Геометрия и "Марсельеза" - Владимир Демьянов

Еще большее изумление арабов вызвали заседания каирского института. Шейхи, улемы и другие ученые мужи оказались способными часами сидеть и слушать речи на непонятном для них языке. Подспудно они чувствовали, что речь идет не о вере, не о политике и не о войне, и это было уже странно. А самое удивительное было то, что победитель могущественного Мурад-бея, властитель Нижнего, Среднего и Верхнего Египта ничем не выделялся здесь из ряда своих подчиненных. Ни разу не видели шейхи никаких особых знаков внимания к нему, никакого подобострастия. Все разговаривали спокойно и уверенно, а некоторые из ученых имели смелость не соглашаться и даже спорить с повелителем. И совершенно необъяснимо было то, что он не изгнал их из своей свиты и не приказал отрубить дерзкие мысли вместе с головой. Это было совершенно удивительное чудо, о котором не говорилось ни в одной из сказок Шахразады.

Бонапарт старался использовать каждый случай, чтобы поразить воображение мусульман и показать им превосходство Франции в общественном устройстве, науках и искусстве. Посетив однажды местного «пророка», который, между прочим, посмотрев на адьютанта главнокомандующего, заявил, что тот умрет через два месяца (фактически же он прожил еще много лет), Бонапарт решил противопоставить «чародея чародею» и пригласил каирских шейхов на химические опыты.

Арабы с интересом осмотрели оборудование лаборатории — специальные печи, различные аппараты и приборы для фильтрования, выпаривания, получения вытяжек и эссенций, дистилляции, добывания солей из пепла растений. Показав богатое оснащение лаборатории и уйму склянок с различными веществами, знаменитый Бертолле начал демонстрировать арабам чудесные превращения веществ. Химик священнодействовал со спокойствием и уверенностью индийского факира. Он налил в стакан какую-то жидкость, потом добавил к ней другую. Из стакана повалил цветной дым… «Затем, — вспоминает ал-Джабарти, — дым исчез, то, что находилось в стакане, высохло, и содержимое его превратилось в твердый камень желтого цвета, который выпал из перевернутого стакана. Мы брали, — говорит он, — этот камень в руки и рассматривали его. Затем то же самое было сделано с другой жидкостью, из которой получился синий камень. Из третьей жидкости получился камень красный, как рубин».

— Бонапарт с гордостью смотрел на действия знаменитого химика, но должного изумления в глазах шейхов не приметил. ' Покажите этим мумиям гремучее серебро, — » сказал генерал химику.

Насыпав на наковальню немного белого порошка, Бертолле слегка ударил по нему молотком. Раздался оглушительный взрыв, от которого арабы вздрогнули, а французы рассмеялись.

— Тряхните этих бестий электричеством! — распорядился Бонапарт, недовольный слишком слабым эффектом.

Бертолле начал крутить машину, извергать треск, искры, сообщать мусульманам с помощью тонкой проволоки «сильное сотрясение, дрожь во всем теле, треск в костях плеча» и другие неожиданности. Он показывал чудеса гальванизма, заставлявшего дрыгать мертвыми лапами и чуть ли не оживать мелких зверюшек, разлагал воду на кислород и водород, демонстрируя все достижения европейской науки на рубеже XIX века. Египтяне спокойно наблюдали за его стараниями

Наконец, Бертолле закончил опыты. Шейхи попрежнему смотрели на него с невозмутимым спокойствием мумий. Лишь один из них, ал-Бекри, нарушил молчание.

— Все это прекрасно, — сказал он через переводчика, — но можешь ли ты сделать так, чтобы я в одно и то же время был здесь и в Марокко?..

Бертолле ничего не сказал в ответ. Он лишь иронически улыбнулся и пожал плечами.

— А если так, — заключил шейх, — то никакой ты не волшебник!

Чародей Клод-Луи Бертолле, открывший впервые в мире динамику химических превращений, причем именно на египетской земле, был посрамлен.

Не повезло и искусному механику Конте, соорудившему и запустившему в небо шар-монгольфьер. Ученые думали, что арабы будут удивлены этим чудом науки и техники. Но здесь Монжа и его друзей ждало разочарование. Жители города не заметили чуда.

Главной целью ученых было, разумеется, не просвещение арабов, а исследование страны. И в этом они преуспели. Монж, Бертолле, Денон и Фурье были, так сказать, мозгом научной экспедиции. Руками же ее были молодые исследователи, которые с рвением необычайным приносили и приносили в здание Каирского института новые материалы. Так в хорошей пчелиной семье рабочие пчелы собирают за одно лето достаточно нектара, чтобы к осени была уже не одна семья, а две.

Каирский институт сделал гораздо больше, чем свойственно самой хорошей научной семье. Его материалов хватило на несколько лет работы. Да и не здесь ли, в Египте, глядя на работу Монжа и его сотрудников, Бонапарт впервые подумал о символе его будущей империи — неутомимой пчеле!.. Не здесь ли окончательно укрепится в нем вера в науку и любовь к ученым, которая сохранится до последнего дня его жизни!

Неужели вы их бросите?

Казалось, ничто не предвещало беды. Институт работал вдохновенно и слаженно. Население города занималось своими делами и исправно выполняло предписания Великого дивана, руководимого комиссарами Монжем и Бертолле, и указаниями Каирского дивана, которым руководил гражданин Фурье, талантливый математик… И вдруг 21 октября 1798 года Каир взбунтовался. Все посты и караулы оказались перебиты и перерезаны, а здание главного штаба разграблено и полностью разрушено.

Огромная толпа окружила со всех сторон дворец, в котором размещался Каирский институт, грозя немедленной расправой всем, кто укрылся за тонкой решетчатой садовой оградой. Ученые жили настолько мирными намерениями, что у них не было ни ружей, ни пушек, ни вообще какой бы то ни было охраны или средств обороны.

И ряды дрогнули: часть ученых, литераторов и художников подалась к дверям в расчете на спасение. Однако на пути беглецов внезапно возникла рослая фигура, простершая руки вперед.

— Стойте!

Короткий возглас и решимость, которая чувствовалась в человеке, стоявшем на пути бегущих, остановили их. Перед людьми, на какое-то время потерявшими самообладание, стоял Монж, руководитель института.

— Неужели вы их оставите? — спросил он, — Неужели вы бросите эти приборы, эти драгоценные аппараты… Неужели вам не дорого то, что вы сделали j и еще сделаете?.. Ведь если вы убежите на улицу, толпа тотчас же ворвется во дворец и уничтожит все это!

Слова ученого остановили молодежь. Все вернулись в здание. Монж немедленно организовал оборону теми средствами, что были в распоряжении ученых. Соорудив у всех входов баррикады, они вооружились импровизированными пиками, острием которых нередко были части научных приборов, и заняли круговую оборону.

Два дня длилась осада. Ни та, ни другая сторона не предпринимала решительных действий… На третий день атмосфера разрядилась. Генерал Дюма, отец романиста и дед драматурга, по приказанию Бонапарта безжалостно разметал восставших огнем своих пушек. Когда «смутьяны» попытались укрыться в мечети, он обрушил огонь и на храм — точь-в-точь, как поступил сам Бонапарт во время роялистского бунта в Париже. Воля восставших была сломлена.

К чести Бонапарта, не как личности, а как поли-1 тика, надо отметить, что он не устроил жестокой расправы над восставшими. Даже руководители восстания были помилованы. Ему необходим был надежный тыл во время похода в Сирию, который он планировал. Каирцы пришли к Бонапарту с повинной, и он им жаловал «аман», что означало прощение.

Восстание, которое грозило превратить всю французскую колонию в руины, натолкнуло главнокомандующего на мысль обратиться к своим коллегам-ученым с важным вопросом: как построить в стране, где нет леса, новые здания и сооружения, особенно такие сооружения, как морские суда? Ученые дать ответа не смогли.

— Египет сегодня не имеет, — сказал Бонапарт, — да и никогда не имел на своей земле строевого леса. Горы, которые его окружают, совершенно голы. Значит, нужно добывать лес в Абиссинии. Там горы покрыты высокими деревьями. Если бросать деревья в Нил, они достигнут порогов через две недели. А во время высокой воды они придут и сюда. Так мы получим балки для наших построек и мачты для наших судов… Фараоны вряд ли поступали иначе.

Монж, как и все присутствовавшие, был восхищен проницательностью Бонапарта, которая вскоре полностью подтвердилась. Жомар нашел на одном из памятников в Фивах барельеф, на котором был изображен египетский воин, заставляющий туземцев рубить в горах высокий лес.

История сохранила еще одно свидетельство острой наблюдательности и проницательности Бонапарта как очень перспективного исследователя. Может быть, лишь необычайный полководческий гений да непомерное честолюбие в сочетании с властолюбием помешали ему стать подлинным учеником и соратником Монжа. Соратником по науке.