Севастопольский конвой - Богдан Сушинский

Бекетов поморщился, покряхтел… Он терпеть не мог бумаг; особенно таких вот «ублажающих», как он называл их, писем, и всегда составлял их крайне плохо – с изложением на бумаге у него обычно возникали трудности. Но терзаний его адмирал не ведал и продолжал:

– Основная мысль нашего донесения должна быть предельно ясной: Военсовет и штаб оборонительного района считают, что успех задуманной операции возможен только при условии серьезной поддержки со стороны командования живой силой, мощной корабельной артиллерией, а также бомбардировочными и истребительными эскадрильями. Добро бы еще подключить штурмовую авиацию.

Высказав все это с потупленным взором, адмирал неожиданно поднял глаза и встретился взглядом с полковником. Этими взглядами они способны были сказать друг другу значительно больше того, что произнесено словами. Они предвидели, каковой будет реакция штаба флота. В последнее время там нервно воспринимали любую просьбу одесситов о серьезных подкреплениях, множество раз давая понять: резервов, как таковых, у флота нет и взяться им неоткуда. Последнее отдают, хотя уже надо бы всерьез подумать об обороне главной базы флота – Севастополя. Однако тут же возникал вопрос: что в таком случае делать с обороной Одессы: уводить войска в Крым, оставляя в городе партизан и подполье? Заманивать противника в городские кварталы, чтобы перемалывать его части в уличных боях? Тем более что принять решение о сдаче Одессы может только сам Верховный, который, судя по всему, торопиться с этим не намерен.

– … Если мы не составим такого донесения командующему флотом, не аргументируем, вся вина за провал десантной операции и наступления ляжет на нас, – как бы подытожил итог сомнений командующего полковник Бекетов.

– Прежде всего, нужно добиться отсрочки десанта, чтобы подготовиться к удару основных сил.

– При этом жестко конкретизировать, какое именно пополнение, с какой техникой и в какие сроки нам понадобится. И просить нам придется, как минимум, одну полноценную кадровую дивизию, с полным штатом личного состава и вооружения, а кроме того… – договорить полковник не успел. В проеме двери появилась голова адъютанта командующего.

– Товарищ контр-адмирал, у аппарата радиосвязи командующий флотом. Просит вас.

– Сам командующий?! У рации?!

Бекетов понимал, что Жукову было чему удивляться. Разговор по радиосвязи никакой особой шифровки не предполагал. Да и на связь с ним лично командующий выходил только однажды, к исходу первого дня войны. Однако связь тогда еще была телефонной, по закрытой правительственной линии. Значит, ситуация действительно из ряда вон выходящая.

38

В тот день в расположение батальона штабная машина так и не пришла. Около десяти утра позвонил порученец Бекетова и передал приказ командования: любой ценой продержаться до полуночи, затем отвести батальон на основную линию обороны.

– Значит ли это, что решение полковника Бекетова?.. – попытался выяснить судьбу своей поездки в город майор, но порученец резко прервал его.

– Решение полковника, как всегда, остается в силе. С тем только уточнением, что вы со своими людьми должны явиться в штаб завтра. Насколько мне известно, вопрос о вас решается теперь в штабе флота. Он на контроле у самого командующего, у вице-адмирала.

– Все настолько серьезно?

– Когда решается судьба обороны Одессы – это всегда серьезно. А решается она очень трудно.

Офицеры понимающе помолчали.

– Мне-то казалось, что вызов в штаб оборонительного района связан с поездкой в Севастополь.

– Разве я сказал, что она отменяется? – сухо парировал капитан-порученец. – Это все, что я пока что могу сообщить вам, – еще жестче упредил он дальнейшие расспросы. – Машина прибудет за вами в девять утра.

Удрученное уничтожением своего десанта, румынское командование в этот день вело себя, на удивление, спокойно: ни артобстрелов, ни атак, даже ружейных перестрелок – и тех не возникало, хотя расстояние между окопами позволяло это. Зато осень пыталась напомнить о себе в первый же календарный день: было пасмурно, изредка моросил дождик и со степи почти непрерывно дул холодный северный ветер. Порой Гродову казалось, что где-то неподалеку, в глубинах степи, уже выпал снег.

– Не жалко, комбат, такие позиции врагу оставлять? – позвонил ему под вечер майор Кречет. – Подтрибунально прекрасные позиции.

Гродов поиграл желваками. Вопрос был задан таким тоном, словно он намерен бежать с перешейка, преступно оставляя его врагу.

– Это не первая территория, которую нам приходится оставлять. Настанет время – вернем.

– Да нет, я в чисто человеческом аспекте… – слегка стушевался Кречет, понимая, что беседа может пойти не по тому руслу, которое он намеревался проложить.

– Эмоции здесь излишни, так диктуют обстоятельства. Согласен: Большеаджалыкский перешеек словно бы специально создан для обороны, – миролюбиво объясни Гродов, хотя причины, побудившие бывшего командира дивизиона прибегнуть к этому звонку, оставались неясными. – Но последовал приказ…

– Эмоциями тебя, Гродов, не проймешь, это давно замечено. Впрочем, не в этом дело.

– В чем же тогда?

– Твой батальон понес значительные потери, а мой только что, накануне уничтожения батареи, сформирован. Кроме того, в штабе полка мне сказали, что из батальона ты уходишь.

– Очевидно, это не такая уж большая тайна, если об этом уже говорят даже в штабе полка.

– И предположение есть, что назначить тебя могут теперь уже не ниже, чем на должность командира полка, слишком уж ты на хорошем счету в штабе оборонительного района.

– Не исключаю и такой вариант.

– Так почему бы тебе, майор, не исключить и еще один вариант? Тебе наверняка понадобятся заместители командира полка, начальник штаба, в крайнем случае… Понимаешь, к чему клоню? Да мы с тобой на эту тему уже говорили.

– А не опасаетесь, майор, что вам трудно будет терпеть меня в одном полку, рядом с собой?

Кречет проворчал нечто нечленораздельное, натужно посопел в трубку и, процеживая каждое слово сквозь сжатые зубы, проговорил:

– Напрасно ты так, Гродов. Карьеру в одиночку не делают. Вчера я был твоим командиром, завтра ты станешь моим, а послезавтра – поди знай… Поддерживать нужно друг друга, комбат; не нам первым идти таким образом к генеральским лампасам. Большими друзьями мы с тобой так и не стали, не сложилось, но ведь и врагами тоже не были. Так что ты подумай, Гродов, подумай…

– Уже подумал, но только вот о чем. Перед уничтожением моей батареи вы признались, что имеется небольшой запас противопехотных и противотанковых мин, а также два профессиональных минера.

– И сейчас не отрицаю: имеются, – неуверенно отреагировал Кречет, совершенно не ожидая, что разговор может завершиться столь неожиданной просьбой. – И мины, и минеры. Тут все подтрибунально, майор Гродов, – с явным вызовом возвестил бывший командир дивизиона.

– Так переправьте их сюда, майор Кречет, – в тон ему предложил Дмитрий. – Окопы и огневые точки мы засыплем лишь наполовину, а чтобы испортить противнику праздник захвата русских позиций, оставим несколько кровавых сюрпризов. Пока румыны будут подсчитывать потери да приходить в себя после легкой добычи почти готовой линии обороны, мы успеем основательно обосноваться на новых рубежах. А главное, выиграем время; при хорошем раскладе наши батальоны получат еще один день передышки.

Кречет недовольно покряхтел, как жадный собственник, которому приходится отрывать от себя последнее, однако возразить так и не решился.

– В общем-то, дельное предложение, майор Гродов. Сейчас направлю тебе минеров и нескольких солдат-носильщиков с минами. В самом деле, почему бы еще немного не попридержать противника на твоем рубеже?

– Вот и будем считать, что с этой общей операции мы и начнем по-настоящему воспринимать и понимать друг друга, майор Кречет.

– Что ж, давай, будем считать, – остался доволен этим предложением бывший комдив, все еще не терявший надежды найти с неуступчивым комбатом некий «общий язык».

Завершив разговор, Гродов вызвал к себе в штабной грот Владыку и Куршинова и приказал: как только начнет темнеть, все до единого бойцы должны, не привлекая внимания врага, полузасыпать свой участок окопа, а также артиллерийские позиции. Именно полузасыпать, чтобы соблазнить противника легким восстановлением траншей. После этого первой уходит батарея, затем все три роты, кроме взвода мичмана Юраша. Его бойцы, маскируясь в складках местности, до утра остаются в засаде. Но уже за линией обороны и минным полем, которое комбат наметил устроить не со стороны противника, а в тыловой части их нынешних позиций, которую румынам придется преодолевать уже во время атаки.

Отдав еще несколько распоряжений по подготовке к отступлению, майор велел ординарцу разбудить себя, как только прибудут минеры, прилег на свою лежанку, и почти мгновенно уснул. В последние дни он почти постоянно чувствовал усталость, но эта ночь, проведенная в стычках с вражеским десантом и в штурме острова, казалось, окончательно выбила его из колеи.