Метрополис - Теа фон Харбоу

к нему, но как попасть наверх? Он уцепился за подножие пламенного креста. Неистовые толчки с грохотом сотрясали Новую Вавилонскую башню.

– Отец! – крикнул Фредер. – Твой город гибнет!

Иох Фредерсен не ответил. Казалось, из его висков выбивались реющие снопы пламени.

– Отец! Ты не понимаешь меня?! Твой город гибнет! Твои машины ожили! Они разрушают город! В щепки его разносят! Слышишь?! Взрывы, один за другим! Я видел улицу, где дома плясали на разверстой земле… как малые дети на животе хохочущего исполина… Из треснувшей башни твоей котельной мастерской рекою лавы выплеснулась на улицы расплавленная медь, а впереди потока бежал человек, нагой, с обугленными волосами, и кричал: «Настал конец света!» Потом он споткнулся, и поток меди настиг его… Там, где были Иофоровы заводы, сейчас в земле провал, который наполняется водой. Железные мосты обломками висят меж пустыми остовами башен. Краны качаются на своих стрелах как повешенные. А люди, неспособные ни на бегство, ни на сопротивление, бродят меж домов и улиц, обреченных гибели…

Обхватив ладонями опору креста, он запрокинул голову, чтобы открыто смотреть в лицо отцу.

– Помыслить не могу, отец, что существует что-то сильнее тебя! Я искренне проклинал твое сверхмогущество, внушавшее мне ужас. А теперь стою здесь на коленях и спрашиваю тебя: почему ты позволяешь смерти завладеть городом, принадлежащим тебе?

– Потому что смерть пришла в город по моей воле.

– По твоей воле?!

– Да.

– Город должен умереть?

– Разве ты, Фредер, не знаешь почему?

Ответа не было.

– Город должен погибнуть, Фредер, чтобы ты вновь отстроил его…

– Я?..

– Ты.

– Выходит, ты взваливаешь вину за убийство города на меня?

– В убийстве города виновны лишь те, что растоптали Грота, стража машины-сердца.

– Это тоже случилось по твоей воле, отец?

– Да.

– Выходит, именно ты заставил людей совершить все это?!

– Ради тебя, Фредер, ибо тебе до́лжно спасти их…

– А как же с теми, отец, кому придется умереть вместе с твоим умирающим городом, прежде чем я сумею их спасти?

– Заботься о живых, Фредер, а не о мертвых.

– А если живые придут убить тебя?

– Этого не случится, Фредер. Не случится. Ибо путь ко мне средь обезумевших богомашин, как ты их назвал, мог отыскать только один. И он его нашел. Это мой сын.

Фредер уткнулся лицом в ладони. Помотал головой, точно от боли. Тихо застонал. Хотел заговорить, но не успел: воздух прорезал гром, да такой, будто земной шар раскололся. Секунду всё в белом машинном зале как бы парило в пустоте, на фут от земли, – даже Молох, и Ваал, и Уицилопочтли, и Дурга, даже молот Аса-Тора и башни молчания. Кресты Голгофы, исторгая из перекладин длинные, белые, трескучие снопы пламени, повалились один на другой и опять выпрямились. Затем всё с оглушительным грохотом рухнуло на свои места. Свет погас. А из глубины и дали взвыл город.

– Отец! – закричал Фредер.

– Да. Я здесь. Что тебе нужно?

– Чтобы ты положил конец кошмару!

– Сейчас? Нет.

– Но я не хочу, чтобы страдало еще больше людей! Ты должен помочь им… должен их спасти, отец!

– Спасти их должен ты.

– Сейчас… сию же минуту!

– Сейчас? Нет.

– Тогда, – Фредер выбросил руки далеко вперед, будто отталкивая невидимое препятствие, – тогда я должен найти человека, который способен мне помочь… пусть даже это твой и мой враг!

– Ты имеешь в виду Ротванга?

Ответа не последовало, и Иох Фредерсен продолжил:

– Ротванг тебе не поможет.

– Почему?

– Он мертв.

Тишина. Потом, как бы проверяя, сын переспросил сдавленным голосом:

– Мертв?

– Да.

– И как же он… так внезапно… умер?

– Умер он, Фредер, главным образом оттого, что посмел протянуть руку к девушке, которую ты любишь.

Дрожащие пальцы ощупью поползли вверх по столбу.

– Мария, отец… Мария?..

– Он так ее называл.

– Мария… она была у него? В его доме?

– Да, Фредер.

– Значит, все-таки!.. Значит, все-таки!.. А теперь?

– Не знаю.

Тишина.

– Фредер?

Ответа не последовало.

– Фредер?

Тишина.

Но мимо окон белого машинного собора тенью скользнул человек. Он бежал пригнувшись, прикрыв голову руками, точно боялся, что его схватят руки Дурги или Аса-Тор швырнет вдогонку свой не знающий промаха молот, чтобы по приказу Иоха Фредерсена остановить его.

Беглец не замечал, что все богомашины замерли без движения, так как сердце, безнадзорное сердце Метрополиса, загнанное огненным бичом двенадцати, не выдержало, умерло.

XVII

Мария почувствовала, как что-то лизнуло ей ноги, точно язык большой, кроткой собаки. Наклонилась пощупать голову животного – рука погрузилась в воду.

Откуда здесь вода? Появляется она совершенно беззвучно. Ни единого всплеска. И волн нет. Только поднимается, неспешно, однако неуклонно. Не холоднее, чем воздух вокруг. Подбирается к щиколоткам Марии.

Девушка отдернула ноги. Сидела, скорчившись, дрожа, надеясь уловить шум воды, но ничего не слыша.

Откуда здесь вода?

В народе говорили, что глубоко под городом течет река. Иох Фредерсен перекрыл ей дорогу, когда строил рабочим Метрополиса подземный город – чудо света. Еще говорили, что река питает гигантское водохранилище и что где-то есть насосная станция с девятью насосами, достаточно мощными, чтобы меньше чем за десять часов до дна опустошить или заполнить водохранилище, где поместился бы средних размеров город. Кто бы сомневался, ведь в подземном городе рабочих, если приложить ухо к стене, всегда слышался ритмичный шум насосной станции, тихий, безостановочный пульс, и коли этот пульс вдруг умолкнет, стало быть, насосы не работают – иного объяснения нет, – а тогда река поднимется.

Но до сих пор насосы никогда… никогда не умолкали.

А теперь?.. Откуда эта таинственная вода? Она все еще поднимается?

Мария наклонилась, и ей даже не пришлось опускать руку очень уж далеко, чтобы коснуться прохладного лба воды.

Теперь она чувствовала, что вода течет. И явно держит путь в определенном направлении. К подземному городу…

…Старинные книги повествуют о святых женах, чья улыбка в тот миг, когда они готовились обрести мученический венец, была преисполнена такой сладостности, что палачи падали к их ногам, а закоренелые язычники славили имя Господа.

Но улыбка Марии, пожалуй, была еще сладостнее. Ведь, вознамерившись опередить беззвучную воду, она думала не о венце вечного блаженства, а только о смерти и о юноше, которого любила…

Н-да… когда Мария ступила в воду, она все же оказалась ужасно холодной и зашумела под ее быстрыми шагами. Пропитала подол ее платья и все больше затрудняла движение. Но это бы еще полбеды. У воды появился голос – вот что хуже всего.

Вода говорила: разве ты не знаешь, красавица Мария, что я проворнее самых проворных ног? Я глажу твои прелестные лодыжки. А скоро доберусь до твоих коленей. Никогда человек не обнимал твои нежные бедра. Но я обниму их, не успеешь ты сделать и тысячи шагов. И не знаю, красавица Мария, достигнешь ли ты своей цели прежде, чем я дотянусь до твоей груди…

Красавица Мария, настал день Страшного суда! Он воскрешает тысячелетних мертвецов. Знай, я размыла ниши, выпустила мертвецов, и они плывут следом за тобой! Не оглядывайся, Мария, не оглядывайся! Ведь там два скелета ссорятся из-за черепа, что качается меж ними, кружится и ухмыляется. А третий,