Полночь! Нью-Йорк - Марк Миллер

– Фрэнк, я не знаю, смогу ли…

– Не играй со мной, Лео Ван Меегерен, – перебил его ирландец ледяным тоном. – Я оказал тебе одну услугу. Ты попросил о второй. Обе придется оплатить. Получать будешь половину прежней суммы. Времена-то меняются, как поет Боб Дилан[123]. Придется искать новых идиотов, не знакомых с твоей историей, а это непросто. Сейчас у меня на примете есть один техасец, денежный мешок, считающий себя ценителем искусства, но вряд ли умеющий отличить Донателло[124] от Черепашки-ниндзя. Ты напишешь для него одного Коро[125] и еще какого-нибудь француза: придурок с ума сходит по барбизонцам[126].

Лео ничего не ответил. Фрэнк Маккена, конечно, мафиозо, но в искусстве разбирается, и в делах ему нет равных. Плохо дело; получается, что накануне вечером он соврал Лоррен, сказав, что не вернется к прежним делам.

Почему ты так боишься разочаровать ее?

– Ван Меегерен, снова вы… – сказал в трубку Доминик Финк. – Я снял вас с крючка, но на бар-мицву[127] сына приглашать не собираюсь.

– Суровая нежность, прозвучавшая в вашем голосе, свидетельствует о душевной симпатии, – пошутил Лео.

– Не наглейте, – буркнул коп. – Что вам нужно?

Лео рассказал о Сьюзен Данбар и Эде Констанцо.

– Принято, – ответил Финк. – Попробую что-нибудь разнюхать. А вы позаботьтесь о даме.

Лоррен все утро общалась с новыми сотрудниками, принимая их по одному в своем кабинете. Она поговорила с копирайтером и с графическими дизайнерами, с шефом производства и начальником отдела рекламы… Сьюзен Данбар и Эд Констанцо тоже удостоились аудиенции, и Лоррен постаралась ничем не выдать своего смятения.

Она пыталась сосредоточиться на работе и гнала от себя тяжелые мысли, неизменно возвращавшие ее к Лео, к тому, что утром, во сне, он выглядел по-детски невинным, трогательным и улыбался. Как это ему удается с дамокловым мечом над головой?

Размышления о болезни, поджаривавшей его на медленном (а вернее, на сильном) огне, переворачивали ей душу, и она начинала плакать. Неужели такой человек может умереть молодым? Это чертовски… несправедливо.

Лоррен никогда еще не чувствовала себя такой потерянной. Пережитые чувства грозят навсегда лишить ее покоя. Происходящее пометило Лоррен, как тавро, которым клеймят племенное животное.

Завибрировал телефон: Финк.

– Слушаю… – произнесла она дрожащим голосом.

– Картотека сработала, мы опознали вашего обидчика, – сообщил коп.

Лоррен ждала продолжения, почти не дыша.

– Его зовут Майк Каррен. У него криминальное досье длиной со Свиток Торы. Много отсидок за уголовные правонарушения. Он жесток и страшен, так что вы в опасности, пока он разгуливает на свободе.

Лоррен затошнило.

– Вам удалось выяснить, где он живет?

– Нет. По обычному адресу не появляется. Его телефон выключен. Он умело уходит от радаров. Возможно, это хороший знак: негодяй понимает, что полиция у него на хвосте и в курсе случившегося. Майк не дурак и вряд ли полезет на рожон, во всяком случае в ближайшее время.

Лоррен задумалась. Слишком много «если»… Она никогда не встречала никого с именем Майк Каррен.

– Вы не знаете, он говорит по-французски? – спросила она.

Финк хрюкнул в ответ.

– Я изучил его досье. Если подонок знает французский, то я играю на гитаре как Джими Хендрикс![128] Он вырос в Бед-Стае в те годы, когда буржуа скорее позволили бы отпилить себе руку, чем поселились в этом районе. Школу он бросил очень рано, образование получил на улице. Он профессор бейсбольной биты, торгует всем, чем только можно, убивает из девятимиллиметрового. C’est la vie, – добавил Финк, – но мы его поймаем, Лоррен, верьте мне, и узнаем, почему он к вам прицепился.

– Сколько ему лет?

– Тридцать девять.

Мог ли этот человек в одиннадцать лет убить ее отца тремя выстрелами в упор? И французского он не знает… Никак не связан с художественными кругами… Не сходится. Сообщения писал не он. Каррен – мелкая сошка, марионетка. Кто-то другой дергает за ниточки.

32

Какой дурной, дурной город.

Джон Леннон, «New York City»[129]

На следующее утро солнце освещало тихие улицы квартала Грамерси на северо-востоке Нижнего Манхэттена. Лоррен стояла у окна и смотрела на фасады маленьких частных особняков Восточной Девятнадцатой улицы. В большей части таунхаусов и городских особняков обитала одна семья или были устроены кондоминиумы. Роскошный анклав, покрывшийся патиной времени, был защищен от сутолоки, находясь при этом в центре квартала, поблизости от всех ключевых точек.

– Это здесь, – сказала она и показала Лео экран своего телефона. 131-бис.

Он взглянул на особняк.

– Три тысячи двести долларов в месяц за квартиру со спальней на первом этаже? По-моему, дороговато.

– Ничего не поделаешь, это Манхэттен. И потом, здесь очень красиво.

«Она права…» – думал Лео, любуясь узкими ступенями высокого крыльца, выдающимися на тротуар эркерами и лепниной под оконными рамами. Все вместе напоминало декорации романтических «нью-йоркских» комедий. Если выдавалось жаркое лето, высаженные вдоль тротуара деревья одаривали дом животворной тенью.

– Ну что, зайдем и посмотрим? – веселым тоном спросила Лоррен.

– Беру, – решила она всего через полчаса.

Риелтор, отдаленно смахивающий на молодого Леонардо Ди Каприо, кивнул, улыбаясь, как именинник, и сказал:

– Вы француженка, у вас нет кредитной истории в нашей стране, выяснить, платежеспособны вы или нет, мы не сможем, поэтому придется заплатить за четыре месяца вперед.

Лоррен не возмутилась – ей была известна манхэттенская практика, – и он добавил:

– Мои комиссионные – исключительно ваша прерогатива…

Она кивнула, довольно оглядывая натертый мастикой паркет, дизайнерскую кухню, мраморную столешницу, маленькую, но уютную гостиную, библиотеку, охранную систему… Все это было далеко от парижских стандартов меблированных квартир. Внизу за окнами радовала глаз прелестная Девятнадцатая улица. Лоррен уже чувствовала себя дома, хотя стиральная машина и сушилка были установлены в прачечной, а риелтор не смог ответить, что включено в расходы по эксплуатации, а что нет. Обычное дело, когда ищешь жилье в Нью-Йорке.

– Что думаешь? – спросила она воодушевленным тоном.

Лео чуть поморщился, пожал плечами и сказал:

– Тебе здесь будет удобно.

Слово «будет» прозвучало как удар в солнечное сплетение. Лоррен расшифровала посыл фразы: Лео уже исключил себя из ее будущего, – и мгновенно потеряла всякий интерес к квартире.

– Давайте побыстрее закончим, – сказала она, обращаясь к риелтору. – Когда я смогу подписать договор аренды?

– По закону – через сорок восемь часов, начиная с этого момента. Готовьте деньги. Желаю всего наилучшего.

Бранч в итальянском ресторане Maialino[130] предлагал посетителям маффины с оливковым маслом, рулетики с корицей, деревенский пирог с тыквой или овечьим сыром, яйца во всех