Постоянство хищника - Максим Шаттам

висящие на стенах, бочки, деревенские столы и школьную доску на ножках. Нечто вроде класса. Возле Людивины выстроились в ряд три ящика, доверху набитые блузками, куртками, поясами для чулок из прежней эпохи, свитерами… Несколько коричневых, почти черных пятен говорили о том, что здесь случилось что-то жуткое. Два других деревянных ящика были запечатаны сургучом.

Торранс указала фонариком на цепь, вмурованную в стену. Она была не больше двух метров в длину и заканчивалась железным браслетом, достаточно широким, чтобы удерживать запястье или лодыжку.

– Что это за место? – прошептала Людивина.

Через равные промежутки были расставлены керосиновые лампы, давным-давно погасшие. На кафельной столешнице – микроскоп из матовой стали, увеличительные стекла, открытый футляр со скальпелем, множество чашек Петри и пустые колбы. Все оборудование устаревшее, из прошлого века.

– Подпольная лаборатория, – сделал вывод Ферицци.

– Не уверена, что лаборатория – подходящий термин, – поправила Торранс, жестом подозвав Людивину.

Она указала на грубо сколоченный деревянный стол. Ножки были вкопаны. Затем осветила все его четыре угла. Потрескавшиеся кожаные браслеты на коротких цепочках позволяли зафиксировать человека с разведенными в стороны руками и ногами.

Людивина сцепила зубы, представив, для чего мог служить стол.

– Как давно все это здесь находится? – спросила она.

Ферицци посветил на скомканную бумажку, лежавшую на краю полки.

– Бланк заказа на хлороформ от шестнадцатого апреля тридцать пятого года.

– Тридцать пятого? – повторила Людивина. – Вот дерьмо. Фамилия есть?

– Нет, только магазин в Шарлевиль-Мезьере. Мы проверим, но почти век спустя маловато шансов, что он все еще существует. Даже если повезет, о подробных списках заказов можно забыть. Надежда только на чудо…

Хлороформ. Это интересно. Вопреки тому, что показывают в фильмах, мгновенно усыпить человека, пропитав вату хлороформом и прижав к лицу, практически невозможно. Требуется хотя бы пять минут, да еще и все время смачивать вату, потому что вещество летучее. В общем, нереально, если жертва сопротивляется. Это миф, городская легенда, которую подпитывают голливудские сценаристы. Поэтому здесь хлороформ использовали иначе. Возможно, и в качестве анестетика, но не сразу, в более подконтрольных ситуациях. Для операций? Или чтобы делать с жертвами все, что вздумается…

Людивина снова посмотрела на стол с кандалами. Правдоподобно.

Кто это сделал? Зачем?

Это не Харон. Так почему он использует название этого колодца? Как узнал о нем?

– Даже если Харону шестьдесят, – сказала Людивина, – он не мог знать об этой шахте, когда она функционировала. Он увидел ее в таком же состоянии, как мы.

– С чего вы взяли? – возразил Ферицци. – Там могут найтись покойники из семидесятых.

Людивина была не согласна, но просто пожала плечами. Дискутировать бессмысленно. Им действительно ничего не известно.

Торранс отошла вглубь зала, к прямоугольнику из тесаного камня.

– Напоминает алтарь, – сказала она.

– Считаете, есть мистический подтекст?

– Материал, расположение.

Он стоял по центру дальней стены. Оттуда был виден весь зал.

– Эксперименты?

– Возможно. Еще один псих.

– Я видел состояние тел, от них мало что осталось. Вряд ли получится изучить глаза и узнать, забрал ли он какие-то части.

– Учитель Харона?

– Это объяснило бы, почему он использует название колодца. Дань уважения. Оба преклоняются перед смертью.

– Вы представляете, какая у них разница в возрасте? Нет, вряд ли учитель.

Людивина закусила щеку. Это не ошибка. Преемственность выглядит сложной, но возможной.

– Вы еще не видели гвоздь программы, – сообщила Торранс.

Она скрылась за выступающим углом. Там был проход, невидимый при слабом свете из-за оптического эффекта скалы. Людивина последовала за ней в узкий коридор, где воздух был еще влажнее. Коридор вел в комнату с мягким креслом рядом с потертой раскладушкой. Место для отдыха. Дальше проход петлял, минуя восемь массивных деревянных дверей. Торранс открыла одну из них, и Людивина поразилась ее толщине. Дверь подбили толстым слоем ватина, края отделали такой же мягкой полосой, чтобы она идеально повторяла неровные контуры каменного косяка.

Чтобы не проникал звук, сообразила Людивина.

Внутри была камера. Раскладушка, деревянное ведро, цепь, забитая в скалу. Все старое. Ветхое.

– Никто ничего не слышал, – печально произнесла Люси.

– Это… странно, так ведь? На такой глубине можно кричать сколько угодно даже без двери, никто и не услышит. Застенков не могло быть, когда работала шахта, так что… зачем прилагать столько усилий?

– Вы правы, – признала Торранс, – это значит, что он держал их при себе какое-то время, пока сам здесь оставался. Изолировал дверь ради своего комфорта. Не хотел слышать мольбы. Мне кажется… он проводил здесь много времени. Хотел тишины. И чтобы жертвы были под рукой.

Людивина запустила пальцы в волосы и убрала их назад. Она представила, что могло здесь твориться, и покачала головой, совершенно разбитая.

Они уже возвращались в комнату, похожую на лабораторию, когда шуршание комбинезонов заставило их повернуть голову. Появились три безупречно-белые фигуры с тяжелыми ящиками.

Эксперты по идентификации.

– Меняемся местами! – объявил первый.

Ферицци жестом пригласил Торранс и Ванкер на выход.

Люси остановилась перед экспертом и указала на коридоры, усеянные костями.

– Как только снимете показания, возьмите экспресс-пробы по всему периметру, а я срочно вызову мобильную лабораторию. Мне нужны результаты, и быстро. Нужно торопиться.

– Но тут решаю не я, для этого придется…

– Это приказ генерала де Жюйя, – не моргнув глазом ответила Торранс. – Мертвые и так слишком долго ждали.

29

Хлоя горела изнутри.

Острая пульсирующая боль отдавала в середину живота.

Все тело, полностью обнаженное, было в синяках, но она этого уже почти не чувствовала, разве что не могла долго оставаться в одном положении. Этот чан, душный, грязный саркофаг, сам по себе был орудием пытки, физической и моральной. Невозможно было нормально лечь из-за неровной поверхности, воздух был липким и вонючим, несмотря на самодельную вентиляцию. И кромешная тьма. И все же Хлоя кидалась туда, когда он приказывал, так ей хотелось скорее убежать от него. Чан означал конец издевательств. Передышку. Хотя она потеряла счет времени и никогда не знала, надолго ли он оставил ее в покое.

Он заставлял ее подниматься, давя на инстинкт самосохранения. В первый раз, когда крышка чана сдвинулась, Хлою охватила невероятная, немного безумная надежда. Вниз упала веревочная лестница, и она, не заставляя себя упрашивать, взобралась по ней, но оказалась с ним лицом к лицу. Часы, идущие вспять, напугали ее, но хуже всего были кукольные головки, подсвеченные лампочками.

Мысль о том, что будет дальше, заставляла ее вжиматься в пластиковую стенку. Стол. Стремена.

Во второй раз она поднималась медленно и настороженно, это его разозлило. Он был еще более жестоким.

В третий раз Хлоя отказалась подниматься.

Он орал как сумасшедший, приказывал, потом