К причалу - Александра Марковна Тверитинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава двадцатая
А жизнь спешила. Жизнь спешила безумно. Уже кончилось лето, и вернулись в Париж Рене и Жозе, Луи и Франс. Потом приехал Жано. Встретились с ним у Жозе, в отеле «Глобус». Весь вечер мы с Жано чувствовали себя скованно. Как всегда, он пошел провожать меня.
— Твердо покончила с Сорбонной?
— Пока, — сказала я.
— Что это значит — пока?
— В этом году учиться не буду.
— Почему же?
— Не хочу. Позже, когда утрясется.
— Что утрясется?
— Мой срыв по химии. Думаешь, это мне даром прошло?
— Это называется — слабоволие.
— Пусть.
Жано пожал плечами. Мы долго молчали. Мне хотелось скорее домой. Еще издали я увидела в наших окнах свет: Вадим уже вернулся с собрания своей ячейки. Подходя к дому, я почему-то разволновалась. Остановились около парадной.
— Зайдем, Жано?
— Нет.
— Не будешь к нам приходить?
— Буду.
— Жано...
— Что?
— Жано, я не хотела сделать тебе больно...
— Я знаю...
Мы расстались, но Жано сдержал слово.
Раз как-то забежал к Вадиму и попросил отредактировать статью для студенческой газеты, потом стал заходить и так. Но первое время мы все трое держались скованно. Позднее привыкли, и Жано стал приходить уже запросто.
Вадим много работал. Делал переводы, и вел в ячейке литературный кружок, и выступал с докладами в «Обществе друзей СССР», и писал статьи для «Юманите» и для «Регар». Расставались мы с ним утром, встречались вечером.
Вскрылась грандиозная афера! В пограничной с Испанией Байоне некий Стависский открыл ломбард, и беженцы, испанские гранды, сдавали в этот ломбард Слависского свои фамильные драгоценности и получали за них мелкие ссуды, А в кладовых ломбарда испанские бриллианты подменялись граненым французским стеклом. Стекло хранилось в сейфах ломбарда в Байоне, и бриллианты вывозились в Америку и продавались по настоящей цене. И потом еще Стависский этот наводнил страну фальшивыми акциями-облигациями и разорил тысячи и тысячи мелких вкладчиков. А в аферу оказались замешаны видные люди, государственные деятели, и газеты запестрели именами!
— Кажется, чаша полна, — говорил Жано. — Наша буржуазия созрела для гибели.
— Похоже, капли будет довольно, чтобы ее переполнить, — отвечал ему Вадим.
— Думаю, афера Стависского это та капля, которая нужна.
— Чаша переполнена, — говорили левые, — пора наконец очистить страну.
Но так говорили и фашисты! Французские фашисты подхватили создавшуюся в стране ситуацию и тоже требовали «очистить» и тут же замахнулись на парламентскую систему!
Народ требовал решительных мер.
Фашисты — тоже. Под одними и теми же лозунгами требовали решительных мер одни и другие.
Мой шеф ликовал: «Парламент шатается! Вот-вот ухнет!..»
* * *
В тот день Вадим работал дома, и мне хотелось попасть домой вовремя, но около полудня привезли в лабораторию двести мазков на дифтерию, и всё пошло ходуном.
Шефа не было. Когда пришел — ахнул.
— Ух, ты-ы! Кто это?!
— Аптека Деполье, — сказала мадам Ламбер. — Детский сад проверяют. — Она спокойным движением руки задержала покатившиеся по мрамору пробирки.
— Ловкач Деполье. Крупно заработает! — И пошел надевать халат. Через минуту, засучив рукава легкой шелковой рубахи, уже летел с халатом в руках по лабораториям:
— Мадле-ен! Сыворотку, Мадлен!
— Месье Дюбуа, бросайте у себя всё, идите в бактериологическую!
— Мадемуазель Марина, штативы! Освободить все штативы! Термостат! Приготовить термостат!.. Малыш, давай... скорее... стол!.. Малыш — горелки!.. Пробирки! Шевелись! Малыш...
Угомонился, только когда взялись за посевы. На обед не пошли. Мадлен нам принесла сандвичей и гренадину со льдом. Пока ели, шеф подсчитывал, сколько заработает аптекарь и сколько — лаборатория.
— А Марина? Сколько заработает Марина? — спросила его мадам Ламбер.
— Это за что же Марина?
— За то, что в воскресенье приедет проверять культуры. Вы же ее заставите приехать, не так ли?
— Так ведь и я приеду тоже.
— Так вы и проценты получите.
— А ну, кончай. — И шутя он замахнулся на нее бутылкой. — В воскресенье придется и вас тоже побеспокоить, месье Дюбуа.
Дюбуа буркнул что-то невнятное.
Мартэн в последнее время всё больше наглел. Фашисты рвались к власти.
— Де ля Рокк заявил — чуть не сто новых членов каждый день вступает в «Боевые кресты»! — сказал шеф и взглянул на химика. Потом он закурил, аппетитно затянулся.
Химик молчал.
— Если ваш де ля Рокк со своими делярокковцами... — сказала вдруг мадам Ламбер и, не договорив, скомкала бумажку, вытерла ею ладони. — Святая Мадонна! — Она поискала глазами под столом корзинку и бросила в нее бумажку. — Святая Мадонна, убереги нашу бедную Францию от вас! Упаси нас, пречистая и пресвятая дева Мария, матерь божия. Бордель из страны сделаете.
— Бордель? Так он и без нас уже. И потом, знаете что? Ей бы лучше в сторонку, вашей непорочной. Понадобится — сами позовем.
Кончили в восьмом часу. Я торопилась домой. На бульваре Пастер заскочила в булочную и потом еще к «Магги», масло купить, и в лавочку к вдове Жаккар, купить камамбер для Вадима, — никто так не выберет Вадиму его любимый сыр, как это делает мадам Жаккар.
В полутемной лавочке не было никого, и я вновь открыла и закрыла двери, и колокольчик прозвенел опять, и за стеклянной дверью послышались шаги мадам Жаккар, и се хрипловато-напевное: «Иду‑у».
Мадам Жаккар улыбалась, сияя вставными зубами, дожевывая последний кусок, и, проглотив его, заулыбалась снова, и всё же мне показалось, что вместе с куском она проглотила улыбку.
— А-в, маленькая дама пришла. Камамберу? Выберем, выберем. — Она сняла очки, протерла их и снова надела. Достала с полки несколько коробок этого крепко пахнущего сыра, кинула на прилавок. — Месье ваш муж отличный знаток и ценитель французского камамбера...
В дверях торчала записка: «Мариш, пошел за вечерним выпуском. Чай готов».
