Фантазии Дарио. Тру-крайм с поразительной развязкой - Пабло Тринчия

его бил Маттео, брат из приемной семьи, который на несколько лет старше. Несмотря на прошедшие годы и краткую встречу с уже взрослым Дарио, Барбара все еще надеется восстановить связь с тем, кого зовет «мой маленький мальчик».

– Я так по нему скучаю, – застарелая боль слышалась в ее всхлипах. – Я не знаю… хочу повидаться, обнять его, сказать, что я рядом, если буду ему нужна. Я хочу сказать ему, что все, что он слышал, неправда. Мы никогда не причиняли ему боль… Теперь, когда мамы и папы уже нет, я хочу, чтобы мы смогли быть вместе – хотя бы втроем.

Однако она не знала, где Дарио. Он уже переехал из того города, где они нашли его несколько лет назад, словно испарившись без следа. Снова.

15

Водной из коробок Оддины хранились пачки писем, которые Гальера посылали друг другу во время заключения. За их чтением в гостиной желтого дома на Виа-Вольта я провел целую ночь. Писем сохранились десятки. Некоторые были написаны неуверенным и неопрятным почерком, некоторые – округлым и грубым. Но между строчками красной нитью пробегала эмоциональная связь четырех отчаявшихся людей. Страница за страницей – слова любви, взаимная поддержка, обещания «все будет хорошо, скоро мы снова будем вместе». А кроме этого и длинные разочарованные монологи, полные ярости, ведь, в конце концов, они писали из мест лишения свободы, куда попали, по их мнению, несправедливо. В письме из Монцы Адриана написала Романо: «Я устала, месяц проходит за месяцем, а я не вижу никаких подвижек и теряю терпение». «Любимая, я злюсь не на тебя, а на людей, которые уничтожили твою семью. Тяжело находиться тут, хотя мы ничего не сделали. Я тебя люблю», – Романо писал проще, но его слова демонстрируют честную, пусть и неуклюжую попытку выразить свои чувства к детям, особенно в моменты отчаяния.

Помимо этого Оддина хранила огромное количество документов, касающихся судебных разбирательств, включая аккуратно сложенные газетные вырезки. С момента изъятия Дарио она вела свою личную войну против социальных служб – винила их в том, что ей не позволили позаботиться о мальчике и что они свели его с ума. Оддина отправляла электронные и бумажные письма членам парламента со всех сторон политического спектра и изучала вовлеченных в дело людей: психологов из Мирандолы, с некоторыми из которых она росла в Массе; психологов из центра Гензеля и Гретель в Турине; других экспертов, которые, по ее мнению, раздували дело из ничего. Когда начался судебный процесс, ее скромный желтый дом стал точкой сбора юристов, местных журналистов и психологов защиты. Сев за кухонный стол с бокалом ламбруско и порцией тыквенного ragú[11]и turtlèin[12], они обсуждали, что можно предпринять, и обменивались телефонными номерами найденными Оддиной экспертов. Часто она допоздна не спала, делая заметки или пытаясь найти подобные дела в других регионах Италии, а затем связывалась с вовлеченными в них юристами и семьями.

Среди них была Анджела Луканто, 7-летная девочка из Милана. В ноябре 1995 года ее двоюродная сестра-подросток, страдающая от психического заболевания, обвинила всю ее семью в насилии, заявив, что Анджела тоже стала его жертвой. Моментально, без подробных разбирательств, социальный работник в сопровождении двух карабинеров забрал девочку из школы и увез ее в центр для жертв насилия над несовершеннолетними. Психолог попросила Анджелу нарисовать привидение, а взглянув на рисунок, подумала, что оно напоминает фаллос. Затем гинеколог – и опять им была доктор Маджиони – предположила, что на теле девочки есть признаки сексуального насилия.

Ее отец оказался в тюрьме, но через 2,5 года его оправдали. Тем временем суд по делам несовершеннолетних постановил, что девочка «подлежит удочерению». Родители и братья Анджелы годами пытались найти ее, и им это удалось, когда она отдыхала на пляже в Лигурии с новой семьей. К тому моменту ей было уже 17. С момента, как Анджелу забрали, девочка не переставала ждать родителей. Она хотела узнать, почему они ее бросили. Более 10 лет социальные службы угрожали ей и мучили психологически. Они говорили ей что угодно, лишь бы отдалить ее от родителей. Например, что те больше ее не любят или и вовсе умерли.

Оддина узнала об этом деле из новостей, связалась с девочкой и выяснила, что это дело, как и дело Дарио, проходило под надзором CBM в Милане. Главные действующие герои изменились, но круг экспертов оставался все тем же.

У этого было объяснение. В те годы в Италии росло осознание, что с изнасилованием надо бороться при помощи специализированных инструментов. В 1996 году, как раз перед тем как разгорелся скандал Педофилов Бассы, Сенат одобрил статью 66 уголовного кодекса. Согласно «Положениям о борьбе с сексуальным насилием», изнасилование стало относиться к категории «преступлений против личности», а не «против общественной морали». В следующем году вступил в силу закон № 285, что привело к созданию Национального фонда защиты детей и подростков. Этот фонд выделил ресурсы для «планирования мероприятий на национальном, региональном и местном уровнях», направленных на оказание помощи уязвимой молодежи. Центры, занимающиеся лечением травм и жестокого обращения, начали получать финансирование, а специализированные дисциплины становились все востребованнее среди прокуроров, судов, социальных служб и других вспомогательных структур. Эксперты начали вступать в новую ассоциацию под названием «Итальянские скоординированные службы по борьбе с жестоким обращением с детьми», более известную под аббревиатурой CISMAI.

CISMAI – это сеть ассоциаций и центров по борьбе с насилием по всей стране. Входящие в нее организации предлагают учебные курсы, на которых стажеры-психологи, школьный персонал и работники здравоохранения учатся распознавать детей-жертв насилия и работать с ними. Они используют крайне специфические методы наблюдения и взаимодействия, основанные на идее, что дети редко лгут и в основном говорят правду. В то время специалисты верили, что несмотря на то, что через итальянскую судебную систему проходило всего несколько случаев педофилии и сатанинских ритуальных надругательств, где-то все равно существовал огромный подпольный мир, скрытый от глаз обывателя. Казалось, что никто не способен оценить настоящий масштаб проблемы. CISMAI попросили членов подписать форму согласия, обязующую их использовать протокол вмешательства, основанный на предпосылке, что в поведении ребенка всегда можно увидеть конкретные «психологические признаки» жестокого обращения. В пункте 5.1 руководящих принципов ассоциации указано: «Чем больше ребенок пострадал от насилия, тем серьезнее могут быть нарушены его воспоминания и способность говорить об этом». В беседах с несовершеннолетними психологи должны использовать эмпатический подход, чтобы помочь детям рассказать о том, что им с трудом дается даже вспоминать.

Вскоре