-ку, что они дебилы и что должны оставаться, а до этого не должны были бросать Оле-га. Логики в этом не было никакой. Поэтому Сергей подошёл и дёрнул Андрея за плечо:

— Хорэ тебе. Спешить надо, а мы тут отношения выясняем.

Андрей опомнился. Никто толком не знал, что за противник им встретился, даже не знали, где располагается вражеский лагерь.

Знали одно — друзей надо выручать, чего бы это не стоило.

— Хоть бы знать, с кем дело имеем, — Санёк проверил двустволку, которую отдал ему Колька. — Патроны давай, сыпь в карман…

— Ты особо не трать, — Колька — с плечом, перевязанным уже по-настоящему, озабочен-но следил за его действиями.

— Не бэ. Ни одна картечина даром не пропадёт по махновским гадам…

— Давайте скорее! — бушевал Сморч. — Ну чего ждём, бежать надо, их там, может, уже это…

Девчонки дружно попёрли на Сморча, угрожая физической расправой, снова поднял-ся гвалт, и Сергей заорал, срывая голос, команду на выступление.

— Вадим-то где у нас? — уже на ходу спросил Игорь Басаргин. — А если тоже в ловушку попал?

— Не ной, Басс, — хмуро сказал Сергей.

И мрчано лязгнул палашом в ножнах.

* * *

Рукой в перчатке я перехватил лезвие нацеленного мне в грудь меча. Глаза хозяина клинка округлились, он дёрнул оружие на себя, но вяло, а остальные вообще не прореаги-ровали — не ожидали! Я швырнул прибалта через себя, пригнувшись и одновременно выр-вав у него меч, который полетел в светловолосую Райну, размахнувшуюся для удара в бок Танюшке!

Я не мог убить девчонку. Ну никак не мог! Но меч ударил Райну рукоятью в лоб, и она рухнула наземь, разбросав руки и выронив нож. Танюшка оттолкнула — ногой — ещё одну, подхватила из её ножен длинный нож. Я уже бежал к ней, на ходу уклонившись от брошенного топора. Поднял меч и, ощутив спиной резко ходящие лопатки Танюшки, ис-

105.

пытал невероятное облегчение — словно всё уже кончилось.

— Ты цела? — спросил я через плечо.

— Да, — выдохнула Танюшка. — Я знала, что ты придёшь.

— Не бойся, всё будет хорошо.