Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

— Подожди, сестра, придет скоро время, ты будешь жить со мной, — сказал он виновато.

Но теперь Баджи мало верила ему: только обещает, а сам живет не лучше мазутника.

Так сидели они, брат и сестра, во тьме южной весенней ночи, и дальние звезды светили им. Где-то поблизости мерно пыхтела кочегарка, изредка слышался лязг железа. Баджи поежилась. Дни на Апшероне в весеннюю пору обычно уже теплые, а ночи — особенно если повеет ветер с северо-востока — еще холодные.

— Пойдем, погреешься, — сказал Юнус, указав на кочегарку.

Они сели у открытых дверей, откуда шел теплый воздух. Хорошо бы теперь поспать! Глаза Баджи слипались. Она прислонилась к плечу Юнуса.

— Эй вы, кто там? — окликнул их человек из глубины кочегарки.

— Это я, — сказал Юнус тихо, стараясь не потревожить Баджи.

У входа показался приземистый человек лет пятидесяти с копной седых волос.

— Я не знал, что ты жених, — сказал он, увидев женскую фигуру рядом с Юнусом.

— Это, Арам, моя сестра — Басти Дадаш-кызы, — ответил Юнус, как будто настоящее имя сестры исключало всякие подозрения.

Он объяснил Араму, как сюда попала Баджи и почему они коротают ночь здесь, у дверей кочегарки.

Арам постоял в дверях, вытирая ладони паклей.

— Присмотри за котлами, я сейчас вернусь, — сказал он Юнусу и вышел из кочегарки.

— Армянин? — понизив голос, спросила Баджи, когда Арам скрылся.

Юнус быстро взглянул на нее: опять?

— Ты что, в Крепости этому научилась, у Шамси? — спросил он строго, и Баджи поняла, что чем-то не угодила брату.

Неужели тем, что спросила его, армянин ли кочегар? Впрочем, самое лучшее для девочки молчать. Сколько раз она убеждалась в этом, да проклятый язык всегда некстати вертится!

Они вошли в кочегарку. Огонь в топках метался, гудел. Баджи вспомнила Черный город — как лазил когда-то Юнус в котлы, как звонила она когда-то в пожарный колокол — и, улыбнувшись котлам, будто старым знакомым, шепнула:

— Кочегарка!..

Арам вскоре вернулся.

— Отведи сестру ко мне на квартиру, жена уложит ее, — сказал он Юнусу.

«Чужаки, — мелькнуло в уме Баджи. — Убьют еще…»

Но сказать об этом Юнусу не решалась.

Приход ночных гостей всполошил дом Арама. Заспанные дети глазели на нежданную гостью, кутающуюся в чадру. Особенно была взволнована Сато, старшая дочь, сверстница Баджи. Жена Арама, Розанна, шла Баджи кусок хлеба с сыром, уложила рядом с Сато. Вскоре вся семья и гостья погрузились в сон.

И только глава семьи продолжал бодрствовать в кочегарке, задумчиво глядя на огонь…

Вот таким же молодым парнем, как Юнус, если не моложе, лет тридцать назад пришел он сюда, на нефтепромыслы, из глухого армянского селения у подножья Алагеза.

Подбил его к тому какой-то человек, прибывший из Баку и рассказывавший, что там, вблизи большого города у моря, земля щедра и дарит людям драгоценную жидкость, нефть, и человеку можно там жить сытно и беззаботно. Арам не стал долго размышлять. Что терял он в родном селении? Жалкое, вросшее в камень жилище с холодной землей вместо пола, с дырой в потолке вместо трубы, со скотом под одной кровлей с людьми.

Изо дня в день, в лучах знойного солнца или сбиваемый с ног злым пыльным нордом, трудился Арам на нефтепромыслах Баку — в Балаханах, Сабунчах, Раманах, Сурахапах — и с каждым днем убеждался, что жизнь рабочего человека на этих промыслах немногим лучше, чем жизнь крестьянина в родном селении у подножья Алагеза. Солгал ему, значит, человек, приехавший из Баку и сказавший, что там можно жить сытно и беззаботно!

Вот и сейчас… Арам вспомнил о Юнусе и Баджи, об их мытарствах с ночлегом.

«Мог бы оставить девочку переночевать в казарме, дашнак проклятый!» — подумал он о приказчике.

И Арам вспомнил, как много лет назад появился этот человек на нефтепромыслах, назвал себя членом армянской партии «Дашнакцутюн» и сказал, что цель этой партии сделать армянский народ счастливым.

— Добрая цель! — горячо воскликнул в ответ Арам и спросил дашнакцакана: — Скажи, земляк, отчего так плохо живет наш славный армянский народ?

Дашнакцакан, злобно скривив губы, ответил:

— Оттого, что мучают его злодеи русские и азербайджанцы. Они наши враги, от них все беды!

С этого дня приглядывался Арам к русским и азербайджанцам, с которыми работал бок о бок на промыслах.

Так же, как он, таскали они балки и доски для буровых вышек, копошились по колено в грязи и в нефтяных лужах; так же, как он, враждовали с хозяевами; так же, как он, подчас делили друг с другом последний кусок хлеба… Хорошие, славные люди!

А тут еще подружился он с одним парнем-азербайджанцем из окрестного селения — Газанфаром, теперь его лучшим другом. Замечательный парень — добряк, умница и весельчак, душа-человек! Нет, неверно, что русские и азербайджанцы враги армянам, что от них все беды! Глупости говорил злобный дашнакцакан!

В дальнейшем Арам до конца раскусил дашнаков.

С виду они, казалось, боролись против царя и богатеев и время от времени напоминали о себе выстрелом из револьвера, направленным против какого-нибудь царского сатрапа, и чесали языки против власти имущих, но в решительных случаях всегда становились на сторону армян-нефтепромышленников — Манташевых, Лианозовых, Гукасовых, — на сторону своих хозяев. И сопоставляя то, что видел Арам собственными глазами, с тем, что слышал в рабочем кружке и от друга своего Газанфара, он ясно понял: дашнаки — враги рабочих.

Вот и сейчас этот приказчик-дашнак…

Арам вернулся домой под утро, когда все уже встали и сидели за чаем.

— Хочешь, я тебе расскажу про ткача? — предложила Сато гостье. — Это сказка такая…

Баджи уперлась ладонями в подбородок, вся обратилась в слух.

— Было то или не было… — начала Сато нараспев, как полагается у армян начинать сказку.

В некоем царстве, говорилось в той сказке, был царь, и однажды пришел к нему человек из дальней страны и, ничего не сказав, высыпал просо перед царем и его визирями. Ни царь, ни визири не поняли, что он хотел этим сказать. Тогда из толпы, окружавшей царя, вышел ткач с курицей в руках. Он спустил курицу на землю, и она склевала просо, и пришелец, увидев, что просо склевано, скрылся. Царь попросил ткача объяснить, что все это значит. И ткач объяснил: «Пришелец — наш враг; он сказал, что войску его нет числа, как просу, и нам нужно сдаваться; а я, пустив курицу к просу, ответил ему, что один наш воин уничтожит все вражье войско». Понравилось это царю и наградил