К причалу - Александра Марковна Тверитинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Преградим дорогу фашизму! — выкрикнул вдруг Рене.
— Преградим! — подхватили в зале.
На верхнем ярусе свежий голос молодо и звонко затянул:
— «Это есть наш последний...»
И все, встав, подхватили.
Я скосилась на Вадима: он стоял по-военному — руки по швам — и пел по-русски. Лицо у него было строгое и взволнованное, и на чистом лбу обозначалась одна-единственная морщинка.
Пели Анри Барбюс и Поль Ланжевен, Вайяи-Кутюрье и Марсель Кашен; пели возвратившиеся из Москвы делегаты, и Жано, и Рене, и Жозе.
Когда кончился последний куплет, снова понеслись возгласы: «Советы в Париже! Советы повсюду!..» Председатель поднял руку и, подождав, когда зал попритихнет, объявил, что митинг окончен. Люди устремились к выходам.
* * *
Мы решили подождать, пока схлынет толпа, но, увидев, что ждать придется долго, влились в людской поток, и он медленно понес нас по узким лесенкам, через тесные площадки, к выходу. Мы старались не потерять друг друга, и всё время перекликались. Держаться за руки было невозможно, — нас то и дело разъединяли. И только Вадим крепко стиснул мой локоть и не отпускал.
На улице толпа перемешалась с полицейскими, которых тут было столько, что от них в глазах рябило.
— Трясутся, — обернулся Жано.
Мы старались поскорее добраться до ночного кафе «Лучше здесь, чем напротив», где нас ждали Сергей Кириллович и Жежен — секретарь Вадимовой ячейки. Это было маленькое шоферское бистро с длинным названием и симпатичным хозяином. Он назвал свое бистро «Лучше здесь, чем напротив», потому что напротив было кладбище.
— Ну, теперь шире шаг, — заторопил Рене, когда мы выскочили из автобуса. Он втиснулся между Жозефин и мной и, обняв нас за плечи, увлек вперед. Вадим и Жано пошли сзади.
Мы шли по длинной улице мимо запертых дверей и освещенных витрин. По левой стороне тянулась длинная, тускло освещенная кладбищенская стена.
Далеко впереди светилась вывеска: «Лучше здесь, чем напротив». Золотые буквы то загорались, то гасли, расплавляясь в оранжевом пламени парижского неба.
— Черт, я бы поехал делегатом в СССР, — сказал Рене, — Я бы хотел.
— Все бы хотели, — сказала Жозефин.
— Интересно, от кого бы ты поехал делегатом, Рене? — спросил за спиной Вадим.
— От кого! От факультета! От Федерации студентов-антифашистов, конечно.
— Любопытно посмотреть народ, который сумел дать своей буржуазии коленом под зад, — сказал Жано.
— Молодцы! Ай, какие молодцы! — воскликнул Рене не оборачиваясь.
— Молодцы-то молодцы, — сказал Вадим, — да нелегко им там приходится.
— Главное — направление взято правильное, — сказал Жано.
Я поминутно оборачивалась. Вадим и Жано. Друзья. И всё-таки что-то их разделяло. Хотя каждый старался делать вид, будто этого «что-то» не существует.
Мне было слышно, как Вадим говорил, что в СССР надо посылать людей, которые умели бы не только смотреть, но и видеть, а Жано говорил, что ездить могут все.
— Нет, не все! — горячился Вадим.
— Не ершись, Вадим.
Всегда сдержанный, Вадим великолепно владел собой в любых ситуациях. И только когда речь заходила о России, случалось, срывался.
— Не ершись, Вадим, — со смехом повторила я.
Жано шагнул вперед, отделил меня от Жозефин и Рене, и мы пошли с ним.
В небе снова загорелось: «Лучше здесь, чем напротив», поморгало, поморгало и потухло.
— А хозяин бистро не дурак, — сказал Жано, — метко придумал.
— На то француз. Ваш галльский юмор.
— «Ваш»...
— Не надо, Жано.
Он молча взглянул на меня.
— Не смотри на меня так!
— Прости! Я нечаянно. — И улыбнулся.
— Ладно. Я тебя люблю и могу простить.
— Скажи еще раз, что ты меня любишь.
— Пожалуйста: я люблю тебя, Жано.
Заглянул в глаза и опять улыбнулся.
— Как хорошо, что есть люди, которые не лгут!
— Замечательно, но они встречаются очень редко.
Нас обогнало такси. Шофер помахал нам.
— Серж! — крикнул Жано.
— Ну-ка, остановится? — сказала я.
Жано взял меня за руку, и мы ускорили шаг.
Сергей Кириллович резко осадил у самых кладбищенских ворот, в желтой полосе света, лившегося из широких витрин и стеклянных дверей бистро «Лучше здесь, чем напротив».
Я подбежала и вскочила на подножку автомобиля.
— Вадим Андреевич здесь? — спросил Сергей Кириллович, устало на меня глядя.
— Идет. Там они с Рене и Жозефин.
— Здоро́во, Серж! — Жано вскочил на подножку с другой стороны.
— Как митинг, Жан?
— Отлично.
Он сунул руку в кармашек на дверце, достал черный колпачок, медленно натянул его на щиток счетчика.
— А ну пойдем отсюда, ребята, — усмехнулся Сергей Кириллович, кивнув на кладбищенские ворота. — Не по нутру мне что-то эта стоянка. — И он легко выскочил из машины. — Пошли-ка лучше «напротив».
На противоположном тротуаре, — около пустынной, с перевернутыми один на другой столиками террасы кафе, — нас уже поджидали Вадим и компания.
Первого, кого мы увидели в бистро, — это Жежена. Длинный, как нудный день, он топтался в своих неизменных сабо у цинковой стойки.
— А-а, друзья СССР! — крикнул Жежен, завидев нас в дверях, и с протянутой рукой пошел навстречу Вадиму. — Привет Кострову! Э-э, да ты, старик, вон сколько народу за собой тянешь!
— На том стоим, — улыбнулся Вадим. — Как жизнь, дружище? И папаша Анри здесь?! Когда ж это ты успел?
Старикан, переваливаясь на коротких ногах, засеменил навстречу Вадиму.
— Моя жена, — представил ему меня Вадим. — А это Жозефин, наш друг.
— Марина! Жозе! Что пить будем? — крикнул Жано через весь зал.
За цинковой стойкой стоял хозяин. Приземистый овернец в синем фартуке. Он выжидательно смотрел на нас.
— Мне пива, — сказал Рене, подходя к стойке.
— Твое здоровье, старина. — Вадим уже чокался с папашей Анри, — Ты молодец.
— Ну уж и молодец... Что видел, то и рассказал. Может, по-вашему, что и не так...
—