Геометрия и "Марсельеза" - Владимир Демьянов

Ученый прервал его рассуждения.

— Генерал! У меня есть к тебе дело.

— Какое же дело, Монж? Говори, я тебя слушаю.

— Я обошел весь город, генерал. Рассматривал только что руины библиотеки — этого хранилища мудрости. И я проклинал разрушающее все на свете безумство победителей. Ты должен посмотреть эти руины, генерал.

— Хорошо, Монж, мы это сделаем… Так, если мы прижмем их к Нилу… Но правый фланг непременно должен зайти вперед…

— Генерал. Я обращаюсь как ученый гражданин к ученому полководцу. Есть еще одно обстоятельство, достойное внимания просвещенного человека. Большая мечеть этого города прежде была у греков церковью Святого Афанасия. Утверждают, что в ней находится множество греческих манускриптов. Надо было бы взять их оттуда…

— Хорошо, Монж.

— Ибо зачем они, что дадут они этому невежеству!

— Они будут взяты.

Бонапарт свернул карту. План завоевания Египта, созрел в его голове. Через две недели французы утвердятся в Каире, потом можно будет подумать о походе в Сирию, а возможно, и дальше…

— Европа — кротовая нора, мой дорогой Монж. Только на Востоке были великие империи и великие императоры.

Взяв шляпу, Бонапарт несколько театральным движением предложил Монжу идти вперед.

— Ну, гражданин Монж, пойдем осматривать руины.

— Да, руины, — согласился ученый, — потому что от былого величия этого города ничего не осталось. А во времена Клеопатры здесь все цвело, город утопал в розах, которые она очень любила. Египетские садовники были большие мастера своего дела. Пальмы, смоковницы, лимоны, гранаты они высаживали строгими прямоугольниками ряд за рядом. Внутри прямоугольника — самые низкорослые растения: розы, мак, резеда. А в центре сада располагался обычно квадратный водоем, в котором росли лотосы и кувшинки…

Увлекшись рассказом, геометр начал жестикулировать на ходу. Со стороны эти двое, идущие по улицам Александрии, видимо, представляли занятное зрелище. Рослый и широкоплечий Монж, казалось, учил подростка, прохаживаясь с ним по городу. Подросток в генеральском мундире терпеливо слушал своего учителя»»

Кто не носит оружия

Нил сильно обмелел. Его мутно-желтые воды лениво катились на север, к Средиземному морю. А с моря дул легкий, но довольно устойчивый ветер. Пользуясь этим ветром, суда вспомогательной флотилии Бонапарта двигались на юг, в глубь континента. Командир флотилии бригадный генерал Перре держал свой флаг на шебеке «Олень», где были размещены адъютант главнокомандующего Бурьенн, казначей экспедиции Жюно, а также ученые Монж, Бертолле и их коллеги — словом, те, кто не носит оружие. Путь по Нилу

для них Бонапарт счел более безопасным, да и лошадей лишних не было.

Оставив раненого Клебера командовать александрийским гарнизоном, Бонапарт двинулся с армией по левому берегу Нила, все дальше углубляясь в пустыню. Солдаты и генералы шли пешком, изнывая от зноя и жажды. Изредка встречались на их пути покинутые деревни и засыпанные колодцы, из которых нельзя извлечь ни глотка воды. Было от чего прийти в уныние.

Двигаясь по безводной и безжизненной пустыне от Александрии к Каиру, измученные жаждой солдаты не раз видели на горизонте сверкающие озера и даже селения на их цветущих зеленых берегах. Но стоило подойти к этому месту, как оно оказывалось той же пустыней. Ни куста, ни колодца нельзя было найти вокруг. А коварная природа рисовала на горизонте новые заманчивые картины, и людьми овладел страх, некоторым казалось уже, что они явственно слышат запах смерти… Трудно было найти в себе силы идти дальше. Песок скрипел на зубах. С пересохших и потрескавшихся от зноя губ слетали то мольбы, то ругательства. Веря и не веря своим глазам, люди шли от обмана к обману. Храбрый Мюрат в бешенстве топтал свою расшитую золотом шляпу, а Бонапарт обещал ему тут же укоротить его фигуру на голову…

Предводители мамлюков, ставленники Турции, которые фактически правили страной, Ибрагим-бей и Мурад-бей возликовали, услышав, что навстречу им ползет по пескам измученная походом армия пехотинцев, не сопровождаемая сколько-нибудь заметной кавалерией. «Мы скосим ее, как поле арбузов!» — заявили они тысячам своих молодцов, гарцевавших на чистокровных арабских скакунах с превосходным английским оружием в руках. Быстрая как ветер мамлюкская кавалерия насчитывала в то время около двенадцати тысяч клинков, и вряд ли кто мог с нею соперничать.

Движение французской флотилии тоже не осталось незамеченным. Перре, разумеется, помнил указание Бонапарта — равняться на левый фланг армии, чтобы в случае необходимости оказать ей поддержку артиллерий или воспользоваться ее помощью. Но пехота, изнуренная долгим переходом, двигалась медленно, отощавшие лошади с величайшим напряжением тащили по пустыне тяжелые пушки, и флотилия несколько опередила армию. Между тем опасность подстерегала Монжа и его товарищей именно впереди.

Но подходах к деревне Шубра-Хит семь турецких канонерских лодок обрушили на суда французов дружный огонь своих пушек. Оба берега Нила тоже внезапно ожили. Большие группы мамлюков и феллахов начали обстрел флотилии из своей «верблюжьей» артиллерии. Темп огня все более нарастал. Маневрировать в обмелевшем Ниле было невозможно, и Перре приказал стать на якорь. Началось ожесточенное сражение…

Офицерам и матросам французских судов дел было более чем по горло. Что же касается тех, кто не носит оружия, то есть ученого населения шебеки «Олень», то ему оставалось лишь размышлять о том, что изучение чужой земли без ведома ее хозяев — дело более чем рискованное. Далекий от этих филантропических рассуждений, Монж сразу же ввязался в дела военные.

Силы были неравные. Через час напряженного боя Перре сказал:

— Время проходит бесполезно. Турки приносят нам больше вреда, чем мы им. Если армия сейчас не двинется к Нилу, не поддержит нас, то уж не знаю, что будет…

Турки действовали напористо. Они взяли на абордаж сначала одно судно, потом другое. Едва овладев галерой, они показывали французам отрубленные головы матросов и солдат. Увидев эту картину, хладнокровный и чрезвычайно выдержанный Бертолле принялся набивать карманы камнями.

— Сейчас не время заниматься минералогией! — крикнули ему.

— А я о ней и не думаю, — спокойно ответил химик, — Я просто не хочу, чтобы тело мое досталось на поругание. Разве вы не видите, что наше дело проиграно?

Монжу было не до наблюдений. Он заряжал и наводил пушки. Ученый знал, как их следует отливать, растачивать, проверять, испытывать… Сейчас он их применял в бою. Занявшись этим делом впервые в жизни под вражеским огнем, он освоил его в несколько минут. Геометр еще не отчаивался. Он надеялся и на своего друга — Бонапарта…

Перре уже несколько раз посылал людей с докладом Бонапарту об отчаянном положении флотилии, но ответа не было. Получил ли главнокомандующий эти печальные известия или нет, собирается ли что-нибудь предпринять по этому поводу — никто на флотилии не знал.

Пушечную пальбу Бонапарт слышал еще с утра, и она беспокоила его, но, конечно, не настолько, чтобы он переменил свои планы. Лишь огромной силы взрыв, дошедший до его ушей, совсем не чутких к музыке оркестровой, но хорошо воспринимавших во всех тонкостях «музыку» боя, заставил Бонапарта подумать, что положение и на самом деле опасно. Он приказал армии двигаться беглым маршем. Вряд ли он так поступил бы, если бы знал, что взорвалась турецкая канонерка.

Перед деревней Шубра-Хит Бонапарта ожидали мамлюкские войска в боевом порядке. Однако генерал не бросился в атаку. Он начал без торопливости принимать исходную диспозицию.

Каждая из пяти дивизий образовала каре — правильный замкнутый четырехугольник со сторонами «толщиной» в шесть человек. Артиллерия расположилась по углам, а немногочисленная кавалерия и багаж — посередине. Пять геометрически правильных фигур выросли перед мамлюками на расстоянии в каких-нибудь пол-лье. Саперы и артиллерийские депо укрепились в двух деревнях позади позиций. В случае отступления они могли оказывать помощь дивизиям.

Мамлюки недолго наблюдали за хитрыми приготовлениями. С воинственными кликами ринулись они на фланги и тыл. Другие столь же беспорядочной массой двинулись на центр и правое крыло. Черные волны людского прибоя, сверкая оружием, надвигались на квадраты французских дивизий.

Солдаты Бонапарта молчали, ни малейшим движением не выдавая растущего нервного напряжения. В такие минуты труднее всего дается человеку бездействие. Но бездействовать оставалось недолго.

Подпустив противника на картечный выстрел, бешено заработала артиллерия Бонапарта. Черные валы сминались, разбивались, редели, через них перекатывались новые, но уже более слабые…

Лишь несколько небольших волн докатилось до флангов каре. Это были самые храбрые, самые отчаянные из мамлюков. Размахивая саблями, бросились они вперед — и попали под убийственный ружейный огонь, пройти сквозь который довелось немногим. Храбрейшие из храбрых достигли каре и повисли уже на штыках…