Там, где парят орлы. Последняя граница - Алистер Маклин

– Зачем вы все это делаете? – спокойно и почти со скукой в голосе спросил Гидаш.

– Зачем вас оставляют в безлюдной местности? Это вы имеете в виду? Или речь о том, что мы пощадили ваши ничего не стоящие жизни?..

– И то и другое…

– Вы могли бы и сами достаточно легко догадаться. Ведь никто не знает, что у нас имеется принадлежащий АВО грузовик. Если вы не окажетесь у телефона, то никто не будет знать об этом, пока мы не доберемся до австрийской границы. Этот грузовик сам по себе является надежным документом по всему маршруту. Что же касается ваших жизней, то с вашей стороны такой вопрос вполне естествен. Те, кто живут мечом, должны ожидать, что от меча они и погибнут. Но мы не убийцы.

Почти сразу, как человек кончил говорить, грузовик остановился. Через какое–то время послышались шаги и задняя дверца распахнулась. Рейнольдс увидел двух людей, стоящих на дороге на фоне занесенных снегом стен маленькой хижины. После приказа «выходить» Гидаш и его люди выбрались из машины, помогая все еще с трудом передвигавшемуся Коко. Рейнольдс услышал легкий щелчок, когда подняли капот для проверки двигателя, но лица рассматривающего двигатель человека он не увидел – просто какое–то серое пятно в темноте. Он выглянул из задней дверцы, увидел последнего из людей АВО, которого загоняли в хижину, увидел, как за ними заперли дверь, вновь услышал щелчок на этот раз опускаемого капота, и почти сразу же три фигуры забрались в фургон, и грузовик вновь уже был в пути.

* * *

Вспыхнул свет. Все торопливо снимали с лиц прикрывавшие носовые платки, и Рейнольдс услышал, как Юлия охнула, посмотрев на него. Это довольно понятно, сухо подумал Рейнольдс, если лицо его выглядело таким же, каким он его ощущал. Первым заговорил Граф:

– У вас такой вид, мистер Рейнольдс, словно вы попали под автобус. Или это, или вы полчаса развлекались с нашим добрым другом Коко.

– Вы знаете его? – хрипло и невнятно спросил Рейнольдс.

– В АВО все знают его. И половина Будапешта тоже с ним лично познакомилась. Он находит себе приятелей, где бы ни появился. Что, кстати, произошло с нашим большим другом? Кажется, он не был в обычном для себя добром расположении духа?

– Я ударил его.

– Вы ударили его?.. – Граф удивленно поднял бровь. Для любого другого человека это движение брови было равнозначно огромному удивлению. – Даже дотронуться пальцем до Коко является само по себе поразительным достижением, но нанести ему боевой удар…

– О, прекратите! – устало и расстроенно попросила Юлия. – Посмотрите на его лицо. Мы должны что–то сделать.

– Оно и в самом деле некрасиво, – признался Граф, потянувшись за своей фляжкой на боку. – Тут поможет только универсальное средство.

– Скажите Имре, чтобы он остановился, – глубоким, низким и властным голосом сказал Янчи. Он внимательно посмотрел на закашлявшегося Рейнольдса, когда жидкость обожгла тому рот и горло, и он поперхнулся. От кашля выступили слезы на глазах, которые он вытирал после очередного приступа. – Вы сильно ранены, мистер Рейнольдс? Куда?

Рейнольдс сказал ему, и Граф выругался.

– Мои извинения, дружище, я должен был сам сразу это понять. Этот чертов Коко… Давайте выпьем еще немного «барака». Он продирает горло, но это помогает.

* * *

Рейнольдс не обманывался, полагая, что в лице Янчи и Графа он имеет самых лучших в мире помощников, однако надежды на полный успех у него не было, скорее наоборот: очень мало шансов было в этом деле для выигрыша. Кто предупрежден, тот вооружен. Он вспомнил о тайном микрофоне в номере Дженнингса с глубоким раздражением, которое не скоро пройдет. Коммунисты были на самом деле прекрасно предупреждены. У них имелась возможность перекрыть все дороги. Они могли проверять все машины, въезжающие и выезжающие из Будапешта. Они могли упрятать профессора в недоступную зону, в тюрьму или концентрационный лагерь в сельской местности. Они даже могли отправить его обратно в Россию. И помимо всего этого, был еще один важный момент, придающий особый нюанс всей проблеме: ему ведь ничего не известно, что произошло с молодым Брайаном Дженнингсом в Штеттине. Балтийский порт, мрачно подумал Рейнольдс, мог быть прочесан в тот день так, как его редко прочесывали раньше. И достаточно было всего лишь маленького просчета, совсем малой потери бдительности двумя агентами, ответственными за безопасность парня, у которых не имелось возможности узнать о сигнале тревоги, о том, что сотни сотрудников польской госбезопасности будут обыскивать каждую дыру и каждый закоулок в городе. Любая малейшая оплошность с их стороны приведет к полному провалу всей задуманной операции. Такие мысли крайне угнетали, почти сводили с ума. А ему приходилось лежать здесь и беспомощно ожидать, как расставляются сети в тысяче миль от него.

Жжение в его спине постепенно утихло. Острая режущая боль оставила, его внимание привлекло странное пощелкивание за окном. С каждой минутой это пощелкивание становилось все четче и все чаще. Рейнольдс уже не мог сдержать своего любопытства. Более того, ему срочно нужно было умыться, ибо когда они прошлой ночью приехали, то он, совершенно обессиленный, просто рухнул в постель и сразу же уснул. С чрезвычайной осторожностью он вытянул ноги, спустил их с кровати и сел. Натянул брюки от своего серого костюма, уже изрядно помятые за те три дня, которые прошли со времени его отъезда из Лондона. Сконцентрировавшись, поднялся на ноги и проковылял к маленькому окошку, расположенному над умывальником.

Его глазам предстал удивительный спектакль. Скорее, не весь спектакль, а лишь его главное действующее лицо. Человек под окном, просто юнец, выглядел так, будто возник из какой–то музыкальной комедии. В вельветовой шляпе с высоким пышным плюмажем, в длинном развевающемся плаще, который заменила желтая скатерть, в роскошно вышитых высоких сапогах со сверкающими серебряными шпорами, бросающимися в глаза своей ослепительностью даже на белом снежном фоне. И в самом деле, колоритная фигура в этой мрачной серой коммунистической стране, просто ослепительная.

Его занятие было столь же невероятным, как и внешний облик. Затянутой в перчатку рукой он держал длинный тонкий кнут. Легко и привычно двигая кистью, он заставлял подскакивать лежащую в пятнадцати футах пробку, а потом отбрасывал ее футов на десять в сторону. Потом опять заставлял пробку подпрыгивать и возвращаться точно на прежнее место. Подобным образом он манипулировал с десяток раз, хотя Рейнольдс так и не увидел, как кнут касается пробки, ибо удар был слишком быстр, чтобы глаза успели его заметить. Точность удара молодого человека была фантастической, а сосредоточенность абсолютной.