Старый грубый крест - Терри Биссон

мозга. Мы все смотрели на него, когда услышали, как он заговорил. Мозг — такая же дрянь, как и воздух. Свет — материален. Сознание тоже материально.

— Тогда зачем вообще необходим физический контакт? — спросил я. — Тени на самом деле здесь нет; я его не чувствую, мы не можем его потрогать или даже сфотографировать. Почему он вообще должен входить в моё тело? Если должен, почему он не может просто проникнуть через кожу или глаза, вместо того, чтобы… ну так, как это происходит?

— Может быть, он сканирует вас, — сказала Хварлген. — Для создания изображения.

— И, возможно, он может сканировать только определённые типы, — сказал доктор Ким. — Или, может быть, существует ограничение. Точно так же, как нам, может быть, запрещено торговать с племенем каменного века, у них — кем бы или чем бы они ни были — может быть запрет на определённые стадии или виды жизни

— Вы имеете в виду случай с «Новым ростом»? — спросил я.

— Точно. Может быть, старики кажутся им менее уязвимыми. Возможно, контакт разрушителен для растущей ткани. Или даже смертелен. Посмотрите, что случилось с Мерсо. Но я просто предполагаю! И я предполагаю, Сунда, что вы ещё не достигли менопаузы, верно?

— Не совсем, — улыбнулась она. Точно так же, как её хмурые взгляды были улыбками, её улыбки были гримасами.

— Видите? И в моём случае, возможно, процветающий рак с его непомерной жадностью к жизни был ошибочно принят за молодость. В любом случае… возможно, мы имеем дело с запретами. Формальностями. Возможно, даже такой инновационный способ контакта — такая же формальность, как рукопожатие. Что может быть логичнее? — Доктор Ким ещё раз вдохнул «Умиротворитель», наполнив лазарет тяжёлым сладковатым ароматом.

— Такое трудно назвать рукопожатием, — заметил я.

— Ну почему же? Анус, или задница на вульгарном языке, — это своего рода насмешка, но в глубине души, для всех нас, это, так сказать, средоточие физического тела. Он также может восприниматься этим Другим как вместилище сознания. Мы гораздо лучше осознаём его, чем, скажем, сердце. И физически он осознаётся лучше, чем мозг. Он предупреждает нас об опасности, напрягаясь. Он даже говорит время от времени…

— Ладно, ладно, — сказала Хварлген. — Мы поняли суть. Давайте вернёмся к работе. Пойдёте ещё раз?

— Без лунни? — спросил доктор Ким.

— Почему бы нет?

— Потому что без видео или звукового изображения они являются нашим единственным подтверждением того, что здесь происходит какое-либо общение. Я знаю, что это ваш проект, Сунда, но на вашем месте я бы действовал более обдуманно.

— Вы правы. Уже почти пять часов. Давай дождёмся ужина и пойдём после него.

***

Я ужинал в одиночестве. Хварлген разговаривала по телефону, спорила с кем-то по имени Сидрат. Плакат на стене над её головой гласил: D=96. Голос Хварлген звучал сначала умоляюще, потом саркастично, потом снова умоляюще; я чувствовал, что подслушиваю, поэтому ушёл без кофе и пошёл в Восток один.

Доктор Ким спал. Тень лежала в своей чаше. Смотреть на это было завораживающе. Она лежала неподвижно, но, казалось, каким-то образом двигалась с огромной скоростью. Было темно, но я чувствовал свет, словно от звёзд, пробивавшихся сквозь тонкие облака. Мне захотелось прикоснуться к этому; я протянул один палец…

— Это вы, майор? — доктор Ким сел. — А где Сунда?

— Она разговаривает по телефону с каким-то Сидратом. Они спорят уже почти час.

— Он глава команды Q. Вероятно, он находится на Высокой Орбитали, ожидая прибытия Тени. Они собирают всевозможное причудливое оборудование. Они подозревают, что мы имеем здесь дело с каким-то видом антивещества, вот почему они не решаются перевезти его на Землю.

— Как, по-вашему, что это такое? — спросил я. Я пододвинул пластиковый стул и сел рядом с ним, глядя на звёзды сквозь прозрачный купол и тёмные листья магнолии.

— Я думаю, что это необычно и удивительно, — сказал доктор Ким. — И это всё, что мне нужно от жизни в данный момент. Я больше не пытаюсь понять или осмыслить вещи. Умирать — забавно. Ты впервые понимаешь, что не сможешь закончить Данте. Тебе нужно отказаться от этого. — Он сделал вдох «Умиротворителя». — Вы когда-нибудь задумывались, почему Тень выглядит моложе вас?

— У вас есть теория?

— У Роберта Льюиса Стивенсона была теория, — сказал доктор Ким. — Однажды он высказал предположение, что наш хронологический возраст — всего лишь разведчик, посланный впереди «армии» тех, кем мы себя чувствуем, которая всегда отстаёт на несколько лет. По вашему мнению, майор, вы всё ещё молодой человек; самое большее, вам за пятьдесят. Это образ, который Тень получает от вас, и, следовательно, образ, который он даёт нам.

Я снова услышал шипение его ингалятора.

— Я бы предложил вам, но…

— Всё в порядке, — сказал я. — Я понимаю, что являюсь подопытным кроликом.

— Ну что, парни, готовы? — спросила Хварлген, вкатившаяся через дверной проём. Настало время продолжать.

***

Пластиковый стул был на месте. Двое лунни поставили миску на стол. Остальные лунни вплыли внутрь, сели на кровати и столпились у двери. В 7:34 вечера Хварлген прочистила горло и нетерпеливо посмотрела на меня. Я стянул штаны, сел на стул и раздвинул свои старые иссохшие голени…

На этот раз, не поднимаясь между моих ног, Тень изогнулась в своей чаше и исчезла; движение было каким-то тошнотворным, и я поперхнулся…

И вот это случилось; он был здесь. Было ли это моим воображением, или мне просто так показалось, но Тень, казался более чётким и ясным, чем был? Казалось, от него исходило какое-то свечение. Он улыбнулся.

На этот раз Хварлген не стала ждать.

— Откуда ты? — спросила она.

— Не откуда. Протокол — откуда.

— Что тебе нужно?

— Корректировка протокола, — сказал голос. Теперь всё было так чисто, что я подумал, что это, должно быть, звук. Но я наблюдал за звуковыми индикаторами на видеомагнитофоне Хварлген, и там ничего не отобразилось. Как и прежде, голос звучал только в наших головах.

— Где Другие? — снова спросила Хварлген.

— Только протокол — «где», — сказал Тень. — Точка «где и когда».

Казалось, ему нравилось отвечать на её вопросы. Он перестал мерцать, и его речь теперь синхронизировалась с движениями губ. Его движения казались знакомыми: мягкими, грациозными. Я испытывал к