Там, где парят орлы. Последняя граница - Алистер Маклин

Они еще валялись на полу грузовика, приходя в себя от неожиданности, и еще не сделали ни одного движения, а двери грузовика распахнулись, вспыхнул свет, внезапно осветивший темную внутренность фургона, и следом, через мгновение, вспыхнули еще два фонаря. Два длинных ствола зловеще сверкнули в свете фонарей, и низкий хриплый голос приказал всем заложить руки за голову. Снаружи раздался тихий голос, стволы и два фонаря отодвинулись в сторону, и в человеке, который, спотыкаясь, вошел в луч света, Рейнольдс опознал сотрудника АВО. За ним почти сразу появился еще один, потерявший сознание, мотор грузовика вновь заработал, и они опять были в пути. Все это не заняло и двадцати секунд с начала и до конца. Рейнольдс мысленно восхитился сноровкой и четкой эффективностью работы профессионалов подобного рода.

В том, кто это такие, он ни минуты не сомневался, но и при всем том, лишь на секунду поймав взглядом держащую один из стволов руку, изуродованную, всю покрытую шрамами, руку с необычной сине–фиолетовой отметиной в середине, мелькнувшую на миг руку, лишь после этого он почувствовал теплую и успокаивающую волну облегчения, нахлынувшую на него. Только в тот момент, не раньше, он мог почувствовать, как был напряжен, как, словно металлические струны, натянуты все его нервы. И уже потом он в состоянии был подумать о всех тех ужасах, которые ожидали менее везучих, – тех, кого допрашивали на улице Сталина.

Снова заныло в боку и заболели разбитые губы. Боль усилилась, потому что теперь его не сковывал страх за ближайшее будущее. Но зато сейчас он вновь мог думать о настоящем. Тошнота волнами накатывала на него, в голове кружилось, и толчками пульсировала кровь. Он понимал, что стоит ему самую малость расслабиться, и тут же сознание покинет его. Но для этого еще не настало время. Позже.

Сжав зубы, чтобы не застонать, с посеревшим от боли лицом, он спихнул свалившегося на него охранника, перешагнул через него и забрал его карабин. Он положил оружие на скамью слева от себя и подтолкнул в глубину фургона. Невидимая рука подхватила карабин и отправила его в темноту. Туда же последовали два других карабина и пистолет Гидаша. Свой пистолет Рейнольдс взял из куртки Гидаша, сунул его обратно в свою куртку и сел на лавку напротив Коко.

Через несколько минут они услышали, что двигатель машины затихает и грузовик тормозит. Стволы в задней части фургона вновь поднялись на несколько дюймов, и хриплый голос посоветовал всем соблюдать абсолютную тишину. Рейнольдс вынул автоматический пистолет, навинтил на него глушитель и прижал ствол к шее Гидаша.

Остановка была короткой. Вопрос со стороны неизвестного. Быстрый резкий ответ. Внутри фургона не слышны были слова, различимы лишь интонации говоривших. Затем, по–видимому, было получено разрешение, зашипел выходящий из тормозов воздух, и они опять отправились в путь. Рейнольдс облегченно откинулся назад на своем сиденье и вновь положил пистолет в карман. На шее Гидаша осталась глубокая красная отметина от глушителя пистолета – болезненный знак от напряженного, рвущего нервы момента.

Они притормозили еще раз. И вновь автоматический пистолет уперся в то же место на шее полковника АВО, но теперь задержка оказалась еще короче. Больше они не останавливались, катили по извилистой гладкой дороге. Приглушенный звук двигателя, как понял Рейнольдс, говорил о том, что они выехали из пригородов Будапешта и теперь дорога шла по сельской местности. Рейнольдс знал, что в городе обычно звук двигателя отражается эхом от ближайших зданий и звучит громче. Он заставлял себя не заснуть ненароком, цеплялся за ускользавшие нити сознания, для чего постоянно напрягал взгляд и старался рассмотреть внутренности фургона. Его глаза привыкли к темноте. В тусклом свете фонаря он уже мог различить две фигуры в низко надвинутых на глаза шляпах. Оба незнакомца, сгорбившись, сидели неподвижно со стволами и фонариками в руках. В их напряженной сосредоточенности чувствовалось что–то почти нечеловеческое. Рейнольдс впервые стал по–настоящему понимать, как Янчи и его друзьям удалось выжить и просуществовать такое длительное время. Снова и снова Рейнольдс поглядывал на лежащих у своих ног людей и видел недоуменное выражение их лиц, волны страха, охватывающие их время от времени, дрожание рук, затекших от длительного неудобного держания их на затылке. Один лишь Гидаш оставался всю дорогу совершенно неподвижным, с каменным и лишенным всякого выражения лицом. Невзирая на хладнокровное отношение к страданиям других, этот человек имел в характере нечто, как признался себе Рейнольдс, что было достойно удивления и даже восхищения. Без какого–либо намека на страх и жалость к самому себе Гидаш воспринял свое нынешнее положение с той же отчужденной холодностью, какая была ему присуща и в момент торжества. Один из людей в задней части фургона направил луч фонарика на кисть своей руки, возможно, чтобы посмотреть на часы, хотя на таком расстоянии Рейнольдсу трудно было определить это. Потом человек заговорил низким голосом, с приложенным ко рту платком, закрывающим нижнюю половину лица. Такой голос мог принадлежать кому угодно.

– Всем снять обувь, но по очереди. Положить обувь на первую скамейку.

На миг Рейнольдсу показалось, что полковник Гидаш собирается отказаться выполнять приказания, – сомнений в том, что у него хватит мужества поступить так, не было, – но пистолет Рейнольдса ткнулся в него, поторапливая и показывая явную бесполезность любого сопротивления. Даже Коко уже вполне пришёл в себя, чтобы, опираясь на локоть и помогая себе обеими руками, снять ботинки за какие–то тридцать секунд.

– Отлично, – сухо произнес человек у двери фургона. – Теперь, джентльмены, снимите шинели. И будет достаточно. – Человек помолчал, наблюдая за выполнением своего приказа. – Благодарю… Теперь внимательно слушайте. Мы сейчас едем по очень тихой и пустынной дороге. Скоро мы остановимся в маленькой хижине у дороги. Ближайшее жилье в любом направлении отсюда – не ближе трех миль. Если вы это жилье попытаетесь искать без обуви в одних носках, то, скорее всего, отморозите ноги, прежде чем найдете его, и совершенно определенно, что обе ноги вам впоследствии ампутируют.

Не сочтите это какой–то драматической угрозой, просто предупреждаю вас. Если же у вас имеется желание попробовать так поступить, то – ради Бога! С другой стороны, – продолжал человек, – в хижине сухо, ветер не продувает и там есть достаточный запас дров. Так что можете вполне поддерживать там теплоту. Утром мимо обязательно проедет какая–нибудь крестьянская телега.