Архангелы и шакалы - Казимир Дзевановский

Затем рабочие прикрывают фреску специально приготовленными циновками и переносят ее на помост, на котором она будет покоиться до момента вывозки. Это трудная операция. К канату, который пришит к холсту и на котором фреска висела после того, как ее отрезали от стены, привязывают три шнура, два – с краев фрески и один – посредине. Угловые шнуры держит в руках Газы. Руководить переноской должен один человек; если бы это делали двое, они могли бы тянуть неровно, создавая опасное для фрески напряжение. Третий шнур, проходящий посредине, тянется между широко расставленными ногами Газы. Его конец держат рабочие – это, так сказать, приводной трос. Фреска осторожно передвигается на соответствующий помост. Теперь она будет покрыта ватой, на которую накладывают войлочные пластины. Края пластины прибиваются гвоздями к помосту, после чего фреска окончательно упакована. Теперь весь груз можно поднять и наклонить, чтобы он прошел через дверь. Его относят на склад – специально выделенную часть церкви, где сложенная рабочими кровля защищает фрески от солнца. Они лежат там на огромных стеллажах, одни над другими, как на складе настоящего музея.

Более серьезные заботы возникнут лишь при транспортировке. Тем из фресок, которые пойдут в Варшаву, предстоит трудный путь. Сперва нужно будет переправить их из церкви на берег Нила. Это всего 100 или 200 метров, однако опасность возникает сразу, как только фрески начинают передвигать. Защищенные ватой и войлочными пластинами, фрески укладываются в ящики, надлежащим образом защищенные от сырости и обитые толстой жестью. В ящики кладут как можно больше подстилки. В прошлом году, отправляя первые две фрески, которые пришлись на долю Польши и были сняты со стены хранителем музейных памятников Ясевичем, все участники экспедиции, включая профессора Михаловского, пожертвовали свои собственные шерстяные одеяла. Археологи зябли по ночам, зато фрески совершили путешествие в полном комфорте. После переноски на берег фрески погружаются на фелюги или на плавучий понтон. Они плывут вверх по Нилу до Вади-Хальфы. Там их погружают в железнодорожные вагоны. По одноколейной железной дороге груз доставляют в Атбару, недалеко от Хартума, а оттуда – в Порт-Судан на берегу Красного моря. Груз сопровождает, разумеется, кто-нибудь из участников нашей экспедиции. Это утомительное путешествие, оно продолжается очень долго, и никогда нельзя с уверенностью сказать, в какой срок доберешься до места. Ибо если пассажирские поезда в Судане ходят в общем и целом удовлетворительно и опаздывают не больше чем на одни или двое суток (это на самом деле немного, если учесть, что в единственный морской порт Судана отправляются из столицы только два пассажирских поезда в неделю), то движение товарных поездов организовано из рук вон плохо. Электродвижок, высланный из Варшавы в Фарас и доставленный польским кораблем в Порт-Судан, застрял где-то по пути и прибыл лишь... через полгода!

Очередная перегрузка, теперь на польское судно. Наши корабли заходят в Порт-Судан один, а то и два раза в месяц; случается, что и чаще. На них фрески отправляются в Гдыню. Это путешествие длится около месяца и чревато опасностями. Речь идет, разумеется, не о подводных рифах, айсбергах или пиратах. Дело в том, что во фрески может проникнуть сырость. Попав в ящики, морская сырость быстро разделалась бы с живописью. Необходимо поэтому быть постоянно начеку.

Газы знаком и с перевозками произведений искусства. Специалистом в этой области он стал недавно, причем довольно просто. Вот что он рассказывает:

«Когда из Польского национального музея высылались экспонаты на выставку в Эссене (ФРГ), возникла серьезная проблема: как их упаковать и как отправить? Я обратился тогда в „Сполэм“[58] и спросил: как вы отправляете яйца за границу? Мне ответили: автотранспортом. И рассказали как. Я подумал: если даже желтки не взбалтываются в дороге, то и статуя Рамсеса доедет благополучно...»

Таков Газы, профессионал из того клана, что некогда создавал славу крупным городам – Венеции, Флоренции, Амстердаму.

Ловичанку сняли. И тотчас возникла новая задача для наших ученых. Под слоем штукатурки, на которой она была написана, сохранился другой, более древний слой. А на нем оказались надписи, нацарапанные или написанные людьми, жившими тысячу лет назад. Надписи эти необходимо срисовать и сфотографировать, перевести, отметить их положение на плане церкви и включить в общий реестр надписей. Чиновник, получающий очередное письмо, досадует и злится. Археолог приходит в отличное настроение, хотя ему и предстоит больше работы, чем чиновнику. Ба, но это письмо пролежало уже десять веков!.. Даже сухарь-чиновник, вероятно, повеселел бы, читая его.

Обеспечив сохранность снятой фрески, Газы идет выпить вполне заслуженную чашку чаю. Но сначала останавливается перед самой великолепной из всех фарасских фресок, перед огромным «Рождеством». Фреска уже покрыта защитным слоем воска, но будет снята лишь во время следующей кампании[59]. Газы говорит:

– Хорошо бы так же снять «Рождество». Это было бы все равно что выиграть стометровку на олимпиаде...

Глава девятая. Конец чуда

Повседневный ход работы был несколько нарушен сегодня. Наступили последние дни кампании этого года; времени у нас мало, а поэтому мы не можем разрешить себе никаких перерывов в работе. Но на этот раз в лагере повеяло драматизмом, которым прониклась кампания по спасению древних памятников в Нубии и ощущение которого обычно рассеивается в уйме повседневных забот. К нам на автомобиле приехал Шериф, руководитель музея в Вади-Хальфе, поддерживающий по поручению суданских властей постоянный контакт с экспедициями разных стран, – тот самый Шериф, который встречал меня на аэродроме. У Шерифа нелегкая задача. С одной стороны, он представляет интересы иностранных экспедиций, а также интересы Службы древностей Судана. С другой стороны, он – представитель властей. Таким образом, один и тот же человек должен порой по самой сути вещей представлять противоборствующие тенденции. Короче говоря, как руководитель музея и представитель археологов он заинтересован в том, чтобы на кампанию по спасению древних памятников в Нубии было выделено как можно больше денег. А как представитель властей он должен заботиться о том, чтобы все это обходилось как можно дешевле, то есть чтобы эта кампания поглощала меньше средств.

Если не время жалеть розы, когда горят леса, то тем более не время их жалеть тогда, когда леса заливает вода. Это извечная проблема. Когда строилась первая Асуанская плотина, то предполагалось вначале, что она поднимет уровень воды на 30 с лишним метров, однако фактически она подняла его только на 24 метра. Было решено уменьшить высоту плотины, так как ученые-египтологи, а также всякие европейские «романтики», и особенно богатые туристы, подняли громкий голос протеста. Если бы зеркало воды было поднято настолько, насколько это предусматривалось проектом, то вода залила бы остров Филэ и находящиеся на нем храмы – сооружения небывалой красоты. Голос представителей европейской науки и культурного мира, а равно и европейских богачей, которые проводили зимний сезон в Египте, имел тогда значительно больший вес, чем сейчас. Уинстон Черчилль иронически заметил в этой связи: «Принесение в жертву 1 миллиарда 500 миллионов кубических футов воды богине Хатор западными мудрецами – это самая жестокая, подлая и бессмысленная жертва, принесенная на алтарь лжерелигии. Государство должно биться, а люди – умирать с голоду, дабы профессора могли священнодействовать, а туристы – находить место, чтобы выцарапать там свои имена...»

Асуанскую плотину надстраивали впоследствии еще два раза, и вода полностью залила остров. Теперь, после постройки Высотной плотины, вода зальет остальную часть Нубии. Все погибнет. Но сегодня, через 60 лет после строительства первой плотины, многое изменилось. Ни один ученый и ни один художник не решится поднять голос против этого сооружения. Все понимают, что хлеб и работа для голодных и безработных важнее памятников старины, даже самых прекрасных. Да и никто не стал бы слушать сегодня подобных голосов протеста. С одной стороны, это свидетельство прогресса, однако я опасаюсь, что, с другой стороны, это доказывает также исчезновение остатков влияния и уважения, которым некогда пользовалась интеллигенция.

Остается фактом, что ни один ученый, как бы он ни увлекался историей Египта и Нубии, не высказался против строительства плотины. Зато ученые решили сделать все, что в их силах, чтобы спасти как можно больше от уничтожения. Следует привести здесь слова генерального директора ЮНЕСКО Витторино Веронезе: «Эти памятники – их гибель была бы поистине трагедией – принадлежат не только тем странам, где они сегодня сохраняются. Весь мир имеет право на эти вечные сокровища. Они – часть того всеобщего достояния, в которое входят также слово Сократа, фрески Аджанты[60], стены Ушмаля[61] и симфонии Бетховена. Памятники общечеловеческой ценности должны находиться под защитой всего человечества»[62].