Хозяйка города - Мария Чурсина

Темнота вдалеке шевельнулась. Между ржавых кабин пробиралась человеческая фигура. У Нади больно заколотилось сердце. Вдруг Сабрина? Но это была не она — вместо плавных движений — нервные шаги. Чёрная фигурка оказалась невысокой, детской.

Мальчик выбрался к потухшему костру, нерешительно потрогал пепел — холодный. Он сел напротив Нади, подобрав по себя ноги. В дождливом полумраке она увидела осунувшееся лицо с чёрными провалами глаз, грязную куртку, размеров на пять больше нужного. Куртка, будто стянутая с чужого плеча, распахнулась на груди маленького гостя, обнажая пустоту.

— Смертёныш, — выдохнула Надя и невольно обрадовалась встрече.

Он тоже обрадовался — улыбнулся, как мог, изогнул губы в страшноватой гримасе, хотя не-мёртвые не способны улыбаться. В сжатом кулаке обнаружилась пригорошня подсолнечных семечек.

За то время, пока Нади не было, Смертёныш нисколько не подрос — сущности не чувствуют времени, — но его куртка истрепалась и выцвела. Босые ноги стали ещё грязнее, черноты под ногтями стало больше, и только запасы семечек в карманах никак не иссякали.

— Я услышал, что ты вернулась, и пошёл искать. Давно тебя не было.

Он потянулся к ней, касаясь влажных щёк и волос. Пёс вскинул голову, но не зарычал. Смертёныш чуть отстранился от Нади, разглядывая кончики собственных пальцев.

— Плачешь?

Она отвернулась.

— Нет. Это дождь идёт.

Смертёныш опять сел, из-под опущенных век подсматривая за потухшим костром — не разгорелся бы снова. Под мостом гудел ветер, и вздыхали старые автобусы. Надя тихо раскачивалась, обхватив себя за плечи. Ей отчаянно хотелось обратно. Зажечь на кухне свет и поставить на плиту чайник. Согреться человеческим теплом. Интересно, спит ли сейчас Сабрина?

Но обратно ей было нельзя, потому что там никто не ждал. Потому что мир живых толкнул её, вышибив из груди последнее дыхание.

— А я тебя всегда ждал. Я знал, что ты вернёшься, — произнёс Смертёныш. В его пальцах рассыпались обгоревшие книжные листы. Ветер выдувал из них алые искры и тут же гасил.

— Спасибо. — Руками, испачканными в золе, она вытерла влажные щёки. Дождь зарядил сильнее.

— Только знаешь, я бы на твоём месте не стал возвращаться. Если бы в мире живых остался хоть кто-то, кто ждал бы. Я бы очень хотел, чтобы у меня кто-нибудь там остался. Ты знаешь?

— Да.

— Можно я сяду поближе?

Надя подвинулась, освобождая место у мостовой опоры. Здесь не так донимал дождь. Они разделили одну куртку на двоих, но всё равно было холодно.

— Город меняется, — сказал Смертёныш, прижимаясь к её боку. Тонкой веткой он чертил на земле квадраты и треугольники. — Я слышу, как под землёй растёт что-то огромное. И город меняется. Просыпаются те, кто давно спал.

— Ты тоже это чувствуешь? — Надя дрожала. Холод комом встал в груди, и она ждала, когда же он растечётся по всему телу, до кончиков пальцев.

Смертёныш пожал плечами, словно речь шла о вещах простых и привычных.

— Все это чувствуют. Волк с улицы Стрелков. Ты помнишь его? Он проснулся и ночами бродит по улицам. Он даже света не боится. Люди говорят — собака. Я слышал. А он такой голодный. И Чердачная Кукла, которая спала под фонтаном старого парка. Помнишь её?

Надя не отозвалась.

— Я видел, она сидела на ступеньках. В том месте осталась кучка опилок, их потом раздуло ветром. А потом стали убегать люди. Они и теперь уходят, а город пустеет. Может, некоторые ещё думают, что останутся, но они все убегут. Я знаю. Я слушал их мысли. Я тогда подумал, хорошо бы ты вернулась. Ты бы сказала, что нам делать. И вот, ты вернулась.

Он потянулся к карману куртки и достал оттуда ещё одну пригоршню подсолнечных семечек. Хрустнул одной. До Нади дотянулся маслянистый запах. Она закрыла глаза. Уставшее сознание норовило провалиться в сон, но ей нельзя было спать, ведь сущности не спят.

— Что нам делать? — повторил Смертёныш.

Надя вздрогнула. Дождь зашёлся сильнее, заколотил по крышам автобусов. На границе видимости зажигались и потухали окна в чужих домах. Люди ещё не знали, что скоро захотят убежать.

— Давай позовём остальных, — вздохнула Надя. Откуда ей было знать, что делать.

На следующее утро Надя не вернулась домой. Сабрина прождала у входной двери с рассвета до тех пор, пока город не сделался шумным, душным, привычным повседневным городом.

Сабрина закрыла глаза и увидела Надю в вагоне метро: грудь, крест-накрест перечеркнутая ремнями, как будто указывая место, куда стрелять. Связка почерневших амулетов. Силуэт читающего человека рядом. Они едут, и вагон покачивается, и тени играют в игру, по правилам которой нужно ехать. Но поезд никогда не остановится, потому что это — кольцевая линия.

Тело больницы — большое, старое — было опутано строительными лесами и бинтами зелёной сетки. Поднимаясь по лестницам, Надя чувствовала, как больница стонет и хочет разорвать свои бинты. Вздымались перекрытия, как грудная клетка, и выгибались стены, но всё бесполезно. Люди крепко её связали. Рукотворные преграды до сих пор сдерживали то, что жило в старых стенах.

Запутанные коридоры больницы часто приводили к тупикам-завалам и никуда-не-ведущим-лестницам. Но Надя проходила этот путь столько раз, что могла бы найти дорогу с закрытыми глазами. Пёс держался у её ног — тень на тонких лапах скользила, не касаясь разбитых плит пола.

Восьмой этаж. Девятый. Она остановилась на лестничной площадке и перегнулась через единственные уцелевшие перила. Закрыла глаза, обхватывая больницу мысленными руками, обнимая, как обнимают больного, пышущего жаром ребёнка. Где-то в отдалённых коридорах шевельнулось чужеродное создание. Человек? Бродячая собака?

Пёс замер и повёл ушами, тогда она поняла, что ей не почудилось.

— Эй, выходи, — выдохнула Надя в темноту. Если где-то на этажах больницы затерялось не-живое существо, оно бы услышало её сквозь стены. — Выходи, здесь все свои.

В лицо Наде дунуло пыльным сквозняком. Ветер прошёлся от стены к стене и притих. Надя опять закрыла глаза и мысленно обыскала больницу сверху донизу, но ощущение чужого присутствия больше не появлялось.

Она пошла дальше, то и дело оглядываясь в темноту. Обычно больница писала ей — белым или голубым мелом на кирпичных стенах, короткие фразы вместо приветствий или бессмысленные символы, просто чтобы обозначить своё присутствие, но сегодня она молчала.

Заброшенная больница торчала над лесопарком — чёрная башня в стороне от светящегося города. Из оконных проёмов пятнадцатого этажа открылся вид на город, украшенный монистами фонарей, до самой набережной. А там Надя различила фигуру Матери-птицы, хотя для этого ей пришлось залезть ещё выше, на широкий подоконник. Она ненавидела высоту, но иначе было не исполнить задуманное.