История нового имени - Элена Ферранте

— Правильно написал, — пожала плечами Лила.

— И он довел Мелину до ужасного состояния, — настаивала я.

— Или сделал ее счастливой, — рассмеялась она в ответ.

Меня больно кольнул ее шутливый тон. Я знала, что пережила Мелина, что пришлось вынести ее детям. Я знала о страданиях Лидии, знала, что Сарраторе, прикрываясь обходительными манерами, на самом деле думал только о своих похотливых желаниях. Я не забыла, как в детстве Лила сочувствовала несчастной вдове Капуччо, как близко к сердцу принимала ее боль. Почему же теперь она говорила о ней таким издевательским тоном? Что означали ее слова? Или она подавала мне какой-то знак? Намекала, что я еще девчонка и понятия не имею о том, в чем по-настоящему нуждается женщина? Я докажу ей, решила я, что я не ребенок. Хватит секретничать — пусть узнают, что я ничуть не хуже их с Пинуччей.

— Нино дал мне свой адрес, — сказала я и показала Лиле записку. — Если ты не против, я схожу к нему, когда приедут Стефано и Рино.

Адрес. Схожу к нему. Вот так! Лила прищурилась. Ее лоб перерезала глубокая морщина. Пинучча бросила на меня лукавый взгляд, тронула рукой колено Лилы и со смехом сказала:

— Видала? У Ленуччи свидание. И адресок имеется.

Я покраснела.

— Ну и что? К вам мужья приедут, а мне что делать?

Некоторое время мы молчали, слушая шум мотора и глядя в спину стоявшего у штурвала рыбака.

— Маме поможешь. Я тебя сюда не развлекаться привезла, — холодно произнесла Лила.

От возмущения я чуть не задохнулась. У нас была целая неделя свободы. Сегодня они с Пинуччей вдоволь наплавались, назагорались и, забыв обо всем на свете, хохотали над шутками Сарраторе. Донато очаровал их тем, что дал им почувствовать себя одновременно и женщинами, и девчонками; он вел себя с ними как добрый папочка, который не журит и не наказывает, а, наоборот, разрешает делать все, что тебе нравится, и никогда за это не ругает. Но этот день подходил к концу, и я, сказав, что хочу провести воскресенье не с ними, а со своим знакомым студентом, тем самым напомнила обеим, что неделя свободы истекает и им придется встречать своих мужей и снова стать послушными женами. Наверное, для них это было слишком. Зря я распустила язык, подумала я.

45

На самом деле их мужья приехали даже раньше. Мы ждали их в воскресенье утром, а они заявились в субботу вечером, на мотороллерах «ламбретта», судя по всему взятых напрокат в порту. Нунция приготовила шикарный ужин. Они рассказали, что нового в нашем квартале, как идет торговля в колбасных лавках и обувном магазине. Рино с гордостью сообщил, что они с отцом взялись за выпуск новых моделей, но при первой же возможности сунул Лиле под нос несколько эскизов; она нехотя их просмотрела и посоветовала внести кое-какие изменения. Потом все сели за стол; мужчины ели так, словно вступили в состязание, у кого лучше аппетит. На часах не было и десяти, когда они разошлись по спальням, уведя с собой жен.

Я помогла Нунции убрать со стола и помыть посуду. Потом закрылась у себя в комнате и решила немного почитать. Было ужасно жарко, но окно открывать я побоялась, чтобы не налетели комары. Я крутилась в постели, мокрая от пота, и думала о Лиле, о том, как она медленно, но верно смирялась со своей судьбой. Конечно, особой любви к мужу она не выказывала — даже та нежность, что я изредка наблюдала в ней по отношению к Стефано, пока он за ней ухаживал, исчезла; за ужином она подкалывала его, что он слишком жадно ест и слишком много пьет, но все же мне было очевидно, что между ними установилась некоторая, пусть непрочная, гармония. Когда он, отпустив пару прозрачных намеков, позвал ее в спальню, Лила без лишних споров последовала за ним, подчиняясь долгу. В отличие от Рино и Пинуччи она не демонстрировала горячих чувств к Стефано, но и показного сопротивления больше не проявляла. До поздней ночи до меня из-за стенки доносились звуки, издаваемые обеими парочками: смех, хлопанье дверей, шум льющейся воды… Наконец я заснула.

В воскресенье я позавтракала с Нунцией и до десяти часов ждала, чтобы кто-нибудь из них появился, не дождалась и ушла на пляж. Там я просидела до полудня, но ко мне так никто и не присоединился, и я побрела домой. Нунция сказала, что все уехали кататься на мотороллерах и велели к обеду их не ждать. Вернулись они около трех — в легком подпитии, чуть обгоревшие, загорелые, переполненные впечатлениями от Казамиччолы, Лакко-Амено и Форио. Лина с Пинуччей хитро переглядывались, то и дело косясь на меня.

— Лену! — наконец не выдержала Пинучча. — Ну-ка, угадай, что случилось.

— Что же?

— На пляже мы встретили Нино, — сказала Лила.

Мое сердце пропустило удар.

— А.

— Плавает он просто потрясающе, — восхищенно произнесла Пинучча, делая в воздухе движения руками.

— Симпатичный парень, — заметил Рино. — Интересовался производством обуви.

— Он дружит с сыном Соккаво, владельца колбасной фабрики в Сан-Джованни-а-Тедуччо; я беру у них мортаделлу, — добавил Стефано.

— Вот уж у кого денег навалом, — вмешался Рино.

— Бросай ты этого студента, Лену, у него ни гроша за душой. Переключайся лучше на его дружка, и то толку больше будет, — посоветовал Стефано.

Они еще немного поупражнялись в остроумии («Вот увидите, Лену будет богаче нас всех», «Такие тихони, они всегда себе на уме»…) и снова разошлись по спальням.

Я чувствовала себя ужасно. Они виделись с Нино, купались и болтали с ним, и все — без меня. Я надела свое лучшее платье, то самое, сшитое к свадьбе, хотя в нем было слишком жарко, тщательно расчесала выгоревшие на солнце и ставшие еще светлее волосы и сказала Нунции, что пойду прогуляться.

Я пешком дошла до Форио. Этот долгий путь — в одиночестве, под палящим солнцем, навстречу неизвестности — усилил мои тревоги. Найдя дом, в котором жил друг Нино, я встала под окнами и несколько раз крикнула:

— Нино, Нино!

Мои опасения, что шла я напрасно, не оправдались — он выглянул в окно.

— Поднимайся!

— Я здесь подожду.

Я боялась холодного приема, но, когда Нино появился, его худощавое лицо выражало неожиданное радушие. При виде его меня охватило волнение. По сравнению с ним, таким высоким, широкоплечим, загорелым, я почувствовала себя маленькой и слабой, но это было блаженное чувство. Нино сказал, что его друг присоединится к нам попозже, и пригласил меня пройтись до центральной площади Форио, плотно уставленной палатками воскресного рынка. Он расспрашивал меня о работе в книжном магазине на Меццоканноне. Я сказала, что Лила позвала меня с собой на каникулы, поэтому я уволилась. Я не стала уточнять, что она платит мне деньги и на самом деле она не пригласила меня, а наняла. На мой вопрос о Наде он ответил коротко:

— Все нормально.

— Но вы переписываетесь?

— Да.

— Каждый день?

— Раз в неделю.

Вот, собственно, и все. Больше говорить нам было не о чем. Мы ведь почти не знаем друг друга, думала я. Может, спросить, как он ладит с отцом? Но как я спрошу? Тем более что я своими глазами видела: ладят они плохо. Я молчала, и пауза затягивалась.

Нино сам сменил тему, заговорив о том, что хоть как-то оправдывало мой приход. Он сказал, что рад меня видеть, потому что с другом они обсуждают только футбол и экзамены, и это ему уже немного надоело. Он повторил слова профессора Галиани, которая считала меня единственной девочкой в школе, которая интересуется чем-то еще помимо программы и оценок. Потом он пустился в рассуждения о серьезных предметах, и мы легко перешли на нейтральный книжный язык, которым оба прекрасно владели. Его интересовала проблема насилия. Он вспомнил о мирной демонстрации в Кортоне, а от нее ловко перескочил к беспорядкам, разыгравшимся на одной из площадей Турина. Сказал, что его занимает связь между ростом иммиграции и промышленным развитием. Я согласно кивнула, но что я об этом знала? Ничего. Нино это понял и подробно рассказал мне о взбунтовавшейся молодежи из южных областей и жестокости, с какой ее разгоняла полиция.

— Как их только не называют: неаполитанцами, марокканцами, фашистами, провокаторами, анархо-синдикалистами. Но это просто парни, до которых никому нет дела; обозленные равнодушием общества, они готовы все вокруг себя крушить.

Мне хотелось ему поддакнуть, и я рискнула:

— Если не изучать проблему по существу и не пытаться найти приемлемое решение, то нечего удивляться всплеску насилия. Но виноваты в этом не те, кто восстает, а те, кто плохо ими управляет.

Нино бросил на меня восхищенный взгляд и сказал:

— Я думаю точно так же.

Я была счастлива. Его слова придали мне уверенности, и я, вспомнив Руссо и других авторов, рекомендованных мне профессором Галиани, осторожно заговорила о путях примирения частных и общих интересов, а потом спросила: