Собиратели душ - Наталья Николаевна Тимошенко

Его невозмутимый тон словно подействовал на женщину. Она перестала суетиться и кричать, начала говорить спокойно, только по щекам потекли слезы.

– Что-то происходит в моем доме, – торопливо, будто боялась, что ее прервут, заговорила она, прижимая руки к груди. – Что-то страшное, и уже давно. Я не могу так больше жить, я что-нибудь сделаю с собой. Но у меня двое детей и старенькая мать, я не могу их бросить. Но и жить так больше не могу, мне страшно.

– Что именно у вас происходит?

– Много чего. Вещи сами по себе передвигаются, загораются. Постоянно протекают краны, разбиваются стекла. Много, много всего. Из-за этого мы затопили квартиру соседей, у нас теперь огромный штраф из суда. А мне нечем платить, все деньги на ремонт уходят, я одна работаю, тяну четверых. Если вы мне не поможете, я не знаю, что делать. Пожалуйста. По телевизору говорят, вы можете. Я узнала, что вы сегодня здесь будете, приехала, но меня не пустили. Я ждала вас. Пожалуйста.

Она еще говорила и говорила, но Леон уже повернулся к Софии, попросил:

– Софи, запиши ее данные и адрес, скажи, что приедем, как только сможем.

Софи вышла из машины, отвела женщину чуть в сторону и принялась расспрашивать, а Алиса во все глаза смотрела на них через лобовое стекло. Почему-то от того, что рассказала женщина, у нее уже шевелились волосы на затылке. Но она знала, на что шла, подписывая контракт.

Глава 11

– Ты еще не готов, Леон!

Леону редко доводилось видеть Антона в настолько возбужденном состоянии. Обычно тот предпочитал степенно сидеть, закинув ногу на ногу и сложив руки домиком, изображая как минимум профессора. Сейчас же он мерил шагами комнату, ходил из одного угла в другой, то и дело бросая недовольные взгляды на стоящего у холста Леона. Спокойствие последнего раздражало его еще сильнее.

– Чего ты добиваешься? – уже повышая голос, говорил Антон. – Ты хочешь умереть?

– Если бы я хотел умереть, разве я согласился бы на твою… авантюру? – невозмутимо поинтересовался Леон, обмакивая кисть в темно-коричневую краску. Он не рисовал этим утром ничего конкретного, просто оставлял полосы на холсте. Его всегда успокаивали такие медитативные занятия.

– Тогда попытайся дожить до конца этой авантюры!

– Я пытаюсь.

– Каким образом? Не восстановившись окончательно – лезть в место с потенциально злобным призраком?

– Что ты мне предлагаешь?

Антон наконец остановился и уставился Леону в спину. Тот чувствовал его взгляд, но не оборачивался.

– Я предлагаю тебе немного подождать.

– У этой семьи нет времени ждать, – ответил Леон. – Я видел по отчаянию женщины, чувствовал. Ждать они не могут. Более того, на приеме у мэра я пообещал кое-кому заняться его делом. Это значит, что потом семью с призраком придется снова отложить.

– Ну и черт с ними! – бросил Антон.

Леон наконец медленно обернулся.

– Если бы ты не был таким гениальным врачом, я бы уволил тебя, – спокойно, и оттого с еще более ощутимой угрозой в голосе, произнес он.

Пыл Антона мгновенно угас. Он примирительно поднял руки.

– Прости. Прости, я не должен был этого говорить. Я знаю, что для тебя помогать в таких случаях тоже важно.

– Важно, – согласился Леон. – Мы выезжаем завтра. Разговор окончен.

Антон снова поднял руки, опустил голову, признавая капитуляцию.

– Я соберу тебе аптечку, – только и сказал он, выходя из мастерской.

Леон кивнул, возвращаясь к холсту. Рисовать расхотелось. Теперь нанесение темных линий на холст уже не успокаивало, а, наоборот, раздражало. Леон видел свою бездарность, осознавал, что таланта к рисованию у него нет и никогда не было. Вспомнилось, как мама в детстве со смехом забирала у него кисточки и говорила, что он найдет призвание в чем-нибудь другом.

– Не расстраивайся, дорогой, – говорила она, передавая кисть его младшему брату, который с детства демонстрировал талант, унаследованный от родительницы. – Возможно, природа наделила тебя каким-то другим даром. Может быть, ты станешь гениальным музыкантом или ученым.

Он стал гениальным собирателем душ.

Леон швырнул кисть на подставку, покачнулся, удержался рукой за холст. Антон прав, у него еще мало сил. Изготовление амулета для мэра и затем столкновение с бездушным, попробовавшим крови, едва не убило его. После таких потрясений ему бы месяц, а то и два не касаться потустороннего, но это слишком большой срок. Такого отдыха ему никто не даст. Ни с этой стороны, ни с той.

Антон был прав, потому что лучше всех остальных знал, чего Леону стоит каждый такой амулет, каждые поиски пропавших детей, каждое избавление дома от разгневанного призрака. Антон был тем гениальным хирургом, который двенадцать лет назад собрал разбившегося на мотоцикле Леона по кусочкам. Антон был тем, кто шесть лет назад собрал по кусочкам уже жизнь Леона, на которую тот махнул рукой. Если бы не Антон, не было бы всего того, что сейчас окружает Леона. Леон платил ему столько, сколько не платил ни одному своему работнику. И только Антон позволял себе говорить ему вещи, которые он не стал бы слушать ни от кого другого.

Тем не менее последнее слово всегда оставалось за Леоном. И сейчас это слово было «завтра». Завтра они отправятся в соседний город, чтобы разобраться с проблемой несчастной женщины.

Вымыв руки, Леон покинул мастерскую. Если уж решил ехать завтра, то нужно начать готовиться. За технику в таких поездках всегда отвечает Влад, за бытовые вещи и проблемы – Софи, а ему предстояло собрать то, в чем не разбирались эти двое: амулеты, камни, воду… Все это так или иначе могло пригодиться. Леон справился бы и сам, всегда справлялся, но, раз уж взял на работу Алису, следовало привлечь ее. Чем больше времени они будут проводить вместе, тем быстрее она подготовится к своей работе. А еще ей можно поручить собрать то, к чему он не может прикасаться. Раньше в этом помогала Аллочка или Софи, но опять же: именно для этого он и нанял Алису. По крайней мере, все должны так думать, в том числе и она сама.

Из гостиной слышались голоса, и среди них Леон сразу распознал голос брата. Остановился, набрал в грудь воздуха сквозь стиснутые зубы. Видеть Рафа сейчас не хотелось. Он был неплохим малым, в детстве какое-то время они даже ладили, пока Леона не «понесло», а Раф так и остался милым маминым мальчиком. Позже, когда оба выросли, они с переменным успехом налаживали отношения. Сейчас как раз находились в стадии перемирия, и Раф порой наведывался в гости.

Брат сидел на диване, закинув ногу на ногу, и держал в руках высокий стакан с чем-то ярко-оранжевым. Тамара Ильинична, женщина добродушная и больше всего на свете жаждущая всех накормить и напоить, помнила вкусы не только домочадцев, но и гостей, поэтому Леон не сомневался, что в стакане лимонно-апельсиновый домашний лимонад без сахара, с тремя кубиками льда и листиком мяты. Раф, одетый в светло-бежевый костюм, с модно подстриженными светлыми волосами, был полной противоположностью мрачному старшему брату. Он умел улыбаться во все тридцать два зуба и очаровывать как мужчин, так и женщин. Раф художником тоже не стал, к огорчению их матушки, вел какую-то новостную передачу на местном телевидении и стал звездой гораздо раньше, чем Леон. Ему были рады на каждом приеме, и Леон только сейчас удивился, вспомнив, что брата не было на вечеринке у мэра. Обычно на подобных приемах они пересекались чаще, чем встречались дома у родителей.

В кресле напротив сидела Алиса,