Лев с ножом в сердце - Инна Бачинская

— Я подумала, а что, если нам поужинать где-нибудь, — говорила мама Ира, красиво прищуриваясь от дыма. — Я тут ничего не помню… Что скажешь, доча?

Я и рта не успела раскрыть, как вмешался главред.

— Позвольте пригласить вас! — воскликнул он поспешно. — Позвольте составить вам компанию! Если, конечно, вы… не против. — Он так разволновался, что в его голосе прорезался чужеземный акцент.

Мама Ира не спешила отвечать. Лукаво улыбаясь, смотрела на Йоханна своими выпуклыми карими глазами. Покачивала ногой в красной туфле. Красиво пускала дым. Я смотрела на нее, невольно восхищаясь. Она однозначно вульгарна, это чистой воды китч. Все в ней китч: сипловатый голос, яркое платье, едва прикрывающее мощные бедра, глубокий вырез, туфли с немыслимыми каблуками, убийственное амбре духов. Но, боже ты мой, до чего же она хороша! В ней есть та изначальная женственность, которую ничем не перешибешь. Ни нуждой, ни болезнью, ни дурной одеждой. Эта победительная женственность втягивает в ее орбиту окружающих, и спасения, как я начинаю понимать, нет никому. «Почему же я… не такая, — подумала я с некоторой укоризной, обращенной к… природе? — Почему я ничего не взяла от своей матери? Ничегошеньки!»

— Мы согласны, — произнесла, наконец, Ира. — Правда, доча?

С главредом едва не приключился удар от счастья. Он порывисто вздохнул, вскочил со стула, упал обратно, взмахнул руками. Смутные мысли о том, что рядом с такой дивой я буду смотреться… или, вернее, не буду смотреться вовсе, промелькнули в моей голове. А слова о том, что я не одета, застыли у меня на губах. «Никто и не посмотрит на тебя, — подумала я самокритично. — Никто… ни одна живая душа!»

Главред открыл рот, собираясь выразить свой восторг, но не успел. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел Леша Добродеев собственной персоной. Влетел и встал как вкопанный. Мама Ира, склонив головку набок, смотрела на новое действующее лицо с милой улыбкой.

— Всем привет! — запоздало воскликнул Леша, делая непроизвольный шаг к Ире и протягивая руки, как ребенок при виде игрушки.

— Знакомьтесь, Леша, — произнесла я. — Это Ира…

— Мама Лизочки, — добавила она, ласково улыбаясь.

— Мама! Не может быть! — вскричал Леша, резво подбегая к ней, тряся своим большим животом, хватая ее протянутую руку и, как и Йоханн накануне, приникая к ней жаждущими губами.

На лице главреда появилось обиженное выражение — он ревновал мою мать к Леше Добродееву. В комнате уже не было ни главреда, ни известного журналиста — городской достопримечательности, а только двое самцов, готовых схватиться за самку.

— Мы идем ужинать, — неприветливо сообщил главред, давая понять, что первым застолбил участок.

— Я с вами! — немедленно отреагировал Леша. — Я знаю тут одно местечко, рядом! Бар, лучший в городе…

— Бар? — переспросил главред. — А ужин?

— А ужин в «Прадо». У меня там свои люди, — похвастался Леша. — Я приглашаю. Обслужат по первому классу. — Тут он заметил меня и закричал радостно: — Привет, малышаня! Как жизнь?

Я ответила, что хорошо.

— Почему это вы приглашаете? — насупился Аспарагус. — Я уже пригласил.

— Я не против, — тут же переиграл хитрый Леша. — Я приглашаю в бар, а вы в ресторан!

— Мальчики, — вмешалась Ира, и от ее бархатного голоса мороз пробежал по коже. — Не нужно ссориться. Сначала бар, потом ресторан. По коням!

— А… Миша? — запоздало спросила я.

— С Катькой! — беспечно отозвалась Ира, поднимаясь.

И мы пошли…

Глава 15

Роман

Кирилл щелкнул пультом, половинки тяжелых металлических ворот медленно разъехались в стороны, и машина вкатилась во двор. Проехала по вымощенной красными и синими плитками дорожке к дому. Двухэтажный светлый каменный особняк благородных очертаний с большими окнами и высоким крыльцом предстал перед изумленным взором Илларии. По обе стороны дома — ухоженные зеленые поляны и цветущие кусты жасмина, вдоль дорожки — роскошные гигантские пионы, красные и розовые. Тишина оглушала, тишина была первым впечатлением Илларии, когда она выбралась из машины. Тишина и удивительная вечерняя свежесть, разлитая в воздухе.

— Потрясающий дом! — воскликнула она. — Настоящий замок!

— Скромная обитель. Пошли. — Кирилл взял ее за руку, повел за собой. Он не ответил на ее восторги, но на лице заиграла самодовольная усмешка.

Они поднялись на крыльцо, Кирилл открыл дверь. Включил свет в прихожей. Иллария остановилась на пороге, осматриваясь. Высокие, до потолка, стенные шкафы, пол из шероховатых темно-зеленых и темно-красных каменных плит, старинное зеркало в потускневшей золотой раме.

— Пошли, пошли, — Кирилл подталкивал ее вперед. — Будь как дома.

Гостиная поражала размерами — зал театра средней руки, — и пустотой. Громадный тускло-оранжевый ковер в центре, стойка бара в углу, четыре табурета на высоких ножках, сдержанный блеск стекла. Громадный кожаный диван, глухо-желтый, почти в центре, пара кресел напротив, между ними — стеклянный кофейный столик на массивной хромированной ноге. Плоский вытянутый экран телевизора на стене. Шторы в тон ковру, деревья в красно-сине-золотых фаянсовых китайских вазах. Большой камин с доской желтоватого мрамора, на ней — крошечные нефритовые фигурки людей и животных — нэцке. И все. Еще картины по стенам. И черная металлическая люстра-конус острием вниз, по виду очень старая, с несколькими десятками обыкновенных лампочек на ободах, что смотрелось необычно.

— Красиво! — вырвалось у Илларии.

— Всю жизнь хотел иметь большой дом, — сказал Кирилл. — Пять лет назад купил в пригороде хибару, снес и построил дом по собственным чертежам.

— Замечательно, — сказала Иллария, по-прежнему стоя на пороге. — Ты еще и архитектор!

— А то! — ответил он самодовольно и поскреб в нечесаных волосах. — Садись, — он подвел ее к дивану. Толкнул легко, и Иллария провалилась в мягкое глубокое диванное нутро. Кирилл собрал подушки, сунул ей под спину. Замер, не убирая рук. Они смотрели друг на друга. Иллария видела над собой его напряженное лицо, без обычной насмешки, ставшее вдруг серьезным, потемневшие, почти черные, глаза. Понимала, что он хочет ее, умирает от желания, но медлит… медлит, затягивая зачем-то паузу… Рот его кривился в мучительной улыбке-гримасе, крылья носа побелели. Иллария чувствовала, как дрожь сотрясает его тело… Она обняла его за шею, притянула к себе. Слишком резко — они стукнулись лбами. Он впился жесткими губами в ее рот, застонав…

…Иллария едва помнила, как они сдирали одежду друг с друга — будто шкурки плода, с плотью и соком. Кирилл сжимал ее, причиняя боль. Они не разнимали губ. Близость их была как вспышка молнии. Кажется, она закричала… потеряла сознание, уронила руки, отпуская его. То, что она испытала с ним, походило на ожог, на удар…