Там, где парят орлы. Последняя граница - Алистер Маклин

– Помню, люди говорили, что это была одна из самых жестоких битв войны. Конечно, поляков всех уничтожили…

– Почти всех… остатки, и среди них был Граф, отправили в газовые камеры Аушвица. Но германские охранники позволили почти всем сбежать. Никто не знает почему. Но перед тем немцы заклеймили пленников. У Графа номер выжжен под мышкой. – Она поежилась. – Это ужасно.

– И тогда он встретил вашего отца?

– Да. Они оба были в армии генерала Власова, но не оставались там долго. Бессмысленные бесконечные убийства довели обоих почти до безумия. Банды, которые раньше маскировались под русских, останавливали польские поезда, садились в них, заставляли пассажиров выходить и расстреливали всех, у кого были членские билеты коммунистической партии. А ведь многие из ехавших не имели иного выбора, как держать при себе эти партбилеты, если они сами и их семьи хотели выжить. Поэтому уцелевшие ушли в Чехословакию и присоединились к словацким партизанам в Верхних Татрах.

– Я слышал об этих людях даже в Англии, – подтвердил Рейнольдс. – Это были самые свирепые и наиболее независимые бойцы Центральной Европы.

– Думаю, Янчи и Граф согласятся с этим, – сказала Юлия с жаром, – но они и из Чехословакии очень скоро ушли. На самом деле словаки не были заинтересованы воевать за что–то. Они воевали просто ради того, чтобы воевать. Когда им все надоело, они начали воевать между собой. Поэтому Янчи и Граф перебрались в Венгрию. Они здесь уже более семи лет и большую их часть прожили не в Будапеште.

– А сколько времени вы сами живете тут?

– Столько же, как и они. Первое, что сделали Граф с Янчи, – это приехали за нами на Украину. Они забрали нас с матерью и через Карпаты и Верхние Татры добрались сюда. Как ни странно это звучит, но для меня это оказалось самым замечательным путешествием в моей жизни. Лето было в самом разгаре. Сияло солнце. Граф и Янчи знали всех, повсюду имели друзей. И я никогда не видела маму такой счастливой.

– Да… – Рейнольдс постарался отвлечь внимание девушки от этой темы. – Остальное я знаю. Граф сообщает, над кем нависла опасность гильотины, и Янчи их спасает. Я разговаривал только в Англии с десятками людей, которых Янчи спас от смерти. Странно, но среди них нет ненавидящих русских. Все они хотят мира. Янчи всех их убедил молиться за мир. Он даже пытался обратить в свою веру и меня.

– Я говорила вам, – сказала Юлия сердечно, – он замечательный человек. – Она помолчала минуту–другую и неожиданно спросила: – Вы ведь не женаты, мистер Рейнольдс, не так ли?

– А какое это имеет значение?.. – Рейнольдс был озадачен таким поворотом разговора.

– У вас нет жены, нет любимой, не правда ли? Вообще у вас нет девушки… И, пожалуйста, не говорите «нет» и «не беспокойтесь, никто не посягает на вашу личную свободу», потому что это прозвучит грубо, жестоко и несколько вульгарно. Лично я не считаю, что вам присущи такие качества.

– Да я даже рта еще не успел раскрыть, – возразил Рейнольдс. – А относительно вашего вопроса скажу, что вы угадали. Его любому нетрудно отгадать. Мой образ жизни и женщины – это взаимно исключающие друг друга понятия. Несомненно, вы это тоже вполне понимаете.

– Я знаю это, – тихо сказала она, – но я знаю также, что два–три раза за этот вечер вы отвлекли меня от… от разговора на неприятные темы. Бесчеловечные монстры обычно не беспокоятся о подобных тонкостях. Сожалею, что так назвала вас, но если бы я этого не сделала, то не узнала бы, как была не права. Я ошибалась и узнала об этом раньше Янчи и Графа, которым еще только предстоит переменить свое мнение о вас. Если бы вы только знали, как много значат эти два человека для меня! Обычно они всегда оказываются правыми, а я ошибаюсь. Однако на этот раз я узнала правду раньше них.

– Не сомневаюсь, что вам ясно, о чем вы говорите… – вежливо начал Рейнольдс.

– Представьте выражение их лиц, когда я расскажу, что сегодня вечером целых десять минут рука мистера Рейнольдса обнимала меня, – с наигранной застенчивостью сказала она, но в голосе проскальзывали искорки смеха. – Вы обняли меня за плечи, когда подумали, что я плачу… Да, впрочем, я и в самом деле плакала, – призналась Юлия. – Ваша волчья шкура становится слишком тонкой, мистер Рейнольдс.

– Господи Боже мой!

Рейнольдс на самом деле удивился, обнаружив, что обнимает девушку за плечи и чувствует прикосновение ее волос к ладони своей окоченевшей руки. Смешавшись, он пробормотал невнятные извинения и только было собрался убрать руку, как вдруг замер в полнейшей неподвижности и рука его крепче сжала плечи девушки, а губы приблизились к самому ее уху.

– Мы не одни, Юлия, – прошептал он.

Он скосил глаза и убедился в том, что уже подсказал ему чрезвычайно обостренный слух. Снегопад прошел, и он отчетливо увидел, как к их убежищу бесшумно приближаются трое. Он заметил бы их и раньше, в сотне футов, если бы так не расслабился. Второй раз за эту ночь Юлия ошиблась относительно полицейских. Но на этот раз от них невозможно было скрыться. Бесшумное приближение их являлось несомненным подтверждением того, что те знали, что здесь кто–то есть.

Теперь Рейнольдс не колебался. Правой рукой он обнял Юлию за талию, наклонился и поцеловал. Сначала она инстинктивно попыталась оттолкнуть его и отвернуть лицо, напрягшись всем телом в его объятиях, но сразу же успокоилась, поняв в чем дело. Ведь она была дочерью своего отца и быстро схватывала суть происходящего. Она обняла его рукой за шею.

Потянулись томительные секунды. Десяток, другой… Полицейские не спешили выдать себя, а ему все труднее становилось думать о них… Впрочем, для него эти объятия не были неприятны. Он почувствовал, как рука девушки обняла его крепче, когда вспыхнул мощный луч фонаря и веселый низкий голос произнес:

– Клянусь небом, Штефан, меня не интересует, что говорят люди. С молодым поколением у нас все в порядке. Ты только посмотри, на термометре двадцать градусов мороза, а эти молодые будто на пляже Балатона в самый разгар жаркого лета. Эй, не торопись, молодой человек! – Крупная рука протянулась из темноты вслед за лучом фонаря и толкнула Рейнольдса, поднявшегося на ноги и прислонившегося к стене. – Что вы здесь делаете? Разве вы не знаете, что ночью здесь запрещено находиться?

– Я об этом знаю, – виновато пробормотал Рейнольдс, изобразив некую смесь страха и смущения. – Извините… Нам больше некуда пойти.

– Чушь!.. – зарокотал веселый голос. – Когда я был в вашем возрасте, молодой человек, не было лучше места, чем в уютных уголках за занавесками в «Белом ангеле». Всего несколько сотен метров отсюда.