Полковник трех разведок - Богдан Иванович Сушинский

вашем соперничестве с англичанами. Но вернемся к преимуществам ресторана «Черногория», где нас ждут великолепная балканская кухня и молчаливый обслуживающий персонал. Но главное достоинство этого ресторана в том, — объяснял Бош, уже увлекая Дэвисона за собой, на деревянную винтовую лестницу, — что он имеет три выхода — центральный, черный и наш, подземный; и что в нем оборудованы две кабинки «для деловых встреч». Кабинка, в которой будет проходить наша встреча, находится как бы вне ресторанного зала, в своеобразном бетонном бункере; к тому же она проверена. Никаких посторонних «ушей» в ней не предвидится, черногорцы строго следят за этим.

— Похвальная бдительность.

— А что вы хотите, многолетний опыт подполья.

Москва. Управление внешней разведки КГБ.

Апрель 1961 года

Как всегда в подобных случаях, телефонный звонок из Москвы почти мгновенно превратил Постольникова из подпольно бунтующего где-то там, «за бугром», полковника-диссидента в преданного уставного служаку.

— И как там у нас погода, «курортники»? — всех своих подчиненных, которым выпало служить южнее южных границ Союза, генерал Ванин искренне считал «курортниками». После длительной службы в северных широтах, отмеченных в его медицинской книжке двумя «полевыми» замерзаниями, обморожением и полиартритом, генерал патологически ненавидел московские зимы, а всякий мороз «сверх пяти градусов ниже ноля» воспринимал в виде стихийного бедствия.

— Как всегда, по-южному благосклонна, товарищ генерал, — отметился Постольников традиционной отговоркой.

— Что благосклонна — это понятно, — мечтательно протянул Ванин. — Было бы еще и начальство таким же благосклонным, — туманно как-то посетовал он. — Однако же мыслишь красиво.

— Это уж как водится, — столь же расплывчато подыграл ему Постольников, поняв, что конкретизации сетования не последует.

— Радиограмму ты, конечно, видел, и ситуацию для себя в общих чертах уяснил?

— В принципе все методы и способы известны… — попытался полковник отделаться от Ванина точно так же, как только что отделывался от него майор Горюнов. — А какой из них применить — это уже…

— Причем не просто «какой-либо из них…», — прервал его генерал, — а с полным обоснованием, и в самые кратчайшие сроки. Но мыслишь, в общем-то, красиво.

Ванин уже знал, что, в отношении Сукарно «добро» на «прессинг по всему полю» получено из самых верхов. Правда, с одной коварной оговоркой: «операцию проводить деликатно, соблюдая предельную осторожность». Подстраховываются конечно же, причем самым шулерским образом.

Положив трубку, генерал вновь принялся листать «досье на товарища Карно», только на сей раз вчитывался в его строки и всматривался в фотографии с такой придирчивостью, словно индонезиец уже сидел перед ним, в камере для допросов, и обязан был аргументировать и прояснять каждый факт, имеющийся в материалах этой расстрельной папки.

А ведь ничего особенного. 1901 года рождения, семья — скромного достатка; образование, то есть лекции в некоем провинциальном технологическом институте, как по нынешним европейским меркам, тоже, в общем-то, скромное. Политическую деятельность начинал практически с ноля, не имея никакой поддержки в аристократических, военных и государственных кругах. Что называется, из тех, кто — как и многие другие в «молодых демократиях» — пришел к власти на гребне событий. Всплыл, так сказать. Причем всплыл, собственно, не столько на волне самого освободительного движения, сколько на волне революционной ура-патриотической истерии. Не зря же его считают основателем, теоретиком и духовным лидером «левого» индонезийского национализма.

— И что же в итоге получается? Что этого махрового националиста мы обязаны всячески прикармливать, холить и лелеять?! — продолжил он свои рассуждения уже вслух, как только в кабинет вошел подполковник Маругин.

— Это вы о президенте Сукарно, товарищ генерал? — охотно отозвался подчиненный.

— О нем, естественно. С такой помпой встречать готовимся, будто речь идет о президенте какой-нибудь великой державы или о королеве Англии.

— Когда Сукарно начали обвинять в том, что, дескать, решил сотрудничать с японским оккупационным режимом, он запустил в массы лозунг: «Мы посадим семена национализма, и пусть японцы их выращивают!» С этими «семенами» он потом и начал освободительную войну… Правда, уже против голландцев, так сказать, против угнетателей и колонизаторов.

— …Вот-вот. Хотя у нас и своих националистов хватает, — проворчал генерал, как бы продолжая излагать порочащие индонезийца факты. — Причем всех мастей. К тому же в последнее время он пытается заигрывать буквально со всеми — с японцами, американцами, англичанами.

— Того и гляди, вновь под голландскую корону попросится.

— Ну, это вряд ли. Голландских «щей» индонезийцы уже нахлебались. Тут важно другое. Нельзя забывать об идеологическом контексте. Наш доморощенный философ умудрился замесить свой азиатский национализм на европейском марксизме, а потом припудрить всю эту революционно-идеологическую смесь все тем же махровым исламизмом.

— Однако у нас в рукаве тоже кое-какие козыри имеются, товарищ генерал, — взвесил на ладони тощую красную папку подполковник.

— Считаешь, что имеются? — с надеждой взглянул на него и на папочку с досье Ванин и только теперь указал подполковнику на стул.

— При любом раскладе чувствуется, что трон под Сукарно вот-вот пошатнется.

— И что, нашелся кто-то такой, кто хоть сейчас способен дышать в затылок этому «великому вождю великой индонезийской революции»? Речь идет об известном политике?

Генерал всегда помнил, что Маругин считается специалистом по «государственным кадрам второго эшелона», из которого в нужное время, словно пятого туза из колоды, можно было выдернуть какого-нибудь амбициозного чиновника или забуревшего генерала. А то и народного мстителя, джунглями вскормленного — на худой конец. Пока еще без громкого имени и больших заслуг, но уже способного если не сместить лидера, то, по крайней мере, возглавить некую муторную оппозицию, способную основательно попортить кровь и нервы вождю.

— Сомневаюсь. Из среды политиков нам вряд ли удастся вскормить кого-либо. Во всяком случае, в ближайшее время. Не успеем, обстоятельства не позволят.

— Даже если учесть, что под боком у президента, словно кобра под валуном, затаился вице-президент Мохаммад Хатта, — вроде бы и не спросил, а как бы констатировал генерал.

Маругин выдержал мимолетную дипломатическую паузу и почти в полголоса напомнил шефу:

— Эту кандидатуру мы уже как-то отрабатывали. Но, во-первых, есть все основания подозревать, что он, увы, «не наш человек», а во-вторых, в Министерстве иностранных дел решительно настроены против этого нашего, как его там?.. — потянулся к папочке подполковник, пытаясь заглянуть в нее.

— Словом, против очередного «Мухаммеда», — великодушно простил его служебную забывчивость генерал. — И даже советовали, в министерстве имею в виду, подвести Сукарно к мысли о полной дискредитации своего зама-завистника, предварительно настроив против него все ближайшее окружение.

После этого «любезного обмена мнениями» установилась еще более длительная и тягостная пауза, которую, однако, Ванин использовал для знакомства с «агентурной» папочкой подполковника.

— Тем не менее, — задумчиво возвращался из спасительного молчания генерал, — в Джакарте тоже существуют военные чины, которые спят и