Отборная невеста кн. 1 - Илона Волынская

в который раз прикладываясь к фляге. — Ну тоже дело… Каждый ее семейке половину девчонки по своей цене толкнет, они ее дома сами сложат.

— Тьфу, долбанутая! — ругнулся старый нищий. Не отпустил, но тянуть Булку за руку перестал. — Ладно, Безногий, отпусти мальчишку.

Безногий с невнятной руганью оттолкнул Пырю. Хрипло дышащий мальчишка метнулся Чучу за спину.

— Ну, и сколько ты хочешь? — уже спокойно спросил Слепой.

— Два соверна. — высунувшись у Чуча из-за плеча, пискнул Пыря и снова спрятался.

— Таки долбанутый! Ты ж ее проводить хотел! За проводы один соверн — и то много, но ладно — помни мою доброту. А родители этой красавы мне всёеее… вернут.

Слепой смерил Булку оценивающим взглядом глазок-буравчиков… рука его нырнула под лохмотья, а вынырнула с целой пригоршней меди.

На губах Пыри мелькнула торжествующая улыбка, но он тут же преисполнился серьезности, следя как Слепой отсчитывает медяков на соверн. Считать и держать Булку за руку было неудобно, старый нищий морщился, неловко перебирая затертые монеты между пальцами. Позеленевший от времени медяк выскользнул, и булькнул в растоптанную мокрую грязь. Слепой ругнулся, наклоняясь за монетой. И беременная ругнулась, и придерживая фальшивый живот обеими руками, тоже наклонилась. Чуч недовольно нахмурился и потянулся к медякам, зажатым у старого нищего в кулаке…

Ни один из них Булку не отпустил — так чтоб совсем. Но хватка на ее запястьях ослабла.

Она рванулась изо всех сил. Ладонь выскользнула из пальцев Чуча. Рукав, за который придерживал ее Слепой, затрещал, оставляя старому нищему оторванный манжет. Булка обеими руками толкнула беременную в обширный зад. Раздалось звонкое «бумс!» и беременная протаранила головой Слепого. В ругани и брызгах разлетающихся медяшек они рухнули наземь.

Немногочисленные прохожие ринулись на медяки, как толстозобики в парке на хлебные крошки. Только Безногий кинулся наперерез, распластавшись в прыжке, будто охотился на удирающую куру.

Чуч выбросил вперед ладонь, чуть подправив его прыжок… Безногий ляпнулся животом на свою же каталку, заверещал, задергал руками и ногами. Каталка скрипнула и набирая скорость, покатила под уклон.

Булка помчалась в противоположную сторону. Подошвы ботинок дробно чавкали по грязи, юбка раздулась парусом, а концы шали летели за спиной. Она бежала со всех ног, лавируя между прохожими. За спиной слышались истошные крики, среди которых явно выделялся крик Чуча:

— Долбанутая! Стой!

Глава 24. По пути на бал

Шум голосов, до этого казавшийся лишь эхом, вдруг нахлынул, становясь громким и отчетливым. Я выглянула из-за угла, и тут же спряталась обратно, как белка-мясоедка, когда в дупле легкомысленных пичуг караулит. Пугающий покой пустых анфилад разом сменились шумом и блеском переполненного зала. Между колоннами — тоже вызолоченными! — медленно, как начавший закипать суп, кружила разряженная толпа. Собственно, поэтому я и спряталась — враз поняв, что встреченная в уборной сьёретта… та, с алмазными бантиками в прическе… была весьма сдержанной и скромной.

Вовкуньими лампами при дворе не пользовались, щадя чувства гордых сьер и нежных сьёретт, а золотистый свет сотен свечей искрил и переливался в бесчисленных драгоценностях. Украшений было… много! Очень! Быстрый взгляд отметил пожилую сьеру — грудь ее платья, будто кираса, закрывали плотно, один к одному нашитые алмазы. У другой юбка целиком была заткана золотом, за ней переливалась драгоценными камнями роскошная тиара — ее обладательницы видно не было, никто не мог бы сказать блондинка она, брюнетка, или вовсе лысая, всё затмевал блеск камней.

Что ж, по крайней мере, насчет кроя платья я успокоилась: среди полушарий кринолинов и юбок-колокольчиков мелькали и прямые силуэты. В остальном же… Я поняла скептическую гримаску сьёретты-из-уборной, и слова голоса-за-спиной, что без драгоценностей при дворе я буду выглядеть голой. Правда, голос-за-спиной не только говорил, он еще и делал…

Я нашла глазами зеркало над бело-золотым камином, маленькое, декоративное, но в нем отлично было видно, как вспыхнуло мое лицо. Зато пальцы ледяные, и я прижала их к щекам, пытаясь унять жар. Сапфир на тонкой, почти невидимой цепочке лег точно в ложбинку между грудей. В его сиянии видно было, какая белая… и мягкая, наверное… у меня кожа… Ведь гладил же он… оторваться не мог…

Я отняла ладони от щек, и сама кончиками пальцев обвела сияющую каплю сапфира. Действительно: гладкая… мягкая…

Капля воска с люстры ляпнулась точно мне за вырез. Я судорожно вздрогнула от мгновенной боли, и очнулась.

— Хвост Крадущейся, о чем я думаю! — я похлопала себя по щекам, приводя в чувство.

Следует признать, что голос-за-спиной изрядно выручил — вовсе без драгоценностей меня и впрямь бы засмеяли. Но один сапфир, даже такой роскошный, не сможет соперничать с принятыми при дворе каскадами драгоценностей. А раз играть на равных не можешь… остается сменить игру!

Я вытащила из сумочки на поясе… цветок. Большой, лохматый, темно-синий цветок выпивона с ярко-золотыми прожилками на лепестках был словно стеклом облит. На самом деле сорванные цветки заливали арахновой слюной — стоило потянуть за похожий на ниточку стеклянистый кончик и прозрачная пленка с едва слышным шипением испарилась, а цветок ожил и задышал, как только что срезанный. Я заправила его в собранный на затылке пучок волос — на фоне моих темно-шоколадных прядей он смотрелся особенно выигрышно.

Да и вся я… смотрелась. Глаза сияли, кожа была белоснежной и бархатистой, без единого изъяна, румянец — ровным и нежным, никаких лихорадочных пятен. Ресницы стали длиннющими, а брови ровными и темными, а еще от меня исходил легкий, почти незаметный, но кружащий голову аромат.

В том и сила выпивона, что рядом с ним не бывает некрасивых женщин!

И стоит он больше, чем весь каскад алмазов на груди у той пожилой сьеры.

Что я за него не платила, а просто срезала в оранжерее, про то никому знать не нужно.

Я гордо вскинула голову и плавно направилась в зал. Может, там если не накормят, так хоть пить дадут?

На пороге я замешкалась — всего лишь люди, почему же мне страшно, как если бы я собиралась сойти с нахоженной тропы в неизведанные глубины Чащи? Под взгляды из листвы, которые чувствуешь, но кто глядит — не знаешь. А если вдруг узнаешь — никому уже не расскажешь.

Кажется, останавливаться не следовало, все головы тут же повернулись ко мне. И я почувствовала, что Чаща — не Чаща, а вот вовкунья стая придворным сьерам, сдается, сродни. Во всяком случае, глядят одинаково: оценивающе и с явным желанием сожрать.

— Это кто такая? — прикрывая рот веером для большей секретности, но при этом говоря так пронзительно, что