Там, где парят орлы. Последняя граница - Алистер Маклин

Через двадцать минут доктор вместе с Янчи поднялся в комнату к Рейнольдсу. Крупный, сильный, краснолицый, усатый человек с профессионально бодрым голосом, который неизбежно вынуждал пациентов подозревать худшее. Весь его вид излучал непоколебимую самоуверенность. Практически он не отличался от докторов в любой части света. Как и многие другие эскулапы, он высказывался слишком категорически и не старался скрывать свое собственное мнение.

Он безостановочно ругал «этих проклятых коммунистов» с самой первой минуты, как вошел в комнату.

– Как вам удалось так долго выжить здесь, – улыбнулся Рейнольдс, – если вы столь категорично высказываете свое мнение?..

– А–а… все знают, что я думаю об этих чертовых коммунистах. Они не осмеливаются нас тронуть, потому что мы незаменимы, мой друг! Особенно хорошие врачи. – Он прижал стетоскоп к уху. – Не то чтобы я уж очень хороший специалист, но весь фокус заключается в том, чтобы убедить их в своей незаменимости.

Врач был к себе не совсем справедлив. Осмотр был квалифицированным, тщательным и быстрым.

– Будете жить, – объявил он. – Возможно, у вас и было внутреннее кровотечение, но очень незначительное. Сильное воспаление и весьма заметные следы от ударов. Такому больному нужен постельный режим, Янчи, если вы не возражаете. Эффективность этого средства, которое я вам рекомендую, – продолжал он, – находится в прямой зависимости от боли, которую оно вызовет. Не исключено, вы будете подпрыгивать до потолка от боли, «но завтра вам станет лучше. – Он взял в горсть сероватой мази, размазал по спине тонким слоем. Этому рецепту, – пояснил он, – сотни лет, и я его всегда выписываю. А пациент всегда доверяет врачу, который пользует своих больных старым добрым лекарством, кроме того, это практически все, что «эти чертовы коммунисты» нам оставили.

Рейнольдс сморщился, когда почувствовал, как жидкая мазь впитывается в кожу, и его бросило в жар, даже на бровях выступили капельки пота. Доктор удовлетворенно хмыкнул.

– Что я вам говорил! Завтра станете как огурчик. Еще проглотите парочку этих белых таблеток, мой мальчик, и они окончательно снимут боль. И еще эту синюю. Она даст вам возможность заснуть. Если не заснете, то через десять минут действие мази прекратится. Уверяю вас, все лекарства быстродействующие.

Лекарства такими и оказались. Прежде чем заснуть, Рейнольдс еще услышал, как доктор опять ругал «этих чертовых коммунистов», когда спускался по лестнице. Он проспал почти двенадцать часов подряд.

Глава 7

Когда он проснулся, то увидел, что уже наступил вечер, но на этот раз окно занавесили и зажгли маленькую керосиновую лампу. Он проснулся сразу, как привык это делать, не двигаясь и не меняя позы. Его взгляд остановился на Юлии, которая смотрела на него так, как никогда до этого. Это продолжалось целый долгий миг. Она почувствовала, что он проснулся, и от неожиданности покраснела, убрав с его плеча руку, которой пыталась его разбудить. Он поднял руку и взглянул на часы, словно ничего особенного не заметил.

– Восемь часов! – Он резко сел в кровати, но не испытал, к своему удивлению, никакой боли.

– Вы себя лучше чувствуете, правда? – улыбнулась она.

– Лучше? Это чудо! – Он ощутил, что боль совсем исчезла, хотя спина и горела, будто в жару. – Сейчас восемь часов, – с сомнением повторил он. – Я проспал целых двенадцать часов!..

– Действительно, так. У вас и лицо стало выглядеть получше, – сказала она спокойно. – Ужин готов. Принести сюда?

– Я спущусь вниз через пару минут, – сообщил Рейнольдс.

Так он и сделал. В маленькой кухне весело горел огонь в очаге. На столе уже был накрыт ужин на пятерых. Шандор и Янчи приветствовали его и были рады узнать, что чувствует он себя лучше. Они познакомили его с Козаком. Тот пожал ему руку, кивнул, улыбнулся и снова молча принялся за свой суп. Пока он ел, не сказал ни одного слова, уткнувшись в тарелку, и Рейнольдс поэтому видел лишь его черные мадьярские волосы, зачесанные назад. Лишь когда он проглотил последнюю ложку, поднялся бросив пару слов Янчи, и вышел, Рейнольдс успел рассмотреть его открытое красивое юношеское лицо с плохо скрываемым выражением злости на нем.

Это выражение явно предназначалось ему, Рейнольдсу, на этот счет у него не оставалось никаких сомнений. Через секунду после того, как за ним захлопнулась дверь, на улице взревел мотор мощного мотоцикла, который стремительно удалился. На улице опять стало тихо. Рейнольдс поглядел на сидевших за столом.

– Пожалуйста, не могли бы вы мне объяснить, что я такого сделал, что ваш молодой друг просто пытался испепелить меня взглядом?

Он взглянул на Янчи, но тот был занят разжиганием своей трубки. Шандор смотрел в огонь, задумавшись о чем–то. Наконец ему весьма раздраженно все объяснила Юлия. Она это делала с таким недовольством, которое обычно ей было не свойственно, что Рейнольдс удивленно на нее взглянул.

– Очень хорошо. Если эти два труса не хотят вам все объяснить, то, видимо, придется это сделать мне. Козак раздражен одним вашим присутствием здесь. Видите ли… он… ну… он считает, что он меня любит. Меня, которая старше его на целых шесть лет!

– Что такое шесть лет, в конце концов, – рассудительно сказал Рейнольдс, – если вы…

– О, помолчите! Однажды ночью он допил оставленную Графом бутылку вина и признался мне в любви. Я удивилась и смутилась, но он такой милый мальчик, что мне не хотелось огорчать его. Поэтому по глупости я что–то сказала, вроде того, что надо подождать, когда он подрастет… Он был в бешенстве…

Рейнольдс удивленно поднял бровь.

– Что все это… о чем, собственно, речь?..

– Не ведите себя, как ничего не понимающий… Он думает, что вы… ну… его соперник в борьбе за мою благосклонность.

– Пусть победит лучший, – торжественно произнес Рейнольдс.

Янчи поперхнулся дымом трубки, а Шандор прикрыл лицо своей массивной ручищей. Однако каменное молчание главы застолья заставило Рейнольдса подумать о том, что предмет для остроумия мог бы быть и какой–нибудь другой. Молчание затянулось. Он постарался выглядеть непринужденно и взглянул на Юлию с любопытством, не обнаружив на лице девушки ни гнева, ни смущения, которые он ожидал увидеть в ответ на свою шутку. Юлия прекрасно владела собой. Она уперлась подбородком в ладонь и рассматривала Рейнольдса задумчиво и чуть насмешливо, что его несколько обескуражило. Не впервые ему приходилось напоминать себе, что в высшей степени глупо недооценивать дочь такого человека, как Янчи.

Наконец она встала из–за стола, чтобы убрать посуду. Рейнольдс обратился к Янчи: