Романовы на фронтах Первой мировой - Илья Александрович Ковалев

class="p1">Ежели теперь выполнить план верховного главнокомандования и усилить фланги, то это придется сделать за счет центра, и тогда получится, что фланги достигнут намеченной линии, а ослабленный центр будет, весьма вероятно, снова оттеснен к Варшаве, т. е. к Висле. Такой план был признан генералом Рузским крайне рискованным. Переговоры по телеграфу, по-видимому, поколебали в Данилове уверенность, и было решено, что генерал Рузский лично поедет в Ставку для переговоров».

22 октября в Барановичах, где как раз готовились к визиту императора, состоялось совещание между Рузским и Даниловым. В результате, Рузскому удалось настоять на своём – было закреплено оперативное разделение армий севера, центра и юга, причём центральный участок фронта сохранил своё наступательное направление. В своём дневнике Андрей Владимирович крайне негативно отзывался о деятельности Ставки Верховного Главнокомандующего. Ответственным за все промахи он считал генерал-квартирмейстра Данилова – одного из членов триумвирата начала войны, помимо него включавшего великого князя Николая Николаевича и начальника штаба Янушкевича. Андрей Владимирович обвинял квартирмейстра в том, что он действует единолично и пользуется именем Верховного Главнокомандующего для оправдания своих действий:

«По поводу этого инцидента необходимо отметить следующее, что проливает свет на многое. Когда наш генерал-квартирмейстер Бонч-Бруевич говорил Данилову, зачем в последней директиве требуется остановка всего фронта (за Вислой) – Данилов ответил: «Я писал вообще…».

Надо заметить, что телеграмма, в которой указывается, что директива подписана начальником штаба Янушкевичем, и в ней все время повторяется фраза: «Его Императорское Высочество верховный главнокомандующий требует, находит, указывает и т. д.». Впечатление, что директива дана лично верховным главнокомандующим. А генерал Данилов про ту же телеграмму говорит: «Я так писал». И, вероятно, он действительно лично писал и без указаний от верховного главнокомандующего, иначе нельзя себе объяснить, каким образом он может говорить про такую важную телеграмму: «Я писал, вы меня не поняли, это не так» и т. д., и соглашается изменить директивы. Ежели бы телеграмма изображала личную волю верховного главнокомандующего, то генералу Данилову было бы проще сказать, что он ничего изменить не может без доклада верховному главнокомандующему, ибо это его воля. У нас всех, кто знал эту тайну, ясно создалось мнение, что именем верховного главнокомандующего орудует помимо верховного главнокомандующего. Пишет его именем, и ежели и спрашивает мнение верховного главнокомандующего, то, вероятно, скрывая те сведения, которые могли бы повлиять на верховного главнокомандующего в смысле изменения тех соображений, которые ему докладываются. Это открытие очень опечалило наш штаб…

…Еще маленький штришок к этой общей картине. Когда в Ставке верховного главнокомандующего наш генерал-квартимейстер Бонч-Бруевич говорил с начальником штаба Янушкевичем о соображениях штаба фронта относительно дальнейших планов, то Янушкевич ему ответил: «Ну уж по части стратегии Вы обратитесь к Юрию Никифоровичу (Данилову), это его дело». При таком положении вещей, конечно, все стратегические соображения вырабатываются Даниловым самолично и без участия Янушкевича, который ему всецело доверил эту отрасль. Дело в том, что когда Янушкевич был назначен начальником Генерального штаба, то он оказался гораздо моложе Данилова, и как человек очень деликатный, до чрезвычайности, он предоставил Данилову полную самостоятельность в своей области, не желая, как младший, своими действиями возбудить недоверие или скорее не желал осуществить тот служебный контроль над Даниловым, который он, Янушкевич, должен был бы осуществить. При мобилизации, в штабе верховного главнокомандующего, они оказались снова в том же взаимоотношении, благодаря чему Янушкевич совершенно старается стушеваться и, вместо того чтобы быть связующим звеном между верховным главнокомандующим и Даниловым, стушевался и подписывает все телеграммы, составленные Даниловым без проверки. При всех же личных переговорах он, Янушкевич, старается не касаться стратегической стороны. В результате все телеграммы из Ставки верховного главнокомандующего, в которых даются основные директивы, иначе устанавливается общий план войны, отсутствует именно этот общий план. Я лично читал много этих телеграмм, но понять, чего хотят, решительно нельзя. Говорят о необходимости починить железные дороги, мосты, шоссе. Но и без них штаб фронта это знает, и работы в этом направлении идут. А об общем плане глухо лишь сказано, что предполагается вступить в пределы Германии. Но о направлении, в котором это надо делать, когда – ничего. Уже сегодня, 28 октября, прошло 10 дней, и весь фронт стоит. Немцы этим временем пользуются, и из агентурных сведений мы знаем, что они укрепляют свои границы. А брать эти укрепления – лишние жертвы. Вместо того, чтобы на их плечах вторгнуться в пределы Германии, мы ждем, ждем. Почему – неизвестно. Сколько ни запрашивали штаб верховного главнокомандующего, ответы получались, как сказано выше, относительно мостов и т. д. Мы все здесь пришли к глубокому убеждению, что Данилов орудует не только помимо начальника штаба Янушкевича, о чем я уже писал выше, но и помимо верховного главнокомандующего. Сопоставляя все мелочи, уясняется та картина, что верховный главнокомандующий не в курсе дела, у него нет общего плана – в результате нет общей воли, нет цели, нет идеи. Директивы штаба верховного главнокомандующего в лучшем случае, когда в них и мелькают идеи, являются лишь решением задачи на основании результатов боев, но эти указания никогда не идут вглубь, а ограничиваются указаниями, до какого рубежа дойти. Рубежи эти очень малы – верст 60–100. Но дальше – ни полслова. Затем проходит томительно время стоянок, и вдруг снова задача дается, короткая и часто без связи с предыдущим периодом, под влиянием случайных успехов или неуспехов, в каком-либо частном месте».

О самом же Данилове, великий князь отзывался следующим образом:

«Главное, что Данилов, сухой педант, страшен. Жизни не знает. Нравственный элемент, который составляет главный успех боя, он не понимает и с ним не считается. Ведь на карте, на которой он орудует, нет людей. Есть кружки, означающие корпуса. Есть известное между ними расстояние, а всякий успех, стоивший десятки тысяч жертв, отражается на карте только тем, что наносится новый кружок, впереди старого. И печатают в газетах – такой-то город взят. А что это стоило усилий, потерь – эта ему область недоступная. Ведь что нам стоила эта стратегическая операция отхода всех армий за Сан и Вислу. Сколько напрасных жертв, а главное моральных страданий для тех войск, которые должны были отступить назад, бросив кровью взятые места. Кто возместит эту нравственную муку? А без этой нравственной веры, победы не бывает. Видел я сами эти бедные корпуса бывшей 1-й армии ныне в 10-й. Как им трудно снова поверить в свои силы. Насколько они потеряли веру в свое начальство. А почему отступили – вина тут штаба верховного главнокомандующего, т. е. того же Данилова. Он нашел нужным им отойти (стратегические соображения). И не мог этот сухой муж понять, что он наносит своим же войскам