Собиратели душ - Наталья Николаевна Тимошенко

Леон ничего не сказал, но улыбнулся. Если бы они откровенно смеялись над ней, Алиса нашла бы, что ответить, но теперь промолчала. Не рассказывать же им о том, что ей снились кошмары. Сочтут слабонервной дурочкой.

Большой автомобиль миновал знак начала города, но не поехал в центр, а свернул на одну из дорог, опоясывающих город по кругу. Дом Алексиных находился с другой стороны, и поехать через центр было бы короче, но уже начался рабочий день, машин на дороге было много. По окружному шоссе было быстрее и меньше светофоров. Картина, открывающаяся за окном, оказалась еще печальнее, чем в областном центре. В тот вкладывались хоть какие-то деньги, здесь же финансирования не видели уже много лет. Дорога сплошь состояла из ям, теперь доверху наполненных грязной водой. Даже большие колеса машины не спасали от тряски, а маленькие легковушки запросто могли закончить поездку в одной из таких ям. Тротуара не было, немногочисленные прохожие шли по краю дороги, сходя в грязь при приближении очередной машины. Один раз впереди показалась даже отчаянная молодая мать, толкающая перед собой коляску. Влад притормозил, подождал, пока на встречной полосе не будет машин, и объехал ее. Если бы женщина сошла с асфальта, вполне могла бы уже и не затолкать коляску обратно.

Алиса смотрела на окружающую ее серость и думала о том, что дело, может быть, вовсе и не в зарвавшемся мэре. Просто места у них тут такие. Проклятые, что ли. Кто посильнее духом – уезжает. Остальные привыкают к этой угрюмости, сами становятся такими. Не замечают, как проваливаются в хроническую депрессию, гниют заживо вместе с природой.

Машину тряхнуло на очередном ухабе, и это словно выбросило Алису из грустных мыслей. Она села прямее, украдкой протерла сонные еще глаза. Вскоре маленькие частные дома, обнесенные невысокими заборами, сменились двух- и трехэтажными домами. Какие-то из них были кирпичными, какие-то – деревянными. Возле некоторых были разбиты небольшие клумбы с поздними хризантемами, но чаще всего, кроме грязи и сломанных лавочек, смотреть было не на что. Однако стало понятно, что дома эти уже не принадлежат одной семье. В каждом располагается несколько квартир.

Возле одного из таких домов Влад остановил машину, заехав колесом прямо на тротуар.

– Приехали, – объявил он, мрачно поглядывая на заколоченные фанерой окна первого этажа.

– Грустное местечко, – заметила София, выбираясь на улицу.

Алиса охарактеризовала бы его более емким словом, но промолчала.

Вскоре оказалось, что Алексины живут в соседнем здании, здесь же очень удачно сдавалась двухкомнатная квартира, которую София и сняла на ближайшие дни. Квартира располагалась на втором этаже, на который вели бетонные ступени, за много лет ставшие волнообразными от тысяч ног, по ним ходивших. Подъезд очень напоминал тот, в котором находилась квартира Алисы. Такой же старый, обшарпанный, провонявший мочой и сыростью. Только свет здесь горел на каждом этаже, разгоняя тьму по углам.

В квартире были две комнаты и небольшая кухня, а также совмещенный санузел и захламленный донельзя балкон. Даже просто выйти на него было нереально.

– Мальчики налево, девочки направо, – скомандовала София, втаскивая в квартиру большой чемодан.

Каждый из них нес не только свои вещи, но и сумки с оборудованием. Бо́льшую его часть потом нужно будет перенести в исследуемую квартиру, но оставлять вещи в машине даже на время Леон не рискнул. Их дорогой автомобиль и так привлек ненужное внимание. Можно было догадаться, что в ближайшее время его осмотрят с ног до головы и, если увидят что-то интересное, не погнушаются и стекло разбить.

В комнате, обозначенной Софией «для девочек», стояли старый диван и кушетка. София сразу бросила куртку на диван, и Алиса не стала спорить. В любом случае кушетка выглядела ненамного хуже той кровати, на которой она спит дома.

– Пять минут на отдых – и идем к Алексиным, – объявила София, выходя из комнаты.

Алиса промолчала, но прекрасно помнила, как это же сказал Леон, когда они еще поднимались по лестнице. Она не слабоумная, не нужно ей повторять все по два раза.

Дом Алексиных, как брат-близнец, ничем не отличался от первого. Только что окна квартиры на первом этаже не были заколочены. Алексины жили тоже на втором этаже. Дверь им открыла Анна – хозяйка квартиры и та самая женщина, что поджидала их возле дома мэра. Увидев гостей, она вдруг смутилась, засуетилась, будто уверенность и напористость в ту ночь, когда она просила о помощи, были нетипичными для нее.

– Проходите, проходите, – говорила она, шире распахивая дверь.

Хозяйка одновременно подавала вошедшим вешалки для верхней одежды, прибирала разбросанную на полу детскую обувь и оглядывалась, думая, достаточно ли у нее чисто. Старые штаны с вытертыми коленками и длинный свитер смущали ее не меньше. Она то и дело одергивала рукава, стряхивала невидимые крошки с груди.

– Дети в школе и в саду еще, дома только мы с мамой, проходите. Проходите в большую комнату, я сейчас. Чаю сварю. Печенье вчера испекла, специально к вашему приезду, может, будете?

– Анна, не волнуйтесь, пожалуйста, – спокойно попросил Леон. – Мы с удовольствием выпьем вашего чаю с печеньем, но чуть позже. Сначала нам нужно немного поговорить.

Анна вроде бы кивнула, но, проводив гостей в большую, бедно обставленную гостиную, скрылась на кухне. Послышался звон посуды и хлопанье дверок кухонного гарнитура. Квартира имела тот специфический запах, присущий помещениям, где есть лежачие больные. Алиса хорошо знала этот запах: квартира матери пахла точно так же. Леон сел в одно из продавленных кресел, Влад остановился у окна, а София вытащила из сумки штатив, принялась закреплять на нем телефон для съемки. Алиса огляделась и аккуратно присела на краешек дивана, оставив Анне второе кресло. Очевидно, на этом диване спал кто-то из домочадцев, потому что в самом углу лежала подушка и свернутое одеяло.

Из соседней комнаты послышался старческий скрипучий голос, спрашивавший, кто пришел. Анна кричать не стала, заглянула в комнату к матери, что-то сказала и пару минут спустя внесла в гостиную большой поднос, уставленный чашками и вазочками с кривоватым домашним печеньем.

Установив поднос на стол, хозяйка хотела еще куда-то бежать, но тут уж пришлось Леону включить более строгие интонации. Анна послушалась, села наконец во второе кресло, на которое София наставила включенную камеру.

– Анна, расскажите, пожалуйста, сначала немного о своей семье, – попросил Леон, убедившись, что запись началась. – Как вас зовут, с кем вы живете. Можно вкратце. Справки мы навели, но нужно для архива.

Для какого такого архива нужны эти данные, Алиса не представляла, но обратила внимание на то, что Леон дал понять: информацию они собрали, а потому привирать или недоговаривать не стоит.

Женщина несколько секунд собиралась с духом, комкая руками край свитера, а затем негромко начала:

– Меня, значит, зовут Анна Алексина, мне тридцать восемь лет. Живу с мамой, она болеет, не встает после инсульта. Еще двое моих детей: Катя, десять лет, и Егорка, три с половиной ему. Катюша в школу ходит, Егорка в детский сад.

– Муж? – осторожно подсказала София, когда Анна замолчала.

– Муж умер три года назад, онкология у него была. За полгода сгорел. Егорка у нас тогда только родился.

– Сколько вы живете в этой квартире?

– С самого детства. Лет пять мне было, когда родители ее купили.

– Кем вы работаете?

– Уборщицей на нашем керамическом заводе. Когда-то инженером там трудилась, но, как муж умер, а мама слегла, не могла уже всю смену работать. Егорку в ясли в два года отдала, но он болел часто, кто мои больничные терпеть станет? Уборщицей я утром и вечером только на завод хожу. Утром, пока дети