Красная карма - Жан-Кристоф Гранже

– О’кей, – сказал Мерш тоном примерного мальчика, усвоившего урок. – Так ты, значит, думаешь, что Сюзанна примкнула к хиппи?

– Конечно нет! Ее вдохновляло только одно – политическая борьба.

– Что-то я тебя не понимаю.

– На самом деле Сюзанна скрывала от нас свою тягу к духовности. Не знаю почему. Массар сказал, что она отдавала предпочтение другому…

– И чему же?

– Скорее всего, тантризму; не исключено, что этот тип – Гупта – посвятил ее в свое учение.

– А в чем оно заключается?

– Это учение, состоящее из таинственных ритуалов и верований, развивалось на Востоке в течение многих веков, наряду с индуизмом и буддизмом. Некоторые даже считают, что оно близко к колдовству. Это малоизученная традиция, так как ее адепты действуют тайно…

– Ну и с чего ты взяла, что Сюзанна интересовалась этим?

– Я основываюсь на ее отношении к сексу.

Мерш недоуменно поднял брови.

– Массар мне кое в чем признался. Сюзанна сопровождала их секс множеством каких-то странных ритуалов, которые можно связать с тантризмом.

– Потому что эта традиция интересуется сексом?

– Да, это одна из ее особенностей. Индуизм и буддизм призывают к очищению души через аскезу, тогда как тантризм включает в свои ритуалы самые прозаические человеческие функции, такие как секс. Я в этом, конечно, не разбираюсь, но знаю одно: его адепты думают, что, занимаясь любовью, можно разбудить первичную энергию. В Индии это называется Кундалини.

Сыщик сунул руку в карман и извлек оттуда пачку фотографий.

Несколько снимков он разложил на столе – среди них была фотография Сюзанны, подвешенной к потолочной балке, как мясная туша на крюке.

– Объясни мне эту позу.

Николь с трудом сдержала позыв к рвоте.

– Я не занимаюсь йогой, но читала о ней. Это называется «поза дерева».

– У нее есть какое-то особое значение?

– Понятия не имею, но мне кажется, что это довольно распространенная поза.

Мерш с иронической усмешкой взглянул на Эрве:

– Может, обратимся к нашему специалисту, здесь присутствующему?

– Да говорю же – я там был всего раз!

Сыщик постучал пальцем по одному из снимков:

– А ты сам, случайно, не принимал эту «позу дерева»?

– Отстань, ты мне надоел!

Тут подоспели сэндвичи, и мужчины набросились на них так жадно, словно голодали целую неделю. Несколько секунд Николь наблюдала за ними: братья были совсем разными, как огонь и лед или вода и масло – кому какое сравнение нравится, – но каждый обладал своим, особым шармом. Мерш, несомненно, походил на злодея, но именно это и делало его привлекательным. Небритый, с прядью, свисавшей на глаза, он напоминал флибустьера, способного одним движением бровей околдовать кого угодно.

Эрве был полной его противоположностью. Развинченное тело, мечтательный взгляд, лицо романтического студента, очаровывающего девушек с помощью невнятных поэм и несмелых признаний. И все-таки он был красивым юношей с изящными руками и элегантностью в духе Энтони Перкинса, игравшего убийцу в фильме «Психо», или Жан-Луи Трентиньяна, худощавого молчуна из итальянских комедий.

Набив рот едой, Мерш продолжил допрос:

– Ты знала, что твоя подружка баловалась наркотой?

Николь подскочила от возмущения:

– Конечно нет!

– А у нее в квартире нашли несколько десятков пакетиков кислоты.

– Не может быть! Это на нее совсем не похоже!

– Ну, значит, она держала их для своих дружков.

Девушка подалась к Мершу; он уже начинал действовать ей на нервы.

– Слушай меня внимательно. Сюзанна была революционеркой. И ее «дружки», как ты их величаешь, сражались на баррикадах. Может, они и покуривали время от времени какую-нибудь дрянь, но никогда не стали бы травить себя ЛСД и вырубаться на полсуток. У них другие жизненные идеалы. Они стремятся изменить наше общество!

Мерш поднял руки в знак раскаяния.

– Или же, – добавила вдруг Николь, – это было как-то связано с религией…

– Что это значит?

– Например, индусские свами, японские мистики или тибетские отшельники посвящают свою жизнь тому, чтобы достичь духовного освобождения, а с появлением Тимоти Лири хиппи начали думать, что можно ускорить этот процесс, принимая ЛСД, то есть расширить область сознания при помощи галлюциногена…

Мерш нервно смял сигарету в пепельнице. Его жесты были резкими, судорожными, словно у автомата. Николь подумала: этот тип наверняка принимает амфетамины.

– Чем ты будешь заниматься в ближайшие дни? – спросил он.

Николь внезапно почувствовала себя неуютно.

– Н-ну, я думала… В общем, я решила провести собственное расследование.

– Что ж, в добрый час.

Она ожидала, что Мерш расхохочется. Или начнет донимать ее унизительными наставлениями. Но он спокойно складывал в конверт фотографии.

– Хотя я могу предложить тебе кое-что получше, – сказал он, засовывая конверт в карман.

– Что именно?

– Нас.

– Вас?

– Я предлагаю тебе войти в состав нашей команды.

И вот тут Николь разразилась нервным смехом:

– Ха! Услышь я такое предложение раньше, я бы!..

II.Тень и минога

Вот так-то.

Эрве молча, как примерный мальчик, сидел сзади, пока эти двое изображали из себя Дюпона и Дюпонна[65].

Он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, ему бы радоваться близкому знакомству с Николь, а с другой – ему очень не нравились ее высокомерные замашки опытной сыщицы, а главное, агрессивный тон, которым она разговаривала с его братом и который явно выдавал (он ведь не дурак, его не проведешь!) ее влечение к Мершу.

Эрве предполагал, что Жан-Луи первым делом кинется допрашивать этого самого Гупту, учителя йоги, но нет – тот поехал на набережную Орфевр, в 36-е отделение полиции, под предлогом розысков любителей ЛСД. Хотя… какое это имеет отношение к убийству?

Жан-Луи будто прочитал его мысли.

– Одно преступление влечет за собой другое, как намагниченные частицы, – объяснил он. – И разгадку нужно искать не на шоссе, а на обочинах, в канавах, где, как правило, и вершатся все темные дела… Похищения, убийства, наркоторговля – все это один замкнутый мирок. Вот там у нас больше шансов обнаружить убийцу…

Эрве никогда еще не слышал, чтобы его братец так разглагольствовал. Ну конечно – это специальный номер в честь их пассажирки с бульвара Инвалидов, прекрасной наездницы в ковбойском прикиде.

Но ничего – он, Эрве, еще скажет свое слово! Благо он мог похвастаться солидными познаниями во всем, что касалось ЛСД: будучи историком современного периода, он хорошо изучил данный вопрос. И мог изложить по памяти историю этого мощного галлюциногена, синтезированного в Швейцарии в середине двадцатого века, а затем тайно усовершенствованного в американских лабораториях в качестве препарата для лечения психических заболеваний.

Но вот уже в шестидесятые некий Тимоти Лири, исследователь из Гарвардского университета, произвел сенсацию, выпустив джинна из бутылки, то есть объявив, что ЛСД позволяет проникать в запретные области мозга и таким образом «открывать двери рая». Он проделал серию опытов на своих студентах, и постепенно легенда о волшебном зелье начала шириться. Лири провозгласил: «Завтра вы уже не будете спрашивать своих детей, вернувшихся из школы: „Какую книжку ты читал сегодня?“ Вы спросите: „Какие молекулы ты используешь, чтобы открыть новые библиотеки в своем мозгу?“».

В Соединенных Штатах ЛСД распространился мгновенно, как лесной пожар, загубив немало мозгов