Архангелы и шакалы - Казимир Дзевановский

День затопления Фараса приближается. Пока точно неизвестно, когда именно это произойдет. В будущем (1964) году раскопки еще возможны, но уже без участия местных рабочих. Их эвакуируют. Известно зато, что фрески будут спасены, поляки успеют снять их со стен церкви. Но это не все. Остается еще вопрос о множестве ценных каменных плит эпохи фараонов и мероитян. Но не скрывается ли еще что-нибудь в глуби фарасского холма? Быть может, там находится храм эпохи фараонов. Ведь именно следы этого храма в виде надписей на разбросанных тут и там каменных плитах привели к нынешним находкам, способствовали открытию древней христианской церкви. В следующем году, когда фрески будут уже спасены, археологи углубятся в нижнюю часть холма в поисках храма. Никто не знает, что еще удастся найти.

Сидя под расщелиной в каменной кладке церкви, профессор Михаловский вел полный драматизма разговор с Шерифом. Он говорил:

– То, что не удастся вывезти заблаговременно, нужно сложить в церкви. Она расположена на высоком месте, вода дойдет сюда позднее всего. Поэтому если даже сегодня нет средств, чтобы спасти все находки, то нужно оттянуть момент, когда они будут уже безвозвратно потеряны. Вы меня поняли?

– Да, понял, – поддакивал Шериф; выражение его темнокожего лица казалось непроницаемым.

– Может быть, через два или три года найдутся какие-нибудь средства, – продолжал Михаловский. – Подумайте только, в каком положении вы тогда окажетесь, если не сделаете все, чтобы эти сокровища не погибли с самого начала. Неизвестно, как долго будет подниматься вода. Никто не знает, какого уровня она достигнет. Нельзя сказать даже, какова будет ширина этого искусственного озера, так как нет достаточно подробных топографических карт. Может быть, через несколько лет эта церковь уже выступит из воды. Никто этого не знает, и вы тоже, не так ли?

– Да, я не знаю, – подтвердил Шериф.

– Вот именно. Необходимо поэтому сложить находки в самом высоком месте. А после этого нужно собрать все фелюги и понтоны и постараться вывезти все, что удастся. Как можно дальше. В какое угодно место, куда вода уже не дойдет, хотя бы в голую пустыню. Вы согласны?

– Да, – согласился Шериф. – Именно так следует поступить...

– Лишь после этого, – продолжал Михаловский, не смущенный неразговорчивостью собеседника, - нужно будет подумать, что делать дальше со всеми этими памятниками. Реставрировать их, перевезти в музеи или, быть может, оставить для будущих исследователей. Если сегодня это кажется вам невозможным, то через двадцать лет все будут вам благодарны. Бесконечно благодарны!.. Нужно спасти, что удастся. Для будущих поколений. Они бы никогда не простили нам, если бы из-за нашей лени...

– Не знаю, право. Все это понятно, но, право же, не знаю. Понятия не имею, удастся ли что-либо сделать, найдутся ли фелюги, найдутся ли люди, чтобы все это проделать, и как будет с деньгами. Даже не знаю, сумею ли сам остаться здесь до конца.

Шериф – симпатичный и разумный человек. Он наверняка хотел бы сделать все как можно лучше, но он понимает, как мало для этого возможностей. Судан – это не Швеция... Темнокожий суданский чиновник глядит на седовласого профессора из далекой страны. Он знает, что профессор и его люди готовы вынести каменные плиты на собственных плечах, лишь бы спасти их от затопления. Но плиты весом в целую тонну не вынесешь на плечах.

Шериф знает, что все фелюги, понтоны, корабли – все плавучие средства будут использованы для эвакуации населения и его пожитков. Этих пожитков не так уж много в Нубии, но нет почти никаких транспортных средств. Не хватает также денег. Судан – страна, где все нажитое тут же проживают. А впрочем, с эвакуацией населения уйдут и люди, которые вели до сих пор по Нилу фелюги с высокими парусами. Чтобы их удержать на какое-то время, нужно им заплатить, притом значительно больше, чем платили раньше. Иначе они не останутся здесь, а поедут в Кашм-эль-Гирбу, куда будет эвакуировано все население Суданской Нубии. Они не захотят оставить свои семьи в трудную минуту, когда в жизни все должно измениться. Кашм-эль-Гирба находится далеко, свыше тысячи километров отсюда, в провинции Кассала на юго-востоке Судана, близ границы с Эфиопией. Люди, которые всю свою жизнь прожили, как и их отцы, деды и прадеды, у Реки, должны будут переселиться в пустыню. Правда, власти предоставляют им для обработки орошаемые районы: Кашм-эль-Гирба – вторая по величине, после знаменитой Гезиры в междуречье Белого и Голубого Нила, ирригационная стройка Судана, тем не менее... Предстоит большая встряска. Все в провинции Кассала – условия, люди, климат, пейзаж, – все другое. А поэтому, чтобы склонить лодочников отправить свои семьи в далекий неизведанный путь, а самим остаться здесь, нужно им хорошо заплатить. Ба, деньги! Дело обстоит так. Египет выплатил Судану 14 миллионов фунтов в качестве компенсации за затопленные районы. Суданские власти использовали эти деньги в первую очередь в Кашм-эль-Гирбе, чтобы подготовить те места к приезду нубийцев, а заодно и вдохнуть жизнь в засушливую провинцию Кассала, у которой все данные стать в будущем столь же плодородным краем, как хлопководческая Гезира. Кроме того, правительству необходимо выплатить компенсацию населению Нубии. 14 миллионов фунтов в этих условиях не столь уж большая сумма... Суданским властям придется еще кое-что к ней добавить. Так откуда же взять деньги?

У Судана их нет, так же как нет их у профессора Михаловского. И тем не менее Михаловский прав: нужно постараться оттянуть момент затопления памятников. Ибо никто не может сказать, найдутся в конце концов деньги или нет. Нубийская кампания началась в 1960 году. Только что была неожиданно сорвана Парижская конференция в верхах, в мире вновь повеяло холодной войной, продолжался рост вооружений, и перспективы были довольно мрачными. В этой ситуации вряд ли можно было ожидать, что те или иные государства станут раскошеливаться, чтобы заплатить за спасение памятников старины в далекой, малоизвестной стране. И тем не менее... Когда полтора года спустя стали подытоживать сумму взносов в фонд нубийской кампании, оказалось, что один только Египет получил 4,1 миллиона долларов. Правительство ОАР выделило на нубийскую кампанию около 11 миллионов долларов. После этого поступили дополнительные взносы. Речь идет здесь о деньгах, предназначенных на сохранение памятников древности в Египетской Нубии. Также и Судан получил на спасение памятников в своей части Нубии некоторую, хотя и менее крупную сумму. Дальнейшие взносы поступили в 1963 году.

Неоценимый вклад своим трудом и умением внес также ряд европейских и американских экспедиций, которые большей частью финансировались пославшими их странами.

Вот почему профессор Михаловский был все-таки прав. Хотя деньги текут лишь жиденькой по сравнению с действительными потребностями струйкой, они все-таки текут. Долг исследователей и Службы древностей Судана – сделать все возможное, чтобы при наличии средств обеспечить сохранение памятников.

Конечно, спасти удастся лишь то, что было найдено в самое последнее время. Можно только догадываться, сколько бесценных памятников, находящихся в не исследованных еще районах, уйдет под воду.

Итак, дела зашли уже далеко! В повседневной работе, среди пыли и мошкары, за фотографированием, писаниной, наблюдениями за производящими раскопки рабочими, дешифровкой надписей, приведением в порядок карточек, вычерчиванием схем и стиркой рубашек – за всем этим мы забыли, что конец уже близок. Снова стали бросаться в глаза намалеванные белой краской круги на стенах домов – эвакуационные знаки. В предыдущие недели мы привыкли к ним и перестали замечать. Потоп казался чем-то очень отдаленным. Теперь мы осознали, что он приближается с каждым днем, медленно, но неотвратимо.

Потоп близок. Спасательный ковчег зовется археологией. Что это за ковчег? Какова его сущность? Когда мы вернулись с холма после беседы с Шерифом, который сел в автомобиль и укатил в Вади-Хальфу, профессор уселся в шезлонг и попросил у Мохаммеда чашку кофе. Я последовал его примеру. Профессор устал. В тот день было очень жарко и даже пани Михаловская упрашивала мужа:

– Не ходи сегодня в церковь, побереги себя!

Но, как всегда, все увещевания оказались тщетными, – впрочем, вряд ли причиной усталости и задумчивости нашего «маршала Фоша» была жара. Он думал, наверное, о том, что раскопки в Фарасе приближаются к концу, что завершается эпопея великих открытий. Предстоит еще много сделать, но многое так и не будет сделано. Археологу больно думать об этом. Я видел, что профессор в плохом настроении. Но, несмотря на все, я должен был задать ему один вопрос, ведь как-никак я репортер.

– Теперь, – спросил я, – когда так много уже сделано, когда достигнуты большие успехи и приближается потоп, расскажите мне, пожалуйста, что, собственно говоря, представляет собой археология? Объясните это, пожалуйста, простыми словами, так, как если бы вашего ответа ждали студенты или радиослушатели...