Красная карма - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта кислота, ставшая угрозой для целого поколения молодых американцев, была объявлена вне закона. Однако Лири, несмотря на несколько арестов, твердо стоял на своем и даже создал на основе ЛСД новую религию под названием «Лига духовных открытий», проповедующую «астральные путешествия», экспансию человеческого сознания в неведомые области, «третий глаз»…
Так неужели Сюзанна примкнула к этой новой конфессии? Неужели принимала это зелье в перерывах между демонстрациями? Трудно поверить. Эрве придерживался того же мнения, что Николь: эта девушка была воительницей, человеком действия, а не пассивной наблюдательницей событий.
Однако Жан-Луи эта версия нравилась куда больше, чем какой-то там тантризм или всякие псевдогуру с райской улицы Паради. ЛСД – это было нечто конкретное, реальный мир – с его дилерами, досье криминального учета и сведениями об арестах. Недаром Же-Эл с самого начала чувствовал себя неуютно в атмосфере, окружавшей это загадочное изуверское убийство с его эзотерической подкладкой и отсутствием мотива…
Эрве приник лицом к стеклу. Париж за окнами машины купался в солнечном воздухе: черный, грязный и все-таки прекрасный, со всеми его минувшими веками, с великолепными зданиями – шедеврами гениев архитектуры… Вся длинная история человечества мелькала перед его глазами, оставаясь позади.
А тут… вон какие дела…
И все-таки он был счастлив, сидя в этой тесной старенькой «дофине», с трудом одолевавшей булыжную набережную квартала Сен-Мишель.
Па-дам, па-дам, па-дам…
Несмотря на весь ужас этого убийства, несмотря на пренебрежение Николь, юноша наслаждался неожиданной, но благословенной радостью – созерцанием города, залитого ярким солнцем…
– Прибыли! – объявил Мерш, словно лейтенант своим патрульным.
– Я так и не поняла, зачем мы сюда приехали, – бросила Николь.
– И не старайся. Расследование – это в первую очередь устранение всех ненужных версий. Я хочу как следует покопаться в этой истории с наркотой.
Мерш все чаще и чаще изъяснялся на профессиональном полицейском жаргоне, богатом четкими формулировками и уверенными предположениями. Эрве никогда еще не видел своего брата таким. Неужели Жан-Луи решил отбить у него девчонку? Но, как ни странно, Эрве это нисколько не беспокоило: братья были так близки, что ревновать к старшему – все равно что ревновать к самому себе.
45Когда «дофина», скрипя и переваливаясь с боку на бок, въехала во двор 36-го отделения полиции на набережной Орфевр, Эрве на минуту почудилось, будто они вернулись в прошлый век, в какой-нибудь «Жерминаль»[66]. Все тут было черным, от крыш до земли, – фасады, окна, подъезды. Казалось, эти здания, возведенные в конце прошлого века, то ли покрыты сажей, то ли сложены из вулканической породы.
Эрве был растроган. Он мог сколько угодно упиваться ненавистью к «полицейским ищейкам», выкрикивать весь май слоганы типа «Полиция везде, правосудие нигде!», «Полицейскому государству – нет!» или «Свободу нашим товарищам!», но сейчас ему казалось, что он попал в святая святых французской полиции, нарушив – даже в эти дни войны с ней – некое табу…
Здесь было тихо и безлюдно.
Мерш открыл дверцу машины, и Эрве спросил:
– А где же все?
– С вами. На баррикадах.
Они вошли в здание – Эрве впопыхах даже не заметил его номер. Мерш побежал наверх по ступеням старозаветной служебной лестницы, скрипучей, как дверь камеры, и затхлой, как древнее забытое досье. На каждой площадке Эрве заглядывал в коридор: нигде ни души…
– Куда же мы идем? – спросил он наконец, задыхаясь от бега.
– В «Монден»[67].
– Это еще зачем?
– Они занимаются наркотой.
И Мерш свернул в коридор, пропахший пылью и чернилами. Облупленные стены, тесные комнатушки. Эрве и Николь шли за ним. Мерш распахивал дверь за дверью – пусто, никого!
В конце концов он остановился на пороге одной из комнат. Там, в кресле, положив ноги на стол, прижав к уху транзистор, развалился парень. Бандитская рожа, сломанный нос, лохматые бакенбарды. Его, как и Жан-Луи, легко было принять за гангстера, если бы не наплечная кобура из потертой кожи с внушительным револьвером, – точь-в-точь Элиот Несс, герой фильма «Неисправимые».
– Вашэ! – окликнул его Мерш. – А где все остальные?
– Как – где? на работе! Облава в «Одеоне» – я не усек, правда, почему.
– Мать твою… Что там – наркота?
– Протестующие. Те, кто валил деревья прошлой ночью. Плюс банда сволочей, которые торгуют гашишем…
Жан-Луи вздрогнул; Эрве точно знал, что его брат знаком с этими типами. Неужели они его поставщики?
– А ты здесь какого черта делаешь?
– Сам видишь: радио слушаю.
Этот полицейский бездельник олицетворял собой положение дел в сегодняшней Франции: отсутствие работы, отсутствие горючего, а теперь еще и отсутствие телефонной связи… Ну и что же мы имеем в сухом остатке? Добрый старый транзистор. Все население страны в конце этого мая прильнуло к радиоприемникам, ожидая объявления о конце света.
– Ну и как новости – хорошие? – осведомился Мерш, усевшись на стул для задержанных по другую сторону стола. Казалось, теперь он чуточку расслабился.
– Левые сегодня собираются на стадионе Шарлети.
– Какие левые?
– Социалисты, профсоюзы.
– Неужели и Миттеран заявится?!
– Откуда я знаю… Но Мендес точно будет. И даже, может, толкнет речугу.
И тут между двоими полицейскими, воспитанными на одном и том же местном изводе социализма, завязалась политическая дискуссия по типу «сердце слева, но револьвер справа»[68].
Наконец Николь, которой надоел этот диалог политизированных чиновников, решительно вмешалась в их беседу:
– По-моему, мы пришли из-за этой истории с наркотой?
Мерш бросил на нее взгляд, в котором поочередно сменили друг друга удивление, ярость и одобрение. Порывшись в кармане, он вытащил и выложил на стол ленты из бумажных пакетиков с «серым порошком». Эрве никогда в жизни не видел столько наркотиков разом. В Париже такое не часто встретишь…
– Ну-ка, что ты можешь сказать по этому поводу?
Полицейский схватил одну из лент, поднял ее и посмотрел на свет, как разглядывают фотопленку.
– Это «Хулахуп».
– А еще?
Парень, не ответив, развернул вторую ленту.
– А тут Purple Haze[69].
– Может, переведешь?
– Это довольно популярное нынче зелье. Но ничего оригинального.
– И кто же им торгует?
Полицейский выключил транзистор, опустил ноги на пол и сел нормально, приняв позу «регбист в схватке»: руки на столе, голова вперед, напряженные плечи…
– На самом деле не то чтобы многие…
– Это нашли у одной студентки – девчонки из Сорбонны.
– Ну тогда это Гоа.
– Гоа?
– Так его прозвали, потому что он хвастался, будто много путешествовал по Индии. Снабжает этим зельем студентов с левого берега Сены. Торгует им во второй половине дня в пассаже «Брэйди». Прямо как зеленщица с тележки. – И сыщик взглянул на часы. – Но в это время дня ты вряд ли его там застанешь.
– Спасибо тебе, Вашэ.
– Ну так что – увидимся сегодня вечером в Шарлети?
В ответ Жан-Луи воздел руку, сжатую в кулак:
– SFIO[70], товарищ!
46Всю свою жизнь Эрве жил в страхе.
Страх был его миром, его окружением, его естественным биотопом. И началось это с детских кошмаров. С ночей в
