Драконово семя - Саша Кругосветов

– Почему вы это сделали? Что вас заставило?

– Я, Виктор Иванович Исаев, – чеченец, – ответил я ему, – и с гордостью объявляю об этом, – хотел убить Генерального секретаря за то, что он предавал и позорил нашу партию. Хрущев обещал вернуть вайнахов домой, но в Ангуште по-прежнему живут осетины, в Аухе – аварцы. Я критически настроен к системе партийной власти в СССР, считаю, что комсомол себя изжил, осуждаю вторжение в Чехословакию и положительно оцениваю военные перевороты в странах третьего мира. Генеральный секретарь проводит неправильную, вредную для народа политику. На этом месте нужен человек, который сумел бы кардинально изменить линию партии. Я порвал с друзьями и с невестой, чтобы они были вне подозрений; я не читал газет, чтобы никто не мог сказать, будто меня подстрекали. Я отказался от детской мечты – жить в Черных горах вблизи могил моих чеченских предков. И все потому, что хотел свершить акт справедливости; и это мое покушение – только моих рук дело. А теперь судите меня.

Вот примерно то, что я ему заявил, хотя, возможно, разговор шел немного иначе, сейчас я уже не помню точно.

И тогда Андрон Владимирович поинтересовался:

– А кого бы вы хотели вместо?

Это был хороший вопрос, определивший в конечном итоге отношение главного чекиста ко мне. Представляя расклад сил в партии, я решил столкнуть друг с другом разных людей в руководстве. Понимал, что Михаил Суслов – второй человек во власти, и назвал именно его. Председатель спросил: “Апочему?” Ответив, что он “наиболее авторитетный, грамотный”, я, видимо, попал. Шла внутриклановая борьба за место под солнцем. И я под горячую руку сунул Суслова в котел борьбы. Этими своими словами я очень помог Андрону Владимировичу. Ведь обычно после таких преступлений глава госбезопасности слетает со своего поста. Я думаю, председатель был признателен мне за такой ответ. Да и генсек понимал свое шаткое положение. Зная силу КГБ и армии, ему следовало держать главу комитета рядом с собой. Ведь неизвестно, чью позицию занял бы другой, новый руководитель госбезопасности. Думаю, это как раз мне и помогло».

Официально объявили, что «провокатор» покушался на космонавтов, но подобная версия никого не могла обмануть. Следствие не нашло признаков заговора и не выявило людей, стоявших за убийцей. Сам же Исаев сказал следователям, что решился на убийство генсека, поскольку тот «неправильно руководит страной». Исаеву предъявили обвинение по пяти уголовным статьям: «Клевета на советскую власть», «Терроризм», «Убийство», «Хищение оружия», «Дезертирство», за которые преступнику грозила смертная казнь, но его так и не осудили, признав невменяемым (ведь здоровый человек не смог бы решиться на подобную дерзость), и в мае 1970 года поместили в Казанскую психиатрическую спецбольницу, где продержали двадцать лет в одиночной камере.

– Признать, что советский гражданин в добром уме и здравии стрелял в Генерального секретаря, означало признать, что в стране есть недовольные коммунистическим строем. Это было невозможно, – объясняет Виктор Иванович. – Решили показать, что на главу СССР может покушаться только сумасшедший. Я был уверен, что меня приговорят к высшей мере, но судьба распорядилась иначе, и за это мне нужно благодарить лично председателя КГБ, хотя он и не мог открыто высказать свое мнение. Была комиссия, экспертиза, признавшая меня больным, и это естественно – на тот момент я действительно был болен. Но болезнь болезни рознь. Статья расстрельная. Но власть понимала, что суда допускать нельзя, тем более человек больной – неизвестно, что там, на суде, может еще вскрыться.

Исаеву должны были показать «кузькину мать», но этого не произошло. Он оказался в полной изоляции в Казани; рядом с ним были только надзиратели, санитары и контролеры, но, по выражению Виктора Ивановича, это были прекрасные люди – террорист для них был просто «свой человек». У Исаева вообще не было проблем, потому что председателем КГБ специально для него был создан особый режим. В спецпсихиатрии в те времена практиковался электрошок – этот больной таблеток не пил, уколов и электрошока не получал. Играл с врачами в шашки и домино – люди там были, по его мнению, «самые что ни на есть достойные!».

Никто не мог предположить, что через двадцать лет Союза не станет, а новый Верховный суд выпустит террориста на свободу, сделав его чуть ли не героем сопротивления.

Исаева так и не исключили из списка воинской части, почти все время своего «принудительного лечения» в психиатрической больнице он фактически оставался военнослужащим и при выходе получил денежное довольствие младшего лейтенанта за восемнадцать лет. За счет государства Исаеву даже выделили однокомнатную квартиру на окраине города N и назначили пенсию.

После освобождения несостоявшийся убийца главы СССР пропал из виду. Он упорно хранил молчание, отказываясь от любых интервью. Но кому-то хотелось жареных фактов, и тогда Исаев сказал, что очень благодарен Андрону Владимировичу, тогдашнему председателю КГБ, и все смотрели на него как на сумасшедшего.

В худом приветливом старичке, выгуливающем дворнягу по кличке Абрек, которую он когда-то приютил, спасая от тридцатиградусного мороза, невозможно было заподозрить бывшего террориста.

– Если человек в семьдесят смотрит на мир так же, как в двадцать, он жил зря, – говорит Виктор Исаев. – Вернись я в 1969-й, я бы никого не убивал. Слава богу, у меня есть возможность сказать это сейчас. Ведь, когда я стрелял по кортежу, на будущее я не рассчитывал. Это был самоубийственный поступок. Но, по счастью, мне дали вторую жизнь, которую я сейчас и проживаю. Когда Абрек умрет, я верну квартиру государству, уйду в дом престарелых. Родных у меня – ни здесь, ни в Чечне – не осталось. Единственная соседка, с которой я дружил, умерла год назад.

Продолжая наш разговор, я спросил:

– Если прокрутить историю на пятьдесят лет назад, вы бы это совершили? Если бы вам все удалось, что-то могло измениться к лучшему?

– Боролся бы, но, может, как-то иначе. Думаю, что не выбрал бы путь абрека. Все равно надо было бы менять генсека. Первая личность играет огромную роль. Могло быть чуть лучше, чуть хуже. Я рассчитывал на лучшее, у меня были самые благие намерения, а не личные, своекорыстные соображения.

Я спросил, не нужна ли ему какая-нибудь помощь.

– Давно хотел опубликовать свои стихи, поможете? Нет, все-таки нехорошо сейчас, давайте лучше летом, после праздника Святой Троицы. Мне надо к нему хорошенько подготовиться. Я теперь, видите ли, основательно к православию прибился, как в свое время и хотела моя покойная матушка. Хотя и мусульман, конечно, никак не осуждаю…

Пока мы беседовали, по лестнице не раз спускались