Лев с ножом в сердце - Инна Бачинская

Юра слушал, раскрыв рот, не сводя взгляда с певиц — пышной красавицы и ее товарки в скромном, темном, почти монашеском одеянии, с длинными волосами, забранными в пучок на затылке. Голоса их сливались: низкое хищное гудение красавицы и глуховатый теплый голос бледной монахини… «Сестры, — думал Юра. — Сестры? Похожи…»

Митрич на четвереньках вскарабкался на подиум, расцеловал Иру. Повернулся ко мне.

— Это моя дочь, — с гордостью сказала мать.

— Дочь? — Митрич покачнулся в изумлении. — Как… дочь?

— Моя девочка.

— Ну, Ирка! — воскликнул Митрич и протянул мне руку.

— Лиза, — сказала я.

— Оч-ч-ень приятно, — он сдавил мою ладонь, рывком прижал к своей груди, посопел в ухо. — Просто не верю, что такая дочь! Правда?

Мама Ира улыбнулась лукаво. То ли да, то ли нет.

— Красивая женщина, — вздохнул Юра.

— Слишком, — заметил Павел, — по мне так…

— Я про ту, в черном.

— В черном? — Павел присмотрелся. Пожал плечами. — А эту патлатую я припоминаю вроде. Красивая пацанка была, но оторва редкая…

— А теперь споет Лиза, — объявила громко мама Ира, протягивая мне гитару. — Давай, доча!

Если бы я выпила меньше или не пила вовсе, я бы немедленно умерла на месте от ужаса. Но теперь мне море было по колено, и я осталась жива. И даже взяла гитару, невнятно подумав, что этот миг останется со мной навсегда.

Это не я стояла в кругу света. Не я, а… Неизвестно кто. Я ее не знала. Неизвестно кто чуть тронул струны, прошелестел неслышно:

— Надев перевязь и не боясь… — и замолчала. Тишина стояла абсолютная. Тишина и ожидание.

— Надев перевязь и не боясь, — повторила я.

Ни зноя, ни стужи, ни града,Шел рыцарь и пелВ поисках Эльдорадо…

Музыку придумала я сама когда-то давно. А эти стихи всегда брали за душу тайной и грустью. Светлана Семеновна, вырастившая меня, любила эти стихи…

Но вот уж блестит седина на висках,Сердце песням больше не радо,Хоть земля велика,Нет на ней уголка,Похожего на Эльдорадо.Устал он идти…

Триумф, триумф!

Прекрасный незнакомец, кареглазый с седыми висками, помог мне спуститься с подиума. Я покачнулась и на миг припала к его сильному плечу. Он проводил меня к столику.

— Видел, как Федька хвост распустил? — обратился капитан Астахов к своему другу Савелию Зотову. Друзья заскочили на минутку в «Тутси», все были свободны в этот вечер, так удачно получилось. — Смотри, Савелий, и запоминай, как нужно снимать… — Коля хотел сказать «телку», но, сделав скидку на трепетность друга, сказал «женщину». — Видишь, как она к нему прижимается, а он сейчас телефончик, то да се… И готово!

— Жениться ему пора, — заметил Савелий.

— Жениться? Федьке? На хрен? — удивился капитан.

— Ну, вообще… — замялся Зотов.

— Он же философ! Ему семейная жизнь противопоказана. Видел, как он на рыцаря полетел?

— На какого рыцаря? — не понял Савелий.

— Из песни, с сединой.

— А-а-а… Это Эдгар По, хорошие стихи. Перевод Ивана Бунина. Переводить стихи трудно…

— Не знаю, не пробовал, — заметил капитан.

— Верю тебе на слово… — пробормотал Савелий.

— Угадайте, кого я видел? — оживленно спросил Федор, вернувшись к столику.

— Ты нам зубы не заговаривай, — перебил его капитан. — Мы тут с Савелием насмотрелись на твои подходы. Телефончик хоть взял?

— Я не обсуждаю всуе свои отношения с женщинами, — высокомерно ответил Федор.

— Значит, не дала, — хладнокровно заявил капитан. — Стареешь, Федька.

— Парня с кладбища, — продолжал Алексеев, не обратив внимания на выпад капитана. — Третий столик слева. Да не смотри ты туда, Савелий! Не так явно. Никакого понятия! Детективы читаешь?

— Бабские, — встрял капитан. — Там больше про любовь.

— Я его знаю, — сказал Савелий.

— Интересно, — удивился Федор. — Откуда?

— Он работает на станции техобслуживания, на Пушкина.

— На Пушкина, — повторил Федор. — Знаю, у меня там родитель…

— Кто? — не понял Савелий.

— Отец его студента, — объяснил капитан. — У Федьки везде блат. Ты лучше про девушку, — перевел он стрелки.

— Девушка как девушка, — отозвался Алексеев рассеянно. — Хорошая. Прекрасный голос.

— Мне больше понравилась блондинка, — признался капитан. — Хотя личный опыт подсказывает, что это… та еще фигура.

— Откуда ты знаешь? — заступился за незнакомку Савелий.

— Я же мент, у меня чутье как у собаки, — заметил Николай довольно мирно. Концерт произвел на него самое благотворное действие, и наивные замечания оторванного от жизни Савелия больше не вызывали протеста. — Опасная птичка…

— А дочь ничего, — продолжал Зотов.

— Не похоже, что дочь, — произнес задумчиво Федор. — Или я ничего не понимаю в женщинах…

— Я так рад, что ты нашел работу, — уже в который раз повторил Юра. — И Маша рада. Андрей настоящий друг…

Мужчины стояли на улице возле бара.

— Да, — согласился Павел. — Настоящий.

— Я бы сейчас с тобой… — Юре не хотелось домой.

— Поехали, — предложил Павел, как и тогда, в первый раз, зная, что больше всего Юре хочется услышать от него именно это. Человеку нужно, чтобы его ждали и звали. Павел устал от впечатлений вечера, ему хотелось домой, на веранду. Юра со своими порывами ему надоел. Мается мужик в слабости своей, так и промается до конца жизни, не имея ни характера, ни желания изменить судьбу. Маша совсем его затюкала — Павел знал сестру и думал иногда, что, будь у него такая жена, он бы давно сбежал.

— Как ты думаешь, — начал Юра нерешительно. — Этот парень в белом свитере… в баре, это ее любовник?

Павел ответил не сразу:

— Не знаю. Понравилась?

— Да нет, — смутился Юра. — Вообще-то…

Павел хлопнул Юру по плечу.

— Понравилась, я же вижу. Ну и подошел бы… Делов-то! — Не дождавшись ответа, сказал: — Бывай! Маше и племяннику привет. Приезжайте в Посадовку в воскресенье, если надумаете. Буду рад.

Юра, разочарованный, подчинился.

— Спокойной ночи… — Скрывая обиду, он потрусил к подходившему автобусу.

Оставшись один, Павел Максимов не спеша побрел к центру города. Он думал о девушке, которая пела про рыцаря. Удивительно, что Юра не заметил, как она похожа на Олю… Не лицом, нет, а своей хрупкостью и еще бросающейся в глаза незащищенностью…

Глава 17

Память

Миша спал, когда мы вернулись. Он лежал на диване одетый, на его животе мордочкой вниз лежала Катька, мерно приподнимаясь и опускаясь в такт его дыханию, и тоже спала. Мама Ира прошла на неверных ногах прямо в спальню, не задержавшись у дивана. Я услышала, как стукнула дверца шкафа, потом скрипнули пружины кровати. Я стояла над спящими Мишей и Катькой, испытывая восторженное чувство умиления. От Мишиного дыхания шевелился хохолок на Катькиной макушке. Картинка была такой мирной, такой счастливой… Я подумала вдруг, что Миша мог быть моим мужем, а Катька моей дочкой. Я бы ее… я бы ее… не знаю! Я бы ее с рук не спускала! Я бы гуляла с ней в парке, покупала игрушки, расчесывала рыжие волосики…