Старый грубый крест - Терри Биссон

Я встряхнул руками и осмотрел их; они были чистыми.

Привидение исчезло.

Сеанс был окончен. Хварлген пристально смотрела на меня. Я посмотрел на часы: было 9:54. Всё продолжалось шесть минут.

Блокнот и карандаш лежали на полу там, где я их уронил. Блокнот был пуст.

— Что ж, это было весьма познавательно, — сказал доктор Ким, делая большой вдох «Умиротворителя».

***

Хварлген отослала всех лунни, велела принести кофе, и мы обсудили сеанс за лёгким ланчем. Очень лёгким; я сидел на «диете астронавта» — лунных (созданных для употребления на Луне) чипсах с высоким содержанием белка и низким содержанием клетчатки. К тому же меня всё ещё немного подташнивало.

Мы все согласились, что изображение — это я, или приблизительное изображение меня.

— Но моложе, — заметил доктор Ким.

— Так что же он пытается сказать? — спросила Хварлген. Ни доктор Ким, ни я не ответили; строить догадки казалось бесполезным. Она включила свой регистратор. Вместо изображения на голографическом экране появилась сфера ярких статических помех. Она перемотала вперёд, но ничего не изменилось.

— Чёрт! Как я и подозревала, — сказала она. — Если мы вообще хотим получить какое-либо изображение, оно будет снято на плёнку. Но плёнка должна быть обработана химическим путём, а это значит, что её надо вернуть на Землю, прежде чем мы узнаем, есть ли на ней хоть что-то. В то же время…

— А пока, — сказал доктор Ким, — почему бы нам не попробовать ещё раз?

***

Хварлген села на свой телефон-кресло, и вскоре прибыли лунни с Тенью в чашке, кинокамерой и остальной съёмочной группой, которая, по-видимому, слышала об утреннем сеансе. Было 1:35 (по Гринвичу). Удивительно, но во второй раз это было так же унизительно для меня. Но наука есть наука — я снял штаны. На плече у лунни хрипела и жужжала кинокамера. В одной руке я держал блокнот и карандаш наготове. Хварлген откатилась к кровати доктора Кима. Я сел на холодный пластиковый стул и раздвинул ноги. И забыл о своём смущении, когда Тень вывернулась из своей чаши, поднялась — и исчезла…

И вот он снова здесь. Тень. Фигура снова изначально была маленькой, а потом, мерцая, становилась всё больше и больше, пока не стала размером с половину человека, стоящего в комнате с нами; хотя мы все каким-то образом знали, что это не так. Что фигура была далеко.

На этот раз он говорил, хотя не было слышно ни звука. Он замолчал, потом начал снова. На нём был синий комбинезон, какой я обычно носил на Службе, а не оранжевая туника. Я не мог разглядеть его ступни, как ни старался их разглядеть; мои глаза, будто отворачивались. Я ношу служебный браслет, но я не мог его разглядеть; руки Тени были размыты. Я хотел спросить его, кто он такой, но почувствовал, что это не моё дело. Ранее мы договорились, что никто, кроме Хварлген, не должен говорить.

— Кто ты? — спросила она.

Голос, когда он раздался, удивил нас всех:

— Не кто.

Все в комнате повернулись, чтобы посмотреть на меня, хотя это был не мой голос. Я бы и сам повернулся, если бы не был той точкой, на которую все смотрели.

— Тогда, что ты?

— Протокол связи.

Звук голоса был совершенно не синхронизирован с изображением рта. Кроме того, звук, казалось, не исходил ниоткуда; я слышал его непосредственно своим умом, а не ушами.

— Откуда? — спросила Хварлген.

— Двойное устройство.

Лунни, сидевшие в ряд на кровати, были абсолютно неподвижны. Никто в комнате не дышал, включая меня.

— Что такое двойное устройство? — спросила Хварлген.

На этот раз губы почти синхронно произносили слова:

— Одно и, — Тень наклонился к нам в странном, почти придворном жесте, — Другое.

Звук, казалось, возникал у меня в голове, как воспоминание о голосе. Как воспоминание, оно казалось совершенно ясным, но бесхарактерным. Я задался вопросом, был ли это мой голос, настолько насколько изображение было «моим» изображением, но я не мог сказать наверняка.

— Какое Другое? — спросила Хварлген.

— Только одно другое.

— Чего ты хочешь?

Словно в ответ, изображение снова начало мерцать, и меня внезапно затошнило. Следующее, что я осознал, — это то, что я смотрю вниз, в чашу, на первоначальную тёмную несущественность, которую мы назвали Тенью. Хотя всё ещё было темно, оно казалось более ясным, холодным и глубоким. Я внезапно осознал холодные звёзды, сверкающие сквозь купол над головой; свирепый вакуум вокруг; холодный пластиковый стул под моей задницей.

— Майор?

Рука Хварлген лежала на моём запястье. Я поднял глаза — под аплодисменты с кровати, где сидели луни, похожие на ярко-жёлтых птиц, все в ряд.

— Никто не уходит! — сказала Хварлген. Она прошлась по комнате. Все согласились с тем, что именно говорил Тень. Все согласились, что то, что было у них в голове, больше похоже на воспоминание о голосе или воображаемом голосе, чем на звук. Все согласились, что это был не мой голос.

— А теперь все свободны, — сказала она. — Нам нужно поговорить с доктором Кимом.

— Мне тоже выйти? — спросил я.

— Вы можете остаться. И он тоже, — она указала на чашу, которую лунни ставили обратно на стол. Они оставили её у двери.

***

— Чёрт! — выругалась Хварлген. Иррационально она встряхнула диктофон, но там не было записи слов Тени, как и его изображения. — Проблема в том, что у нас вообще нет никаких веских доказательств какого-либо общения. И всё же мы все знаем, что оно произошло.

Доктор Ким мирно фыркнул и несколько загадочно улыбнулся.

— Если только мы не считаем, что майор загипнотизировал нас.

— Не считаем, — сказала Хварлген. Был поздний вечер. Мы продолжали пить кофе под магнолией. — Но чего я не понимаю, — продолжила она, — так это того, как оно может заставить нас слышать, не оставляя отпечатка, следа в воздухе.

— Очевидно, что он воздействует непосредственно на слуховые центры в мозге, — сказал доктор Ким.

— Без физического события? — возразила Хварлген. — Без материальной связи? Это же телепатия!

— Всё это является физическим событием, — сказал доктор Ким. — Или ничего из этого. Эта штука материальна? Может быть, он получает доступ к зрительному центру нашего