Пес Ее Высочества - Мария Камардина

После завтрака няня велела готовится к отъезду и — о, радость! — сообщила, что Бьорн сегодня едет в карете. Беттине ужасно хотелось обсудить с ним прошедшую ночь. Она уже рассказала Хелен о феях, пожаловалась на наглость барона Вэлериу, возомнившего себя достойным её руки, раскритиковала платье вампирши — паучий шёлк, убожество, это уже лет десять как вышло из моды! — и призналась, что всё-таки побаивается больших собак, хотя братья-оборотни были по-своему милы. Но кое-чем не захотелось делиться даже с любящей и понимающей нянюшкой.

Ах, каким героем выглядел Бьорн, там, на дороге, возле этой ужасной статуи, сразу после боя! Как стоял, тяжело дыша — усталый, но готовый в любой миг снова броситься в драку ради неё! Как он смотрел — от этого взгляда внутри всё бурлило и плавилось, так что меховое одеяло казалось лишним! Как блестела кровь на расцарапанной щеке, и как он вздрогнул, когда она к нему прикоснулась — осторожно, кончиками пальцев…

Ей так хотелось касаться губами — и не только щеки. Хотелось снова почувствовать вкус его поцелуя. Хотелось, чтоб он обнял её своими большими, сильными руками — как герцог из книги обнимал свою Лауру, а у той перехватывало дыхание от счастья и любви, как в той сцене, где они вместе ехали из города в его дальнее имение, чтобы наслаждаться друг другом вдали от всех тех, кто мог бы счесть их неподходящей парой!

Что ж, карета у них есть.

Когда Эрик наконец вернулся и скомандовал отправление, Беттина была бодра, весела и готова любить весь мир.

Мир, увы, не ответил взаимностью и жестоко растоптал её надежды.

Во-первых, Бьорну было велено сопровождать её в собачьем облике. Это слегка омрачило её радость, но одного взгляда на милого сонного пёсика, лежащего на кружевной подушечке в ажурной корзинке, хватило, чтобы её затопили нежность и умиление. Как же всё-таки хорошо, что он не превращается в здоровенную псину, как братья!..

Во-вторых, Элли и Долли тоже ехали в карете.

А в третьих…

— Не будите его, девочки, — строго сказала Хелен, ставя корзину напротив Беттины, между служанками. — Он ночью совсем не спал, а у меня в возке приятели его тормошат, хотят играть, сорванцы. Пусть у вас выспится!

В подтверждение её слов пёсик широко зевнул и свернулся на подушке, накрыв нос лапой, чем вызвал умиление служанок. Беттина же надула губки. Она вот прекрасно выспалась! Чем он, интересно, занимался после возвращения на постоялый двор, где был?

Или правильный вопрос — с кем он был⁈

Она сложила руки на груди и принялась глядеть в окно. Карета тронулась, взгляд Беттины скользил по аккуратным улочкам с разноцветными домами, по ледяным скульптурам, выставленным на каждом углу, по черепичным крышам, по заснеженному лесу за городской стеной…

А в книге про герцога и Лауру было лето. Они ехали в карете, в окна врывался свежий ветерок, и она сидела у него на коленях, приникнув к груди, и слушала, как бьётся его сердце…

…Сердце Бьорна тогда, ночью, тоже колотилось, как сумасшедшее, Беттина готова была поклясться, что слышит его даже на расстоянии, чувствует биение пульса кончиками пальцев, прямо под ногтями. Интересно, чувствует ли кошка то же самое, когда вонзает когти в мышь?

…Было жарко, герцог первым расстегнул камзол и рубашку, и от запаха его тела у Лауры кружилась голова…

Беттина тоже чувствовала запах, и ни одно лакомство ещё не вызывало у неё такого желания, как несколько капель крови на щеке Бьорна. Нет, конечно, она не хотела его съесть — даже мысль об этом была грубой и неэстетичной, фу. Он просто должен был принадлежать ей, весь, целиком, от пяток до макушки и от кончика носа до кончика хвоста. Чтобы можно было в любой момент, как только захочется, зарываться пальцами в его волосы, гладить его лицо, целовать его губы, и шею, и ещё ниже, и заставить снять, наконец, дурацкие доспехи, и всё что под ними, и слушать, как меняется его дыхание и сердцебиение, когда она запускает когти ему под рёбра…

Беттина вздрогнула и приоткрыла глаза. Её слегка мутило, словно от голода, вокруг предметов дрожали розоватые ореолы. Служанки шёпотом о чём-то беседовали, пёсик спал, и, кажется, она тоже задремала. Она осторожно поднесла руку к глазам — нет, никаких когтей. Просто она думала о кошках и мышках, вот и приснилось.

— … красивый, — донёсся до её ушей обрывок разговора. — Мне нравятся высокие и сильные…

О ком это они?

— … ночью не спал, спасал госпожу от великана. Отдыхает…

— Да ничего ему с ней не светит. Ах, если б он меня спасал, я бы ему на том самом месте…

— Молчи, глупая! Услышат! А тебе замуж ещё идти!

— Ой, подумаешь. А я бы и замуж за такого, хоть и сегодня!

— Папенька твой не одобрит.

— Папенька внуков хочет, все уши прожужжал — иди замуж да иди. А от этого дети красивые будут.

— Зато он пятый сын, наследства — один меч.

— Зато какой, должно быть, меч!..

Элли томно вздохнула, Долли осуждающе покачала головой и отвернулась к окну — кажется, ни одна на заметила, что принцесса уже проснулась. Мир вокруг угрожающе наливался алым, и Беттина зажмурилась крепче, про себя считая до пятидесяти. Няня много раз повторяла, что благородной госпоже не следует срываться на прислуге и прилюдно показывать гнев — это слабость, это, в конце концов, некрасиво…

Просто глупые курицы. Пусть себе мечтают. А когда они наконец доберутся до замка, Беттина попросит герцога поскорей подобрать обеим мужей. Наверняка у него есть неженатые рыцари — да вот хотя бы Эрик!

И чтоб ни одна даже в мыслях не смела больше покушаться на то, что принадлежит ей.

Беттина глянула сквозь ресницы — зрение вроде бы возвращалось в норму. Вот и хорошо, вот и славно, она такая умница — работает над самоконтролем, как няня велела, и ведёт себя пристойно.

Бьорн, не просыпаясь, фыркнул, потом пару раз тявкнул, потом зарычал — наверное, снились гадкие вампиры. Беттина хотела было протянуть руку, чтобы погладить пёсика и успокоить — но Элли успела раньше.

— Тише, тише, сладкий, — заворковала она, склоняясь над корзинкой. — Такой хороший, такой милый… Тебе нравится, когда чешут за ушком? Ах ты лапочка… А по спинке? А животик? Ой, он меня лизнул!

Лизнул⁈